Любимец

Мне было трудно. Во мне накапливались сведения, наблюдения и события, немыслимые для моей старой жизни. И случилось это всего за три дня. Как будто я прожил всю жизнь, ни разу не увидев воды, а тут неожиданно мне пришлось нырнуть в воду и остаться под ее поверхностью навсегда.

Я узнал, что некоторые люди ходят в одежде, и более того — я сам уже начал ее носить. Я видел грамотных людей и людей вооруженных, я видел, как люди работают на фабриках, курят и даже обманывают спонсоров… Мир с такой скоростью рушился вокруг, словно все, что было раньше, оказалось сном. А, может быть, и я сейчас проснусь на своей подстилке?

— Я и сам не курю, — сказал Батый. — Мне нужно в форме быть.

— Зачем? — спросил я.

— Живым остаться подольше, — сказал Батый. — Может, стану мастером, как Прупис, или даже хозяином, как господин Ахмет, — я жить хочу, такое у меня настроение.

Я тоже хотел жить и потому воспользовался моментом, чтобы порасспросить расположенного ко мне Батыя.

— А зачем мы тренируемся? — спросил я.

Батый лениво скосил на меня черный глаз и ответил вопросом:

— А ты как думаешь?

— Не знаю, ты сказал — рыцари, но не сказал, что они делают.

— Ты в самом деле так думаешь?

— А что бы ты на моем месте подумал?

— Откуда ты такой взялся! — в сердцах воскликнул Батый.

Гурген, сидевший неподалеку, обернулся к нам и улыбнулся. Перехватив мой взгляд, он отвел глаза и принялся не спеша перематывать изоляционную ленту на рукояти меча.

— Откуда все, — сказал я. — Из питомника.

— Ты меня не понимаешь, Тим, — сказал Батый. — Я тебя обидеть не хочу. Я тебя понять хочу. Ты хороший парень и Добрыню не испугался. Но какой-то ты странный. Некоторые ребята даже думают, что ты, может, и не человек?

— А кто же?

— Жабы много опытов делали над людьми — это точно известно. И говорят, они специальных людей вывели, чтобы они были послушные, чистые и без всяких недостатков.

— А зачем? — спросил я. — Им что, нас мало?

— А нас, отсталых, они тогда ликвидируют. Были и не стало.

— Но зачем, зачем? — настаивал я, словно на самом деле был искусственным человеком и старался понять, зачем я нужен.

— Чтобы им не беспокоиться, чтобы мы им не мешали, чтобы они, наконец, вздохнули спокойно!

Мне было непонятно, жалеет он спонсоров или издевается.

— Но ты же видел, из меня кровь текла, когда я с Добрыней дрался, — сказал я.

— Это, считай, тебя и спасло — а то бы мы тебя обязательно ночью развинтили, чтобы посмотреть, как ты тикаешь.

Я не сразу ответил ему — то, о чем он говорил, мне было непонятно, но непонятность была многослойной и тревожной, словно луковица: ты снимаешь слой, а там другой, похожий, но другой.

— Ты прости, — сказал я, решив, что лучше показаться глупым, чем рисковать жизнью. — Но мне не все понятно. Ведь спонсоры прилетели к нам, чтобы навести порядок. Раньше мы жили отвратительно: мы губили нашу природу, не осталось чистой воды и воздуха, люди воевали друг с другом, голодали, болели спидом и холерой. Мы были обречены на гибель, но тут, на наше счастье, к нам прилетели спонсоры, которые нас спасли.

— От чего? — спросил Батый.

— От гибели.

— Я это уже слышал, — сказал Батый. — Знаешь, где? В колонии, куда угодил мальчишкой. Там у нас был такой Проводник, он нас учил про спонсоров. Только никто ему не верил — мы все уже успели пожить и знали этим жабам цену.

— В колонии? Что это такое?

— Это тюрьма, тебя держат там, пока ты подрастешь, а потом распределяют — кого на фабрику, кого на живодерню, а меня вот — на шахту.

— Я всегда думал, что живодерня — это шутка. Это шутка?

Батый рассмеялся, показывая неровные зубы.

— Попадешь — узнаешь, какая шутка.

— Ты рассказывай, — попросил я. — Про колонию.

— Про колонию я забыл, — сказал Батый. — Про колонию нечего рассказывать.

— Расскажи про господ спонсоров. Ведь правда, что они наши братья по разуму?

— Ты и это выучил?

— Нет, ты скажи! Мне это очень важно знать!

— Это только пустая фраза! Братья по классу, братья по духу, братья по разуму. Я думаю, им у себя тесно, вот они к нам и забрались.

— Скажи, зачем они прилетели?

— Для искусственного человека ты слишком настырный, — сказал Батый и поднялся.

На площадку вышел Прупис и сказал:

— На позицию! Сейчас будем отрабатывать выпад с последующим колющим ударом в печень. Встали! Ланселот, ты что отстаешь? Я этого не люблю.

Вечером Прупис пришел к нам в комнату, сел на край кровати, на которой я лежал, вымотанный тренировкой так, что мог шевелить только языком, да и то с трудом.

Он протянул мне несколько разной формы кусков кожи.

— Такие подойдут? — спросил он.

Я сразу понял, что это значит, и стал рассматривать куски. Два вернул ему обратно, а про остальные сказал:

— Подойдут. Мне еще будет нужен острый нож.

— Сам наточишь, — сказал Прупис и добавил, обращаясь к лежавшему на соседней койке Батыю: — Покажешь ему, где взять нож.

Громко топая и разговаривая, в комнату вошли человек пять ветеранов, которые куда-то ходили, пока мы тренировались.

— Не так громко, — сказал Прупис. — И не надо песен.

Ветераны покорно замолкли и стали громко шептаться. Один из них упал, остальные шикали друг на друга.

— Напились, как скоты, — сказал Прупис. — Но я их не осуждаю — такая уж у нас сволочная жизнь. Никогда не знаешь, сколько тебе осталось.

Батый закрыл глаза и сделал вид, что спит. Но я чувствовал, что он не спит, ему интересно, о чем мы будем разговаривать. А я тоже понимал, что мы будем разговаривать, иначе бы Прупис не присаживался на кровать — дал бы мне кожу, и дело с концом.

— Мне Лысый намекнул, — сказал Прупис негромко, — что ты — любимец.

От этого слова Батый открыл глаза.

— Что в этом страшного? — спросил я. — То меня обвиняют, что я искусственный, и грозятся разобрать на винтики, то вы говорите, что я любимец. Я ничего не понимаю.

— Я тебе задал простой вопрос, и мне нужен на него простой ответ. Ты любимец?

— Да, — сказал я не без колебаний. — А чего в этом плохого? Разве я виноват?

— Никто не виноват в том, что с нами делают жабы, — сказал тихо Прупис. — Но все-таки лучше, когда люди не знают, что ты любимец. Любимцев мало кто видел, про любимцев думают, что все они — жабьи собаки. Им нельзя верить, они… ну, как животные. Не люди, а животные, только домашние. Собак жабы потравили, и вместо них любимцы.