Любить, чтобы ненавидеть

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что успеется? Будешь дожидаться, когда тебе стукнет сорок лет? — в сердцах спросил он.

Она восприняла это как намек на то, что он на два года моложе ее, разрыдалась, устроила форменную истерику. В результате Андрею же пришлось просить у нее прощения.

Ее пресловутая общественная деятельность заключалась в периодических сборах дам «нашего круга», как она выражалась, то есть жен состоятельных людей, главным образом бизнесменов, банкиров. Они обсуждали и определяли, кому и как можно посодействовать через своих мужей, даже не вдаваясь толком в деловые и профессиональные качества опекаемого. Критерий у них был один — симпатия и благорасположенность к искателю. Некоторые жены иногда добивались результатов, но не Дануся — Андрей раз и навсегда отказался даже выслушивать тех, кому она пыталась протежировать.

Еще многое другое занимало беспечную красавицу. Но неизменно, так или иначе, это другое оказывалось на поверку очередным мероприятием в узком кругу богатых жен.

Дануся не то чтобы царила в своем дамском обществе, но была законодательницей моды, вкуса, чему способствовали и регулярные поездки в Париж, и престижное образование. Правда, по специальности она не работала ни одного дня, но сам факт наличия «корочек» журфака МГУ возвышал ее не только в собственных глазах, но и в мнении о ней окружающих дам.

С грехом пополам закончив отделение радио и телевидения, Дануся видела себя в мечтах на телеэкране, в программах главных каналов. Если бы она осталась в Москве, так оно, наверное, и случилось бы — для Аркадия Семеновича подобная проблема не представляла большой сложности. Только вот Андрей категорически отказался жить в Москве: более пяти поколений Бурлаковых корнями вросли в приволжские земли, беря свое начало в междуречье Мологи и Шексны, в славном городе Мологе, что как легендарный Китеж-град волею властьимущих ушел на дно рукотворного Рыбинского моря. Еще до Великой Отечественной войны многочисленную родню принудительно стали расселять по городам и весям Приволжья, а кого и просто выгоняли из собственных домов, которые предназначались на снос, чтобы очистить дно будущего водохранилища. Прадед и прабабка Андрея из бревен родного дома сколотили плот, погрузили детишек, домашний скарб и поплыли куда глаза глядят. Всего таких переселенцев из затапливаемых земель было 130 тысяч! И никто о них не заботился, если и обращались люди с вопросом «куда же нам податься?» к начальству, те лишь отвечали: «Переезжайте, куда желаете, хоть в Москву! Хотите, дом разбирайте, не хотите — сожжем». Только после войны один из сыновей переселенцев Бурлаковых обосновался в Средневолжске. Это был дед Андрея.

Ничего этого не стал рассказывать Андрей ни Данусе, ни Аркадию Семеновичу, который поначалу рассчитывал, что дочерняя фирма, на которую он щедро отвалил денег, обоснуется в Москве, и лишь заявил, что будет жить и работать только в Средневолжске.

Уезжать из Москвы Дануся конечно же не хотела, но и упускать такого завидного мужа — умница, красавец, перспективный — она не собиралась. Пришлось ехать в Средневолжск. Там она с головой окунулась в обустройство новой квартиры, подолгу просиживала с дизайнерами, предъявляя им все новые и новые требования, в полном смысле слова стояла над головой у строителей и мастеров. На просьбы Андрея включиться в процесс организации фирмы только отнекивалась, ссылаясь на свою безумную занятость и обещая вот-вот присоединиться к нему. Да только на том все и закончилось. Муж махнул рукой и уже никогда не рассчитывал на ее помощь. Сама же Дануся воспринимала перемены в своей жизни как игру, как некое приключение, которое пока еще не надоело ей, напротив — развлекало и разнообразило «серые будни провинциального города», как она выражалась в письмах и телефонных разговорах с московскими подружками. В глубине души Дануся не сомневалась, что все это временно, что Андрей, укрепившись в своем бизнесе, рано или поздно все равно повернется лицом к столице. И тогда она… Ах, какие мечты и планы связывались с грядущим триумфальным возвращением в Москву!

Но годы шли, и Андрей все прочнее и увереннее вживался, врастал в свое дело, включался в экономику и социальную жизнь родного города…

Андрей тяжело вздохнул и, к удивлению секретаря, поехал домой, отменив несколько запланированных встреч. По дороге пытался убедить себя, что это просто наваждение, что оно пройдет при следующей встрече, что скорее всего он засиделся в своем Средневолжске и поэтому не совсем адекватно оценивает свалившееся на него незначительное приключение. «Все пройдет как с белых яблонь дым…» — старался он утихомирить бурление в себе.

Супруги ужинали при свечах. Андрей откупорил бутылку вина, включил тихую музыку.

— Как хорошо, что ты приехал сегодня так рано, — ребячливо захлопала в ладоши Дануся. Потом отпустила горничную, вошедшую в столовую с десертом, и с лукавой улыбкой произнесла: — Мы так давно не оставались вдвоем, милый…

В постели она проявила непривычную в последнее время активность, возбуждая мужа и добиваясь ответных ласк. Андрей полностью подчинился ей, доведя себя и ее до полного экстаза, а позже, обессиленный и опустошенный, долго лежал без сна и думал, чем можно объяснить ее поведение, уж не таинственной ли и всемогущей женской интуицией — ведь сегодня он специально пил вино, чтобы убежать от неотвязных мыслей о Кате. Они начали преследовать его сразу же после ее отъезда из Средневолжска. Что особенного обнаружил он в ней за несколько коротких встреч? Среднего роста, худенькая, правда, с высокой грудью, синеглазая шатенка — да мало ли он таких встречал! Дануся рядом с Катей выглядела большим, одетым в белоснежные паруса гордым фрегатом, возвышающимся над всевозможными бригами, барками, шхунами и обещающим покой и надежность в любую погоду.

Вот только нужен ли ему покой?

Кому он сегодня изменил — Кате с женой или жене, не расставаясь мысленно с Катей?

Даша проснулась от жажды — во рту все пересохло, язык, как наждак, терся о небо. Села, ничего не понимая, натянула сползшую простыню, закуталась в нее, как в банное полотенце. Задернутые шторы насторожили ее: этого она никогда не делала на ночь. В голове словно что-то щелкнуло, и она отчетливо вспомнила, как выгнала мужа. Поглядела на часы. Скоро шесть. Еще можно два часа поспать. Легла. Но заснуть не удалось. Подумала, что Гоша наверняка не ушел в мастерскую, а так и остался спать в кабинете на диване. Подонок!

Она побрела в ванную, волоча за собой, как римский патриций, простыню, наброшенную на плечо. По пути заглянула в кабинет. Для проверки.

На диване спала одетая Катя.

Это было выше Дашиного понимания, но она не стала утруждать себя вопросами, быстро проследовала в туалет — природа властно призывала ее именно туда.

Вернувшись в кабинет, села в кресло, раздумывая, разбудить ли Катьку и расспросить сейчас или потерпеть, пока сама проснется. Решила не будить — наверняка с ней что-то стряслось, пусть еще поспит.

Когда же она успела так набраться? Смутно помнилось, как, выгнав Гошку, глушила коньяк прямо из горлышка… Смертельно хотелось пить…

Даша с трудом поднялась из кресла, пошла на кухню, мельком отметила, что слишком светло для шести часов утра, нашла кефир, выпила, не отрываясь, целый стакан, почувствовала себя немного лучше. К счастью, у нее никогда не болела голова после выпивки — счастливый дар генетики, продажной девки империализма: отец тоже никогда не страдал головными болями.

Даша вернулась в кабинет.

Катя сидела на диване, поджав ноги.

— Как ты здесь оказалась? Что-нибудь случилось?

— Ты знаешь, который час? — ответила вопросом на вопрос Катя.

— Знаю. Скоро шесть.

— Ты спала пятнадцать часов.

— Не может быть! — Даша задумалась. — Это что же, сейчас день?

— День.

— Вот почему так светло… А ты не на работе?

— Умница! Как ты догадалась?

— Нет, я серьезно, Кать, почему ты здесь?

— Тебя сторожу.

— Вот еще… — Даша пожала плечами.

— Ты меня дико напугала.

— Каким образом?

— Гошка отводил Сашеньку в школу и обнаружил, что ты заперлась, не отвечаешь на стук, перепугался…

— Это Гошка-то? — перебила ее Даша.

— Конечно! Он до смерти испугался, позвонил мне. Я примчалась, пыталась достучаться. Пришлось ломать дверь. А ты — в стельку.

— Это я чувствую…

— Опохмелись.

— Пива нет, я уже смотрела.

— Водочка есть, я к ней приложилась, чтобы нервы утихомирить.

— А тебе чего их утихомиривать понадобилось?