Любимый ученик Мехмед
Шрифт:
Грек забыл обо всех своих правилах: горячо поцеловал ученика в лоб, обнял за шею, крепко прижал к себе:
— Ничего, мой мальчик, мы что-нибудь придумаем. Что-нибудь придумаем.
— Учитель, — вздохнул Мехмед, — дай мне слово, что ты меня не забудешь. Дай мне слово, что подождёшь меня в Эдирне, потому что я тебе клянусь — как только стану султаном или хотя бы временным правителем вместо отца, в тот же день прикажу разыскать тебя, и мы увидимся. А когда я стану султаном, мы уже не расстанемся. Никто не сможет нас разлучить. Мы всегда будем вместе. Всегда.
Андреас тоже вздохнул, но по другой
«Да, рано или поздно ты станешь султаном, — мысленно обратился к ученику Андреас. — И вот мы встретимся после нескольких лет вынужденной разлуки. И я увижу перед собой уже взрослого Мехмеда, которого мне нечему учить. И что мы будем с тобой делать? Да, побеседуем. Вспомним прежние дни, а затем поймём, что нас уже ничто не связывает».
Конечно, учитель не мог этого сказать ученику — ученик бы просто не поверил. Вот почему Андреас сказал другое:
— Не вини себя. Если ты не хочешь покоряться мулле, ты ни в коем случае не должен этого делать. Если всё же покоришься, это будет насилие над тобой, которое оставит в тебе неизгладимый и уродливый след. Поэтому я и говорил тебе в прошлый раз, что ты не обязан, а ты посчитал это пустыми словами.
Мехмед как будто не слышал:
— Учитель, поклянись, что ты навсегда останешься со мной.
— Я клянусь, что останусь с тобой до тех пор, пока нужен тебе, — ответил Андреас.
— Значит, навсегда, — успокоено проговорил принц. — Учитель, ты всегда будешь мне нужен.
Андреас не стал спорить.
Рассказ принца стал для Андреаса неожиданным, потому что мулла, выходя из классной комнаты по окончании своего урока, обычно выглядел спокойным. Учитель греческого наблюдал это не раз и потому думал, что мулла вполне доволен учеником. И вдруг оказалось, что Ахмеда Гюрани переполняет злоба. Почему же он скрывал это?
У Андреаса не было оснований не верить Мехмеду, но всё же грек очень жалел, что не может понаблюдать, как мулла ведёт занятие. Просить об этом не имело смысла — откажут.
Тогда грек решил прибегнуть к не совсем честному средству. Он стал приходить в покои принца заметно раньше, чем обычно. Урок мусульманского богословия в это время только приближался к середине, и вот Андреас останавливался у закрытых дверей, ведших в классную комнату, прикладывал ухо к щели между створками и прислушивался.
— Ты не стараешься, — слышался голос муллы.
— Учитель, я стараюсь, — отвечал Мехмед таким тоном, как говорят ученики, когда не хотят учиться.
— Нет, ты не стараешься, — возражал мулла. Он и, правда, злился, но не имел повода выместить это на ученике.
Иногда Андреас слышал, как произносятся угрозы:
— Если сейчас не произнесёшь всё правильно, будет наказание.
Мехмед, судя по всему, всё равно произносил неправильно.
— Я предупреждал, — говорил Ахмед Гюрани. — Теперь мне придётся тебя наказать.
— Да,
учитель, — ровным голосом отвечал ученик.Того, как палка рассекает воздух и опускается на спину принца, было не слышно. Сам принц тоже не издавал ни звука. Этого следовало ожидать. Андреас даже восхищался стойкостью своего ученика. Принц, которого избивали, проявлял достоинство, в отличие от того, кто избивал. И всё же внутри у грека всё сжималось. Слышать тишину, но в то же время знать, что скрывается за этой тишиной, казалось ужасно.
Андреас в смятении отходил от двери, ведь Мехмед запретил вмешиваться. «Если вмешаюсь, станет только хуже», — говорил себе учитель.
Слуги в покоях Мехмеда вели себя тихо и ни разу не попытались препятствовать Андреасу в том, чтобы он подслушивал. Лишь однажды подошёл один слуга и легонько дёрнул грека за рукав.
Андреас хотел, было, отмахнуться, но слуга, ничего не говоря, указал на маленькую нишу сбоку от дверей, прикрытую решётчатой дверцей. Казалось, что это просто шкафчик, но слуга открыл его, затем убрал заднюю стенку и опять же жестом предложил заглянуть внутрь. То есть там находился не шкафчик, а тайное окошко для наблюдений за занятиями!
Грек даже не удивился и, заглянув, куда предлагали, увидел принца, а напротив — муллу, сидящего на учительском тюфяке. В комнате для занятий, как всегда, присутствовал ещё и евнух, но он сидел где-то в слепом углу, а вот тюфяк лежал прямо напротив окошка.
Знал ли Ахмед Гюрани об окошке? Возможно, что нет, а возможно, он сам же и велел устроить его, желая следить за другими учителями. Как бы там ни было, отверстие в стене оставалось незаметным, поскольку было очень маленьким и со стороны классной комнаты тоже закрывалось некоей решёткой. Кажется, в той комнате тоже находился мнимый шкафчик рядом с дверями. Грек никогда особенно не обращал на это внимание и потому не помнил.
Конечно, Андреас порой задумывался, следят ли за ним, но лучший способ не попасться — не делать того, что может показаться подозрительным. Именно поэтому грек избегал объятий, не говоря про остальное. К тому же, никогда не любил сидеть на том месте, которое предназначено для учителей. Оказалось, в Манисе это было особенно правильным.
Андреас вдруг понял, что за всё время преподавания почти всегда садился так, что поворачивался к тайным наблюдателям спиной. Значит, они видели лишь лицо принца — заинтересованное, воодушевлённое или даже восторженное — а причину этих чувств не понимали, если грек говорил шёпотом.
Конечно, бывало, что разговор не удавалось вести тихо, ведь Мехмед, когда волновался, невольно повышал голос, но Андреас в этих случаях старался говорить по-гречески, ведь никто в окружении принца не понимал этого языка. Это опять же затруднило бы для возможных слушателей понимание беседы. Должно было затруднять…
На мгновение Андреасу показалось, что слуги всё понимают, но видят, что учитель-грек не пытается воспользоваться неопытностью принца, и уважают это. Нет, такое понимание и одобрение казалось слишком уж невероятным! Но, несомненно, челядинцы видели, что Андреас искренне привязан к их юному господину и хочет ему помочь. Вот почему грек получил возможность увидеть, как проходит урок с муллой, да и слышимость стала заметно лучше.