Люблю только тебя

– У Семена температура и бред, – шепнула мне Лорхен. – Похоже на корь.

– Из-за этого проклятого еврея мы влипнем в историю! – не выдержал я. – Теперь еще он всех заразит корью.

– Он не виноват, что родился евреем. Ты тоже вполне мог им родиться.

– Ну уж нет! – воскликнул я и вдруг вспомнил о той ядовитой капле, которая текла в моих жилах. Последние годы я о ней забыл. – Мои родители стопроцентные арийцы. Уж лучше родиться прокаженным, чем евреем.

Лорхен ничего не ответила. Она смотрела на меня, словно увидела впервые. В ее взгляде не было ненависти, а сожаление и даже сострадание. Так, вероятно, смотрит священник на приговоренного к смертной казни. Она вздохнула.

– Доктор дал жаропонижающую микстуру. Он считает, у Семена крепкое сердце.

– Доктор? Ты вызывала к нему доктора? Но ведь он может рассказать…

– Не расскажет. Он наш.

Я понял, в какой переплет попал. Стоит Людвигу узнать о Семене… Я даже думать боялся о том, что будет. Я тешил себя надеждой на то, что этот Семен помрет, и его можно будет тайно похоронить. Другого выхода я не видел.

– Я думала, немцы – это не люди, а какие-то чудовища, – говорила в ту ночь Лорхен, осыпая меня поцелуями. – Нам внушали, что вы… А, плевать теперь, что нам внушали. Ты красивый и очень ласковый. И совсем не злой. Клаудиа говорит, Людвиг с ней тоже ласковый. Но я терпеть не могу этого Людвига. Он словно из железа. Ты, наверное, из очень хорошей семьи, да?

Мне вдруг захотелось рассказать Лорхен о матери. Я с трудом подавил в себе это желание. Я побоялся, что, сделав это интимнейшее из признаний, окажусь весь во власти девушки. Признания подобного рода делают только самым любимым.

Я боялся признаться себе в том, что люблю Лорхен больше жизни.

С повинной никто, разумеется, не явился.

Солдаты забавлялись с девушками-заложницами. Недовольство населения росло. Ситуация становилась взрывоопасной. Людвиг велел усилить охрану особняка, где располагалась наша служба. Ходили слухи, будто ночами в городе бывают партизаны.

Бах наткнулся на Семена в отсутствие Лорхен – задымила одна из печей, и он решил прочистить дымоход, колено которого с задвижкой находилось в комнате Лорхен. Семен забыл закрыться изнутри. Он крепко спал, измученный болезнью.

Бах доложил об этом открытии мне. Я сделал вид, будто пришел в ярость и бросился в комнату Лорхен. Семен уже не спал.

Я знал, что Бах стоит за дверью, и закричал во всю мочь легких:

– Вставай немедленно! Кто ты такой? Отвечай!!!

Я кричал что-то еще, пытаясь потянуть время, чтобы придумать выход из положения… Как вдруг распахнулась дверь, и на пороге комнаты вырос Людвиг.

Я обратил внимание, как налились кровью его глаза, когда он увидел Семена. Он приблизился к дивану большими крадущимися шагами хищника, увидевшего верную добычу. Рука его потянулась к «вальтеру».

– Jude, – прошипел он почти по-змеиному. – Чистокровный. В доме, где живет офицер секретной службы, под самым его носом. Хороши девушки… Партизанки!

– Девушки ни при чем, – сказал на хорошем немецком Семен, медленно вставая с постели. – Я влез в окно. Мне негде ночевать.

– А это что? – Людвиг показывал на грязную тарелку, ложку и стакан с недопитым чаем, стоявшие на табуретке возле дивана.

– Это… это я взял на кухне, – голос Семена дрогнул.

– Врешь! – рявкнул Людвиг. – Встать! Руки вверх!

Семен повиновался. Он был худой, как палка, и здорово сутулил спину. Я вдруг вспомнил, что в детстве одно время тоже взял в привычку сутулиться, и отец привязывал мне к спине дощечку.

– Герр Хоффман, выведите пленного во двор. Живей! – Семен был босой и в одних рваных кальсонах. Он замешкался в коридоре, и Людвиг пнул его ногой под зад. Семен рухнул на пол. – Вставай! – орал Людвиг. – На улицу!

Мы вышли на улицу – Людвиг, Семен, я и Бах. В это время дня там было довольно людно. Нестерпимо больно блестел на солнце снег. Сгорбленная фигура Семена казалась грязным пятном на его ослепительной белизне. Я заметил, кое-кто из прохожих остановился, другие же, наоборот, ускорили шаги.

– Герр Хоффман, доставьте пленного в штаб. Я займусь им лично, – распорядился Людвиг, засовывая свой «вальтер» в кобуру.

– Я ничего не знаю, – твердил Семен. – Мне негде ночевать…

– Молчать, грязная еврейская свинья! – прикрикнул на него Людвиг.

Семен подпрыгнул на месте и вдруг бросился бежать. Метрах в семи от того места, где мы стояли, были развалины церкви, взорванной большевиками. Они были засыпаны снегом, и укрыться среди них смог бы разве что воробей. Первым пришел в себя Людвиг.

– Стреляй! – заорал он, возясь с кобурой своего «вальтера», которая как нарочно не открывалась.

Я выхватил револьвер. Я был метким стрелком и мог с первого выстрела попасть в движущуюся мишень. На этот раз я долго прицеливался, и выстрел Людвига прозвучал первым. Он промахнулся и злобно выругался. Наконец, я нажал на курок. Я не слышал выстрела. Я увидел, как Семен вдруг застыл на месте и рухнул на землю.

– Молодец! – похвалил Людвиг, глядя на меня с недоброй завистью. – Но все равно тебя ждет выговор – допустил такое у себя под носом.

Я молчал. Я думал о Лорхен. Что с ней теперь будет? Людвиг не простит подобное даже родной матери.

Я поднял голову. Я увидел бегущую к нам Клаудиу. Она запыхалась, платок сбился и густые черные волосы рассыпались по плечам.

– Что случилось? – спросила она по-немецки. – Кто стрелял?

– А, прекрасная фрейлейн заговорила наконец на цивилизованном языке. – Людвиг измерил девушку недобрым взглядом. – Мы с герром Хоффманом упражнялись в стрельбе по движущейся мишени. Он обнаружил эту мишень в комнате фрейлейн Лорхен спящей в ее постели.

Она все поняла. Клаудиа, выходит, знала немецкий, но притворялась, что понимает всего несколько слов. Почему? – всплывал невольный вопрос.

Я заметил, Клаудиа старается не смотреть в ту сторону, где на уже успевшем покраснеть снегу лежал Семен. Похоже, я сразил его наповал. Меня почему-то обрадовал этот факт.

– Фрейлейн угостит чаем? – с издевкой спросил Людвиг и подтолкнул Клаудию к крыльцу. – У нас с герром Хоффманом есть полчасика.

Она поднялась по ступенькам, раздеваясь на ходу, так же молча налила в чайник воды и поставила на плиту. Людвиг наблюдал за ней со злорадством. Она уже была его добычей, и он мог себе позволить поиграть с ней.

– Фрейлейн отпустили домой? Какой добрый начальник у прекрасной фрейлейн. Только он почему-то забыл предупредить ее о том, как опасно прятать у себя дома евреев.

Клаудиа гремела чайной посудой, стоя к нам спиной. Мне казалось, она плачет.

Внезапно она обернулась. В ее руках была граната…

Меня допрашивал шеф секретной службы из Ростова. Я рассказал про Семена то же самое, что, уверен, рассказал и Бах, который не знал, что Семен прожил в доме несколько дней. Людвига похоронили с почестями. Клаудию закопали в каком-то рве вместе с расстрелянными преступниками. Лорхен бесследно исчезла. Я переселился в другой дом, в котором жили муж с женой, оба довольно преклонных лет. Я с ними почти не общался.