Любовь Демона

Он забрал ее и сказал, чтобы я не волновалась, собиралась столько, сколько надо.

— Лишнего не бери. Что будет нужно, купим.

— Не надо, у нас все есть, — запротестовала я.

— Как будто кто-то сомневался, — буркнул он, поднял Миланку на руки и ушел.

Я очень стараюсь не ревновать своего ребенка, но не всегда получается. Вот и сейчас, она даже не взглянула в мою сторону. Обняла отца за шею и замерла.

Здесь я ее понимаю. Я бы тоже так хотела. Вот только куда девать недоверие и страх, который все время нашептывает: «Он все равно вас бросит. Наиграется и бросит».

Благодаря помощницам, вещи собираем быстро. Но все я не буду увозить с собой, возьму только необходимую одежду и игрушки Миланки. Остальное заберу уже к маме, когда буду переезжать.

Иду от подъезда к машине, как меня окликает женщина. Невысокая, ухоженная с заплаканным лицом.

— Простите, вы Ангелина? Мы можем поговорить?

Непонимающе оглядываюсь, к нам сразу подходят охранники.

— Я мама Артура, — говорит женщина, — он в тюрьме.

И начинает плакать. Я делаю охранникам знак отойти и обращаюсь к ней.

— Я очень сожалею, но вряд ли смогу вам помочь. У меня нет знакомых в полиции, но вы можете попросить Демьяна. Они же дружили...

— Это Демьян его туда засадил, — женщина рыдает, закрыв руками лицо. — Но так нельзя. Он сидит за то, чего не совершал. Сын мне все рассказал. Он очень перед вами виноват, но тогда пусть отвечает за то, что сделал, а не за то, в чем его обвиняют.

— Но... Что я могу сделать? — мне и жаль женщину, и в то же время неприятно видеть ее слезы.

Я все еще помню липкие руки Артура на своем теле. Такое ничем не смоешь.

Если бы тогда я написала заявление в полицию, она бы так же плакала или наоборот покрывала своего сыночка?

Артур, как и Демьян, из обеспеченной семьи. Готова на что угодно спорить, что для них я была бы всего лишь дочкой горничной. И никто бы не плакал по мне и моему ребенку.

Но в одном мадам Литвина права. Каждый должен отвечать за содеянное. Нести наказание за то, что не совершал, несправедливо.

— Вы можете попросить Демьяна, — доносится до меня сквозь рыдание, — чтобы он забрал заявление.

— В чем обвиняют вашего сына? — спрашиваю, хотя больше всего мне хочется позвать охрану и спрятаться в машине.

— Демьян утверждает, что Артур его обокрал. Взял из сейфа большую сумму денег и спрятал на нашей даче. Их туда подбросили, мой сын не вор...

— Вы уверены, что Артур их не брал? — стараюсь оставаться спокойной, но это дается мне с большим трудом. — Мне кажется, вы не очень хорошо знаете своего сына.

— Не говорите так, — шепчет Литвина, — он вас любил....

— Пожалуйста, не надо! — вырывается у меня непроизвольно. — Меня сейчас стошнит. Я поговорю с Демьяном, но только перестаньте мне твердить о любви Артура ко мне.

— Спасибо, Ангелина! — она пытается схватить меня за руку. — Артур был прав, вы настоящий ангел!

И хоть она пытается быть искренней, я не верю ни одному ее слову.

***

Демьян

Она согласилась. Они переезжают.

Я уже сам не верил, что Ангел даст согласие на переезд, не знал, каким богам молится.

Чем больше времени я провожу с ними, тем меньше представляю, как смогу без них обходиться.

Я все еще неуверенно чувствую себя с дочкой — все время кажется, что я где-то лажаю. То мультик не видел, то песни не слышал.

Ангелина та все знает. Но моя меньшая девочка прощает мне все проебы, и мелкие, и крупные, в отличие от большой.

Я признаю за ней право ненавидеть меня до конца моих дней. Но стоит представить, что они завтра соберутся и уедут в другой город, делается так хуево, что не передать.

Будто сердце у меня из груди выдирают.

Так уже было. Точно так болело, когда я поверил в предательство Ангела. Теперь мне предстоит жрать последствия предательства собственного.

И я на все готов. Правда, на все, кроме одного.

Я не могу снова их потерять.

Лучше сдохнуть.

Но где-то там на небесах надо мной сжалились, и Ангелина сегодня объявила, что согласна пожить в квартире, которую я для них снял.

— Временно, Демьян, — предупредила, сверкая глазищами, — пока Миланка окончательно не выздоровеет. Потом мы уедем.

Пусть говорит. Я со всем соглашаюсь. Лишь бы не передумала.

Вопрос моего совместного с ними проживания не поднимался, но Ангел ясно сказала, что я могу приходить к Миланке, когда захочу. Время суток при этом не уточняла, а я абсолютно точно захочу видеть своего ребенка каждый вечер и каждое утро.

Забираю дочку, чтобы Ангелина с помощью моей домработницы смогла сложить вещи. Мы с моим кудрявым клопом едем в офис. Усаживаю малышку на колени, даю лист бумаги и маркеры.

— Радость моя, ты пока порисуй, а я поработаю. Потом поедем с тобой смотреть мультики и есть самые вкусные пирожные.

— Я тебя наисую, — обещает мой ребенок, чмокая меня в щеку.

Я уже мог бы и привыкнуть, но пока каждый раз растекаюсь гребаной лужей. В такие моменты у меня можно вымутить что угодно. Хорошо, никто об этом пока не догадался и не пользуется.

Отвлекает звонок от охранника Данила, которого я оставил за старшего.

— Демьян Андреевич, здесь Наталья Литвина. Она попросила Ангелину с ней поговорить. Мы хотели оттеснить, Ангелина не позволила.

— И где они сейчас? — хмурюсь, придерживая дочку, которая старательно разукрашивает долговязую фигуру на листке бумаги.

Подозреваю, что это я, поскольку фигура изображена в условных брюках. И волос нет, на голове редкая травка.

— Разговаривают. Ребята следят, чтобы ситуация не вышла из-под контроля.

— Хорошо. Пусть следят. Доложишься потом.

— Папа, смотли, — Миланка протягивает мне листок. — Это ты! Похоз?

— Вылитый я, — киваю, разглядывая рисунок. — Давай его подпишем? Чтобы все знали, что это твой папа.

— Дай, я исце сибя налисую, — отбирает рисунок дочка.

Смотрю, как она пририсовывает рядом с мужиком маленькую фигурку в треугольном платье и спиральками волос на голове.

Я ждал, что мать Артура придет о нем просить, но не думал, что она посмеет соваться к Ангелине. Зря она это сделала, придется навестить родителей бывшего друга. Но сначала поговорю с Ангелиной.