Люби меня

Но стоит мне дойти до строчек:

Ты моею больше не будешь.

Вот и всё, окончился праздник.

У дитя отняли игрушку,

Но зачем его ещё и дразнят[1]…

Мой принц резко дергает меня на себя и затыкает мне рот поцелуем. Так страстно, как будто отчаянно, сминает мои губы, что я просто неспособна отражать этот напор. Замираю, позволяя ему насытиться. Благо, это происходит достаточно скоро.

– Никогда больше не пой эту песню… – выдыхает Саша тяжело и рвано, не спеша отстраняться.

– Почему?

– Просто не пой! Не нравится она мне!

– Ладно…

Взрыв на ровном месте. Кто-то и правда посмеялся бы над такой острой эмоциональностью. Кто-то, но не я. Пару минут спустя, когда дыхание успокаивается, догоняю, что так зацепило Георгиева.

– Я люблю тебя, – шепчу, обнимая крепко-крепко. Практически висну на нем. – Всегда буду с тобой. Всегда.

И никакая злая королева-мать этому не помешает. У нее нет ни единого рычага давления на меня. Ничто не заставит меня отказаться от Сашки. Пусть себе бесится, хоть до скончания века. Мы в цивилизованном мире живем. В нем правит любовь. Никто никого разлучить силой не может. Есть закон, в конце концов. Он позволяет нам пожениться и уехать.

– И я люблю тебя, моя Соня-лав, – медленно отходит Саша. Тает, прямо-таки, как лед. – Люблю. До смерти.

– До смерти.

[1] «Золотые облака», гр. Иванушки Int.

47

…ты сам по себе очень крутой…

– У тебя новая татуировка? – замечаю пленку на одном из Сашкиных запястий в зеркале гардеробной, когда он проходит мимо меня к отделу с рубашками. – Когда ты успел? Дай посмотреть?

«Как так?» – стучит у меня в висках вместе с пульсом.

Казалось бы, что такого… Ну сделал, и сделал. Но я просто не могу понять, как упустила столь важное событие, если мы, не считая занятий и Сашиных тренировок, все время проводим вместе. Совершенно неожиданно, где-то глубоко внутри под слоями счастья и умиротворения, начинает пульсировать тревога. Я не могу дать ей объяснение.

«Господи, какая глупость!» – отмахиваюсь и мысленно над собой смеюсь.

Но… Отмахиваюсь я в последнее время слишком часто.

Сейчас еще, вероятно, сказывается нервное напряжение, которое я испытываю с тех пор, как Саша оповестил, что торжество по случаю его двадцать второго дня рождения устраивает мать. Впервые, с тех пор как мы стали парой по-настоящему, он позвал меня с собой. Я побоялась спросить, как ему удалось договориться с Людмилой Владимировной, чтобы она согласилась меня принять. Наверное, очередной ультиматум друг другу выставили. Что ж, я продолжаю себя убеждать, что мне плевать на отношение его семьи. Я иду туда, только чтобы быть рядом со своим любимым.

Но… Что-то беспокойное все равно копошится внутри.

– Сань? – окликаю его второй раз, потому как он на мои вопросы не реагирует. Молча надевает рубашку. Подхожу и сдвигаю манжет. – Хм… Сто восемьдесят один? И что это за число? – размышляю вслух. – Это же число?

Начинаю сомневаться, потому как обе единицы написаны неправильно. Они вывернуты носиками к фигурной восьмерке, что находится между ними.

– Подожди… – вздыхаю, в то время как Сашка продолжает молчать. – Это точно число! Ты всегда мне даришь ровно сто восемьдесят один цветок в букете. Что это значит? Признавайся!

– Числа всегда что-то значат, – выдает он с какой-то загадочной ухмылочкой. – Ну, я, по крайней мере, верю в них больше, чем во что-либо.

– Не думала, что ты вообще во что-то такое веришь…

– Что-то такое? Вся наша жизнь оцифрована, Сонь. Дата и время рождения. Номер свидетельства о рождении. Номер паспорта. Номер банковского счета. Номер телефона. Номер автомобиля. Везде цифры, Сонь. Даже в твоей любимой музыке определенное количество нот, а каждая книжка имеет свой ISBN.

– Ладно… Ты прав, – соглашаюсь я. Цифры всюду. Не то чтобы Сашка мне сейчас глаза открыл. Но сама я об этом никогда не думала, а потому не придавала великого значения. А оно есть. – И сто восемьдесят один – это?..

– Это я, ты и знак бесконечности между нами, – поясняет он серьезно.

А я отчего-то заливаюсь жаром.

– Это… – бормочу немного растерянно. – Это очень весомо, Саш.

– Для меня так точно, – подтверждает он, пока я провожу пальцем по выбитым у него на коже цифрам.

– И для меня… – не могу перестать трогать, хоть и понимаю, что, судя по воспалению, которое сохраняется под заживляющей пленкой, даже самое легкое надавливание вызывает у него боль. – Может, мне тоже себе такую сделать? – созревает эта идея неожиданно. – Будут у нас первые общие цифры. М?

– Не смей, – обрубает резковато.

– В смысле? – хмыкаю я.

– У тебя никаких татуировок не будет. Никогда. Не позволю.

– Что за?.. – смеюсь, не в силах подобрать слов. – Почему?

– Не хочу, чтобы у тебя были наколки. Какие-либо и где-либо, – выдает Сашка тем самым непримиримым тоном, с которым спорить бесполезно. – Не хочу, чтобы ты пятнала и портила себя. Так понятно?

Отпустив его запястья, скрещиваю руки на груди.

– Более чем, – нерешительно улыбаюсь. – Как скажешь.

Сашка моментально плывет. Кто бы мог подумать? Но именно моя покорность лучше всего топит эту глыбу. И вот он уже толкает меня к высокому мраморному столу и блокирует с обеих сторон руками. Сам еще рубашку не застегнул. Грудь, твердая и горяченная, плавит тонкую ткань моей комбинации.

– Ты обновила контрацепцию, да? – прилетает вибрирующее в ухо. – Все работает? Можно кончать в тебя?

Меня уже не удивляет, что он помнит о сроках. Не раз доказывал, какой внимательный.

– Да… Конечно… Я сделала новый укол две недели назад… Но, Саш, – вынуждена его оттолкнуть. – Мы же опоздаем, если сейчас… Да и у меня макияж и прическа… Боже, Саша… – стону, когда его пальцы скользят мне под стринги.

И, конечно же, больше я его не останавливаю. Все происходит бурно и громко. Хорошо, что стол закреплен. Правда, это не спасает от падения флаконов с моей косметикой и несколько декоративных фигурок, которые я в прошлом месяце натаскала в Сашкину квартиру.

Каждый его толчок размашистый, резкий и мощный. На надрывном шумном выдохе. С отчетливым замиранием внутри меня. С последующим свистящим вдохом. С дрожью. С градом неистовых поцелуев. С рваным потоком жарких слов любви и страсти. Не фраз, а именно слов. Слишком сильные нас бьют конвульсии удовольствия. Пока, наконец, в один нежно-грубый крик не сливаемся. От сочетания последнего меня еще после пика дрожью накрывает.

– Так сексуально… – выдыхаю пару секунд спустя. – Когда твой голос с моим сплетается – это так сексуально…

– Согласен.

После нам приходится капитально спешить. Когда часы показывают начало торжества, я только чулки натягиваю.

– Блядь… Нахуя так красиво? Как прикажешь мне терпеть, зная, что у тебя под платьем это блядское белье?

Я со смехом качаю головой.

– Нагуливай аппетит.

– У меня с ним все и так заебись. С тобой я постоянно голоден, – снова скрутить меня пытается. Сжимает, конечно. – Я болен тобой, – горячо бомбит в шею.