Любимый ученик Мехмед

Учитель даже радовался, ведь всё происходило совсем не так, как с тем мальчиком из Константинополиса. Тот мальчик, влюбившись в девочку, стал с каждым днём проявлять всё меньше стремления к знаниям, а у Мехмеда жажда знаний не угасала. Он даже признался Андреасу, что уже дочитал весь Коран, а ведь с муллой прошёл только две трети этой книги:

— Учитель, дай мне что-нибудь почитать, — попросил ученик. — Я привык читать по вечерам, а теперь мне нечего.

Мехмед будто извинялся за то, что отдал часть своего сердца юной жене, и потому охотно читал всё, что получал от учителя. По вечерам принц читал, а на следующее утро на уроке воодушевлённо рассказывал о том, что прочёл. Ученик доказывал, что любовь к учителю не умерла, так что Андреасу не следовало роптать на судьбу. Если бы учитель роптал и ревновал, на учёбе Мехмеда это отразилось бы не лучшим образом, а тринадцатилетняя соперница всё равно бы никуда не делась.

Андреас знал, что его ученик так и не уведомил своего отца о состоявшемся браке, но это казалось уже не страшно, ведь юная супруга, которую все называли Гюльбахар-хатун, теперь носила под сердцем ребёнка. Развода, которого опасался принц, уже не следовало ждать.

Единственное, что не давало греку покоя, так это поведение муллы. Ох, как горд и самодоволен стал этот человек! Андреас невольно начинал думать, что делит своего ученика не только с юной Гюльбахар-хатун, но и с главным наставником. Пусть принц уверял, что самодовольство муллы не имеет оснований, но в то же время говорил:

— Я должен быть благодарен ему. Он совершил свадебный обряд.

Учитель греческого языка старался смириться и с этим, ведь казалось, в сложившееся положение вещей уже не изменится, однако в один из летних дней всё изменилось, причём совершенно неожиданно.

* * *

Время было за полдень. Андреас, сидя в своих покоях, как всегда готовился к завтрашнему уроку, когда услышал истошные крики принца, раздававшиеся где-то в коридорах. Несмотря на дальность расстояния, было слышно каждое слово:

— Пустите меня! Как вы смеете! Я — наместник Манисы! Вы все здесь обязаны мне подчиняться! Пустите, собаки! Вы пожалеете! Пожалеете! — в гневе кричал Мехмед.

В это время принцу полагалось заниматься воинскими упражнениями, а такие занятия проходили в совершенно другой части дворца. Почему же Мехмед вдруг оказался здесь, да ещё проявлял такую ярость?

Андреас поспешил на крики, но успел увидеть лишь то, что Мехмед, схваченный слугами, исчезает в дверях своих покоев. У пятнадцатилетнего принца вдруг обнаружилось столько сил, что двое рослых челядинцев, державшие его под руки, едва могли совладать с ним. Идти в свои покои он не хотел и так извивался, что ещё двое слуг схватили его за ноги и буквально внесли внутрь, причём это удалось не сразу. Затем двери захлопнулись с громким стуком, а Андреас, поспешивший к этим дверям, чтобы выяснить суть происходящего, обнаружил, что они заперты. Он стучал и даже требовал открыть, но ему не открыли. Должно быть, крики принца, раздававшиеся изнутри, заглушали любой шум снаружи.

Приложив ухо к щели, Андреас продолжал слышать, как Мехмед бранится:

— Пустите, предатели! Свиньи! Шайтан вас порази! Я хочу поехать тоже! Я поеду!

С кем и куда хочет поехать принц, так и не удалось понять, потому что к греку подошёл кто-то из дворцовых служителей и настоятельно посоветовал:

— Господин, возвращайся к себе. Ты ничем не можешь помочь.

Весь оставшийся день Андреас не мог дознаться, что же произошло. Даже географ-генуэзец, который обычно собирал слухи и знал всё, в этот раз лишь развёл руками:

— Я сам слышал крики, но что стало причиной, никто не говорит.

Единственное, что удалось узнать — завтра все уроки следовало проводить, как обычно. Об этом сообщил учителям мулла через своего слугу.

«Возможно, всё не так серьёзно, если мулла рассчитывает, что к завтрашнему утру Мехмед успокоится», — подумал грек, однако принц не успокоился.

Назавтра, когда Андреас явился в покои Мехмеда, чтобы провести урок греческого, всё было не как всегда. Слуги принца ходили, как пришибленные, и ни за что не хотели говорить о вчерашнем происшествии, а когда двери класса, наконец, открылись, и оттуда вышел мулла с прислужником, несшим книги, то Андреас сразу увидел, насколько изменилось настроение главного наставника.

Мулла был не просто недоволен, а взбешён, но и принц был взбешён тоже. Стоя посреди класса, он крикнул:

— И это всё?! Ударь меня снова! Я не чувствую твоих ударов, потому что вот здесь, — он стукнул себя кулаком в грудь, — настоящая рана.

Увидев Андреаса, принц замолчал, а мулла бросил на учителя греческого насмешливый взгляд, будто говорил: «Посмотрим, как ты совладаешь с этим негодником. Он теперь даже греческий учить не станет».

Грек поспешно вошёл в класс и с возрастающим беспокойством смотрел на Мехмеда.

— Что!? — с вызовом бросил принц, когда двери закрылись, и он остался наедине с учителем.

— Прости меня, мой мальчик, но я ничего не знаю, — проговорил Андреас. — Мне ничего не говорят. Ни от кого из слуг не могу добиться ответа.

— Они увезли её! Вчера! — крикнул принц, потому что не мог говорить спокойно.

Учитель мгновенно понял если не всё, то многое:

— Увезли Гюльбахар-хатун?

— Да!

— Но кто увёз?

— Слуги моего отца. Вчера приехали из Эдирне и увезли, — принц не находил себе места и, как зверь в клетке, кружил по комнате. — Они хотели сделать это тайно, но я узнал и пришёл. Я видел, как они её увозили! И ничего не мог сделать! Ничего!

Только теперь Андреас заметил, что в комнате нет такого идеального порядка, как обычно. Ковры на полу местами собрались складками. В углу валялся круглый столик, возможно, сломанный, а на одной из стен виднелось большое чернильное пятно. Чернильница лежала рядом на ковре.

— Ты хотел последовать за ней? — спросил Андреас. — Ехать туда же, куда её повезут?

— Откуда ты знаешь? — насторожился Мехмед.

— Слышал, как ты кричал вчера, — пояснил учитель, сочувственно глядя на ученика. — Слышал, но не смог разузнать суть дела. Теперь я понимаю, как тебе тяжело.

Принц ещё мгновение назад готовый крушить всё и вся, как будто обессилел. Он подошёл к учителю и порывисто обнял, ища в нём опору.

Помнится, Андреас говорил, что следует избегать объятий, но напоминать об этом принцу сейчас было бы слишком жестоко. А меж тем Мехмед, устроив голову на груди учителя и упершись тюрбаном ему в подбородок, сказал:

— Нет, ты не понимаешь. И хорошо, что не понимаешь. Это так больно. Учитель, что мне делать? Я ненавижу их!

— Кого? Слуг твоего отца?

— И самого отца — тоже, — прошептал Мехмед очень зло.

Теперь он уже не обнимал наставника, а просто уткнулся лбом ему в плечо. Между тем руки принца сжимались в кулаки.

— И муллу ненавижу, — продолжал шептать Мехмед. — Он на стороне отца. Говорит, что я сам во всём виноват, потому что не отправил отцу письмо. А ещё говорит, что мой отец милостив, потому что не наказал меня, а просто велел забрать мою жену. Да будь проклята такая милость! — принц, не вполне сознавая, что делает, ударил кулаком по груди учителя.