Любовь и Хоккей

Пять секунд: Па бежит по средней зоне, два игрока "Торонто" наступают ему на пятки.

Три секунды: Его клюшка быстро перемещается, удар справа, удар слева, удар справа. Вратарь открывается ровно настолько, он отводит его ровно настолько в сторону, чтобы это оставляло свободное место. Верхняя планка.

— Стреляй, папаша, стреляй! - Я громко закричала.

Секунда: Он посылает шайбу вперед быстрым ударом запястьем, которая пролетает через плечо вратаря и попадает в белую сетку позади него. Громкий зуммер заполняет арену вокруг нас.

— ЧИКАГСКИЕ ФУРИИ СДЕЛАЛИ ЭТО СНОВА!!! ОНИ ВЫИГРАЛИ КУБОК СТЭНЛИ!

Арена погрузилась в хаос - чистый, небесный хаос.

Жужжание среди моря красного и черного, гул удовлетворения, который на мгновение соединил каждого из нас. Это была совершенная гармония, время, когда не имело значения, гей ты или натурал, черный или белый, демократ или республиканец. Если вы носили Красно-черную майку Фурий, вы были в экстатическом равновесии.

Игроки сгрудились вместе, как я знаю, в потных, окровавленных объятиях. Я была свидетелем истории. Мужчины, которых я считала семьей, собрались вместе, клюшки, перчатки и шлемы были разбросаны по льду и воздуху. Болельщики бросали на лед шляпы, попкорн, все, что могли захватить с собой. Восхваляя их.

Друзья и семья товарищей моего отца по команде окружают меня, приветствуют, кричат. Черт, мне кажется, я видела, как мама Бензо плакала. Мои глаза смотрят с благоговением, с полным удовлетворением.

Тело моего отца отделяется от группы мужчин, и его глаза сканируют толпу. Быстро, как будто он может почувствовать меня, его глаза находят мои. Широкая улыбка расплывается на моем лице, когда он поспешно катится ко мне. Слезы покрывают мое маленькое личико. Улыбка, которая сияет за его неряшливой бородой плей-офф, согревает мое сердце. Мягкие, добрые зеленые глаза, которые мы разделяем, полны любви, любви к хоккею, любви к его команде, любви ко мне.

Оказавшись передо мной, он дважды стучит себя в грудь, прежде чем положить ладонь на стекло передо мной. Я поднимаю свою руку, чтобы положить ее поверх его руки. Стекло - это единственное, что разделяет нас. Выиграет он или проиграет, но он сделает это. Это была наша фишка.

—Ты сделал это, папа!
– Кричу я.

Он улыбается.

— Мы сделали это, моя несносная девочка.

Знаете ли вы, что, когда команда выигрывает Кубок Стэнли, каждый игрок получает персональный день с трофеем? Мы с папой весь вечер ели шоколадное мороженое из "серебряного трофея". Мы съели его так много, что у меня потом несколько часов язык был холодный. На следующий день меня продолжило выворачивать наизнанку. Потом, когда его передали следующему игроку, я заплакала.

Оглядывая свою комнату, я слышу оживленный шум внизу. Все старые товарищи моего отца по команде: Хауэрд Йесбек, который ушел на пенсию вместе с моим отцом, Тейлор Лайонел, Аксель Джалак, Бензо, список можно продолжать и продолжать. Все они стоят внизу, готовые отпраздновать мой тринадцатый день рождения.

Хоккей был тем, что свело нас всех вместе. Я думаю, это правда, когда говорят, что ты не всегда выбираешь свою семью, иногда они выбирают тебя.

— Ты пытаешься избежать общения с людьми, Вэлли?

Бишоп Маверик.

Всегда он.

Всегда он. Я даже не осознавала, что так долго отсутствовала на вечеринке, но, конечно, он заметил. Бишоп, я думаю, был единственным, кто понимал, как сильно я не любила свой день рождения. Я бы никогда не сказала об этом своему отцу. Я знаю, как много для него значит видеть меня счастливой, но я ненавидела праздновать этот день.

Бишоп знал это еще до того, как я рассказала ему о своей маме, он знал, почему я хотела побыть одна в этот день. Моя мама ушла через два дня после моего второго дня рождения. Просто собрала свое барахло и ушла. Она не оставила мне ни записки, ни фотографии, ничего. Она ушла, как будто я ничего для нее не значила, как будто она не носила меня девять месяцев.

Прошло много лет, а это все еще причиняет боль - жало отвержения. Я не уверена, становится ли это лучше или хуже с каждым годом.

Я смотрю на Би, вижу его свежевыбритое лицо, входящего в мою комнату. Шесть футов четыре дюйма, двести семьдесят пять фунтов чистого мужчины. Его телосложение выдавало хоккеиста - высокий и худощавый. Такие мышцы, которые можно было разглядеть под его рубашкой, когда она облегала его, но не такие, которые заставляли думать, что он на стероидах. Вы просто знали, что у него была эта V-образная линия и те мышцы на спине, от которых у женщин кружилась голова.

В марте ему исполнился двадцать один год, то есть между нами было восемь лет разницы, восемь лет и восемь месяцев, если быть точным. Его день рождения приходится на восемнадцатое марта, а мой - на один и тот же день июля.

Как бы сильно он меня ни бесил, я никогда не могла отрицать, насколько он великолепен.

Ты знаешь, о чем я говорю, об этом классическом красавце. Смесь соседского мальчишки, от которого женщины постарше пускают слюни, когда он подстригает их газон, наблюдая, как он медленно превращается в неряшливого мужчину. Угловатый подбородок, достаточно острый, чтобы резать бриллианты, высокие скулы, длинный нос, симметричные черты лица, которые делают его неземным, небесным, превосходящим? Какое-нибудь такое слово.

Он нервный, со шрамом на левой брови, над которым не отрастают волосы. Если бы вы его не знали, вы могли бы побояться заговорить с ним, потому что он выглядит как проблема, но когда он улыбается вам этой улыбкой, которая демонстрирует его жемчужно-белые, ровные зубы, он доступен.

И он смотрит на меня этими глазами, которые мне больше всего нравятся.

Мой отец часто брал меня с собой в национальный парк Банф. Он расположен в Альберте, Канада. Мы отдыхали там в межсезонье или навещали его, когда он там играл. Там есть водоем под названием Морейн-Лейк. Это захватывает дух.

Из-за ледникового стока вода имеет сине-зеленый цвет, который меняется в зависимости от времени года. Это что-то неземное. Если когда-либо и существовал источник молодости или место, где жидкость могла сделать вас вечно молодым, то это было озеро Морейн.

Глаза Бишопа имеют точно такой же пигмент. Мне хотелось утонуть в его глазах. Купаться в этих бирюзовых самоцветах целую вечность.

Его худощавое тело опирается на мой дверной косяк, ноги скрещены, а мускулистые руки скрещены на его сильной груди.