Любительский вечер

— Ладно. Будете выступать в среду и в субботу.

— А плата? — осведомилась Эдна.

— Два с половиной доллара за номер. Два выступления — пять долларов. За деньгами придете в первыйже понедельник после второго выступления.

И даже не потрудившись сказать «до свидания», директор повернулся к Эдне спиной и углубился в чтениегазеты — занятие, от которого его оторвали.

В среду вечером, захватив с собой Летти, Эдна пораньше явилась в театр. В кошелке она притащила свойнезамысловатый костюм: выпрошенную у прачки шотландскую шаль, выпрошенную у поломойки рваную юбку и седой парик, взятый напрокат у костюмера за двадцать пять центов в вечер. Эдна решила изобразить старуху ирландку, которая поет в тоске по сыну, странствующему на чужбине.

Хоть сестры и пришли рано, за сценой стояла невообразимая кутерьма. Представление уже началось, игралоркестр, и из зала то и дело доносились взрывы аплодисментов. Вторжение любителей нарушало обычное течение закулисной жизни, новоиспеченные актеры толпились за кулисами, в коридорах, уборных, путались у всехпод ногами и всем мешали. Особенно досаждали они артистам-профессионалам, которые держались особняком,как и подобает представителям высшей касты, свысокасмотрели на париев-любителей и обходились с ними надменно и грубо. Эдну затерли, затолкали, на нее покрикивали. Судорожно вцепившись обеими руками в своюдрагоценную кошелку, она бродила в поисках свободнойуборной и в то же время старалась все подметить и всезапомнить.

Уборную она в конце концов отыскала — тесную клетушку, уже занятую тремя другими «дамами-любительницами», которые гримировались, громко и визгливо пререкаясь из-за места перед единственным зеркалом. Несложный костюм и грим не потребовали много времени, иЭдна выбралась из уборной, оставив трио дам, заключивших краткое перемирие, чтобы вволю позлословитьнасчет новенькой. Летти не отставала от Эдны ни на шаг; и, проявив немало терпения и упорства, сестры,наконец, протолкались в укромный уголок за одной изкулис, откуда вся сцена была видна как на ладони.

Худенький чернявый человечек в цилиндре и фраке,чрезвычайно прыткий и жизнерадостный, вальсировал посцене, изящно перебирая ножками, и тоненьким голоском пел что-то о ком-то или о чем-то, по-видимому, очень трогательном. Когда послышались замирающие ноты последнего куплета, крупная дама с копной необыкновеннопышных белокурых волос грубо протиснулась вперед,наступила всей тяжестью на ногу Эдне и высокомерноее оттолкнула. «Чёртовы любители!» — прошипела она и мгновенье спустя, уже сладко улыбаясь, раскланивалась перед публикой, в то время как чернявый нелепокружился вокруг нее на цыпочках.

— Здорово, девушки!

Приветствие это, произнесенное нараспев над самымухом Эдны, заставило ее вздрогнуть от неожиданности.Обернувшись, она увидела перед собой гладкую и круглую, как луна, физиономию. Обладатель ее, добродушноулыбающийся молодой человек, был одет и загримированпод бродягу, какими их уже десятилетия изображают насцене, только неизбежные бакенбарды почему-то отсутствовали.

— Приляпать их минутное дело, — пояснил он, заметив, что Эдна ищет что-то глазами, и покрутил в рукенедостающее украшение. — Уж очень в них потеешь, — простодушно добавил он. — А у вас что за номер?

— Лирические песенки, — ответила Эдна как можнонепринужденнее.

— Чего это ради вы вздумали выступать? — спросилмолодой человек без обиняков.

— Да просто так, для собственного удовольствия. Адля чего же еще? — в свою очередь, закинула удочкуЭдна.

— То-то я вас сразу приметил. Уж не от газетыли вы?

— За всю жизнь я только раз видела живого редактора, и он… и… я… словом, мы не очень поладили, — ответила она уклончиво.

— Насчет работенки ходили?

Эдна небрежно кивнула, хотя в душе волновалась ине знала, как бы половчее переменить тему разговора.

— И что же он вам ответил?

— Сказал, что за ту неделю к нему уже обращалосьвосемнадцать девиц.

— Значит, от ворот поворот? — Молодой человек слунообразной физиономией громко захохотал и хлопнул себя по ляжкам. — Мы, видите ли, теперь недоверчивыстали. Воскресные газеты очень даже не прочь разделатьнаши любительские вечера и в лучшем виде преподнестичитателям, ну а у директора на этот счет другое мнение.Как подумает, что его могут пропечатать, так и зайдется.

— А вы с каким номером?

— Кто? Я? Сегодня я в роли бродяги. Ведь я ЧарлиУэлш.

Назвав свое имя, молодой человек, по-видимому, счел,что дальнейших расспросов не потребуется, но Эдна смогла только вежливо протянуть:

— О, вот как!

И чуть было не прыснула со смеху — такое разочарование и обида отразились на лице ее собеседника.

— Нет, вы в самом деле никогда не слышали о Чарли Уэлше? — искренне возмутился он. — Да вы, как я вижу,совсем сосунок. Но ведь я же Уникум, Любитель-Уникум. Где-нибудь-то вы должны были меня видеть. Я ведьвезде выступаю. Если бы я захотел, я мог бы стать профессионалом, но в качестве любителя больше выколачиваешь.

— А что такое «Уникум»? — осведомилась Эдна. — Я ведь не знаю.

— Сейчас объясню, — галантно предложил ЧарлиУэлш. — Уникум — это значит единственный в своем жанре, то есть тот, кто исполняет какой-нибудь номер лучше всех других исполнителей. Вот это и есть Уникум.Ясно?

Эдна поспешила уверить Уэлша, что все совершеннопонятно.

— А для большей ясности, — продолжал он, — полюбуйтесь на меня. Я единственный любитель на все амплуа. Сегодня я, например, показываю, как любитель играет бродягу, это куда труднее, чем просто сыграть бродягу, зато тут настоящая игра — это и любительствои искусство. Ясно? Я все могу — от трагического монологадо оперетты и конферанса. На то я Чарли Уэлш, Любитель-Уникум.

И пока чернявый худенький человечек и дороднаябелокурая красавица нежно заливались на сцене, покана смену им выступали со своими номерами другие профессионалы, Чарли Уэлш просвещал Эдну. Он наговорил ей много всякого вздора, но и много такого, что моглопригодиться для воскресного «Интеллидженсера».

— Фью, — присвистнул он. — Их светлость уже охотится за вами. Ваш выход первый. Когда будете на сцене, не обращайте внимания на шум. И непременно доводитеномер до конца.

В эту минуту Эдна почувствовала, что карьера журналистки ее больше не прельщает, ей хотелось толькоодного — бежать отсюда куда глаза глядят. Но директор(он же и режиссер), как страшный великан-людоед издетской сказки, преградил ей путь. Оркестр уже игралпервые такты ее песенки, и шум в зале, как по команде,стих, уступив место выжидательному молчанию.

— Смелей, — шепнула Летти, крепко сжимая руку сестры, а над ухом послышался повелительный окрик Чарли Уэлша:

— Ну, не трусить!

Но ноги Эдны словно приросли к полу, и она бессильно прислонилась к размалеванной кулисе. Оркестрснова заиграл вступление, и какой-то писклявый голос взале пронзительно выкрикнул:

— Загадочная картинка! Где Нэнни?

Публика встретила остроту дружным взрывом смеха,и Эдна еще плотнее прижалась к кулисе. Но тут могучаядлань директора опустилась на ее плечо и вытолкнула ее к рампе. На мгновение из-за кулис показалась мужская рука и пола черного пиджака, и зал, правильно оценив положение, загрохотал от восторга. Рев голосов, шиканье, топот заглушали оркестр, и Эдне показалось, будто смычки беззвучно ходят по струнам. Она не знала, когда вступать, и, встав в позу, подбоченясь, напряженно вслушивалась, стараясь уловить музыку. Зал снова начал бесноваться. Как Эдна узнала впоследствии, публикаохотно прибегала к этому несложному приему, чтобысмущать певцов-любителей.