Любит ли Бог котят?

Он даже выдавил из себя ироническую усмешку, по поводу дурацких видений, как вдруг сзади сбоку вечернюю тишину распорола автоматная очередь. Уже в воздухе, падая, он краем глаза увидел выскочивший из-за угла общаги мотоцикл, рёв мотора, которого он принял за выстрелы. Но тело среагировало автоматически - как был в парадном костюме он лежал на спине грязных ступеньках общаги, тяжело дыша, а в висках стучала, разогнанная адреналином кровь.

– Ты, сынок, даром что с ручкой больной, а резвый, как мой внук-спортсмен, - в поле зрения его показалась голова пожилой вахтёрши.
– Он у меня контролёром работает на троллейбусе. Вот бы и тебе туда хорошо было. Сходи, сынок, сходи. А ножик спрячь лучше, нельзя это.

Голова бабки скрылась из виду, а Харитон уставил ошалевший взгляд на зажатый в правой руке кухонный нож. Он решительно не помнил, когда успел прихватить его из дома. П

* * *

Веселов примчался по первому звонку. На самом деле Харитону просто нужно было с кем-то поговорить, и никаких реальных поводов для того, чтобы отвлекать друга от гарнизонных дел не было, но, к счастью, предлогов искать не понадобилось, Серёга как будто ждал звонка, и сам предложил встретиться. Взяв с собой Мишку, который от радости, что вместо детского сада, пойдёт гулять с папой, забегал кругами, они отправились в парк. Там довольный прогульщик быстро влился в весёлую стайку сорванцов и увлечённо принял участие в погоне за белками и раскапывании палками желудей из слоя опавших листьев, а Харитон с Веселовым заняли пост наблюдения на одной из скамеек.

– Вон у тебя солдат какой растёт, а ты хандришь!
– сказал Веселов, закуривая сигарету.
– Разведчик, как папа.

– Я, Серёг, последнее время ловлю себя на мысли, что не хочу, чтобы он солдатом становился, - ответил Харитон.
– Пусть лучше дома строит, или инженером станет, короче, что ближе, тем пусть и занимается.

– А что ему может быть ближе, с таким геройским папкой?
– философски заметил Серёга, выпустив клуб дыма, на который осуждающе покосились проходящие мамаши с колясками - Я, например, всегда хотел стать таким, как мой батя, Царствие ему небесное, он настоящий воин был. Когда на День Победы все свои ордена надевал, я знаешь, как гордился. Все мальчишки завидовали.

– У них другая война была. Ты сейчас свои медали часто надеваешь?
– Харитон покачал головой.
– Нет, Серёг, ты не подумай, что я жалею о чём-то. Но чем дольше я на гражданке, тем больше понимаю, что те, кто воевал, может и в сто раз больше и лучше люди, чем гражданские, но в каком-то смысле уже и не люди совсем. После того что мы видели на войне, после всей крови, что у нас на руках осталась. Я смотрю на нас их глазами со стороны и вижу монстров. И ты не кривись, каждый из нас что-то подобное чувствует, я уверен. Поэтому из любой мирной жизни и тянет назад, к нашей привычной "нормальности".

– Ну, Тох, ты прям глубоко копнул. Я не знаю... я нашей "нормальностью", когда ты сегодня солдат и герой, а завтра тебя уже к духам в зиндан как мародёра и преступника отдать готовы, объелся. Или, когда ты своих с десяток положил, чтобы высоту какую-нибудь сраную занять, а утром тебе приказ отступать... да что я тебе рассказываю. Нет, я понимаю, воинское братство, настоящая жизнь... У меня таких друзей, как там никогда не было и не будет. Но, знаешь, в очередной раз, когда, меня этой "нормальностью" нашей по рылу повозили, как кота усами в собственной луже, во мне сломалось что-то. Меня Жонкин давно звал на место зампотылу. И я согласился, и не жалею. По ночам воюю, конечно, ещё... не без этого. Но я свой выбор сделал... А так... был бы характер, и в тылу себе найти дело можно...

– Да я уж нашёл, - невесело усмехнулся Харитон.
– Ходил тут по совету контролёром устраивался в троллейбусный парк. Взяли. С понедельника на работу. А больше, извини-подвинься... никуда не берут. Инвалид, говорят. Конечно, не работа мечты для военного разведчика, но на шее у жены сидеть не хочу. Ей и так тяжело...

– Может не надо спешить, - неуверенно протянул Веселов.
– К чему форсировать, взял бы паузу, чтобы влиться, так сказать. Если надо я всегда помогу, чем смогу. Опять же ты говоришь Марина на новую работу выходит, всё полегче станет. Я просто помню себя после Чечни- несколько первых месяцев даже если просто кто-то со спины походил, напрягался, как Рэмбо в дунглях Вьетнама, мог и упороть, если подбегал кто неожиданно, а тут с утра до вечера в толпе толкаться...

– Я это всё знаю, Серёж. Но не по мне это - сидеть, ждать с моря погоды. Будем бить врага лицом к лицу, в режиме разведки боем. Всё нормально будет. А насчёт Маринки ты прав, она, если честно, сильно изменилась и, мне кажется, в лучшую сторону. Загорелась прям от этой работы, какие-то у неё новые интересы, цели, как из клетки вырвалась. Я её прям даже не узнаю немного. Да и то верно, что там она в гарнизоне видела - одно и то же целый день. А тут прям глаза сияют.

– У меня, помнится, у первой жены глаза сияли, когда на работу вышла, хе-хе. А потом выяснилось, что там не у одной неё, у начальника тоже глаза сияли.

– Ты считаешь, что она способна мне изменить?

– Да, я к слову просто, - смутился Веселов.
– Маринка у тебя святая. Но я вообще просто. Мы все люди, ты же знаешь, как это бывает - сердцу не прикажешь.

– Ну, понять-то я её пойму, если что, - сказал Сородичев медленно, словно взвешивая каждое слово.
– Она молодая, красивая, у неё всё впереди, а тут муж безработный калека с поехавшей крышей и, как говорит мой персональный мозгоправ, посттравматическим синдромом... Но предательство простить не смог бы. Если ты с кем-то по жизни, то умри, но верность храни. А любовь - не любовь. Вон, ты, когда мы с Маринкой познакомились, тоже сох по ней, если помнишь, но друзьями это нам не помешало остаться...

– Так, товарищ капитан, что-то ты совсем себя в землю зарыл, и крестик сверху прилаживаешь, - возмущённо махнул рукой Веселов.
– Насколько я знаю, ты - легендарный командир разведки Харитон Петрович Сородичев, гроза духов и смазливый сукин сын, по которому медсёстры всех госпиталей юга России сохнут, хотя и исключительно безответно! Тебя по кускам сшивали. Когда я врачам в госпитале сказал, что ты своим ходом в часть пришёл в таком состоянии, они меня чуть самого в психушку не укатали. Говорят, "с такими ранениями человек и ста метров пройти не сможет". А я им говорю, это не человек, это командир группы Ночных Демонов, сам Бог Войны, то есть, ну или полубог, как минимум! А ты тут мне что-то рассказываешь... Не хочу даже слышать!

– Ты прав, Серёг, извини. Что-то сдал я мальца. Ребята мои из головы не выходят. Недавно, вдруг, как громом по башке шарахнуло, вспомнил, как каждый из них погиб. Прям в деталях, как в цветном кино... Маринку напугал. Она на меня, иногда, смотрит, как на психа...

– Брось, Тош. Нет твоей вины в их смерти. Ты сделал всё что мог и всё что должен, я в этом уверен. А насчёт психа... я не хотел спрашивать, но раз ты сам эту тему поднял. Там тётка у вас на комиссии была в лечебнице. Я её немного знаю, так получилось, что сына её из плена спас. Ну, как бы приложила руку к твоей выписке немного. О чём я не хотел тебе рассказывать, но она говорит, что ты там ей работу не облегчал. По её словам, ты особо сам своё здоровье не веришь. Я ей сказал, что бред полный, конечно, но всё-таки у тебя хотел этот момент уточнить. А то не нравится мне твое настроение, да еще и таблетки эти, что ты просил...

– С таблетками покончено, - сказал Харитон.
– Это была слабость, а не помощь, я уже понял. А насчёт здоровья психического... Я, Серёг, тебе не говорил. Но помню, как Степарина убил. Гибель группы - это его рук дело. И не в абстрактном смысле. Было что-то конкретное, не могу вспомнить, что именно. Но помню, момент, когда я на него бросился, я себя уже не контролировал. Реально какой-то сдвиг по фазе был, музыка заиграла в голове, трясти всего начало...как припадок, блин... И я не уверен, что он не повторится...