Любовь и Хоккей

Если бы кто-нибудь сказал мне четырнадцать лет назад, что я буду здесь в субботу, когда не было ни тренировки, ни игры, потому что меня попросила об этом девушка, я бы рассмеялся им в лицо.

Однако, когда Валор спросил, можем ли мы приехать сюда, когда вернемся в Чикаго. Я сказал "да". Я не колебался, потому что именно здесь она чувствует себя спокойно, и она нуждалась в этом больше, чем я нуждался во сне.

Я отказался позволить ей уехать без меня в машине. Я не хотел, чтобы она попала в аварию или сделала что-то безумное. Поэтому я сел за руль и повез нас обратно в Чикаго, когда мы покинули дом Анны и Эрика. Поездка прошла в тишине. Только унылое радио на заднем плане.

Валор все это время просто смотрела в окно. Она не произнесла ни слова, пока мы не въехали в город ветров. Именно тогда я спросил ее, хочет ли она поехать домой или ко мне. Она просто посмотрела на меня и сказала, что хочет быть на льду.

Так вот куда мы отправились. Я бы, блядь, отвез ее в Африку, если бы это сделало ее счастливой.

После того, как я зашнуровываю свои коньки, я остаюсь там на мгновение. Я склоняю голову, закрывая глаза.

Образ, нарисованный на моих веках, преследует меня, как призрак, она повсюду следует за мной. Мой разум рисует воспоминание так идеально, что это причиняет боль. Она растянулась на моей кровати. Единственный свет исходит от солнца, пробивающегося сквозь жалюзи. Давая мне достаточно света, чтобы увидеть ее полностью. Мои черные простыни сморщились под ней, контрастируя с ее фарфоровой кожей, как звезды в ночном небе, она мерцает.

Ее тонкие руки покоятся над головой, а губы цвета жимолости слегка приоткрыты. Ее высокая фигура обтянута ее любимой футболкой Led-Zeppelin, а из-за расположения рук она поднялась выше пупка, открывая потрясающий вид на мягкую кожу ее живота. В левом нижнем углу рубашки есть дырочка, которую она теребит, когда нервничает или хочет что-то сказать. Как цифровой карандаш, изображение продолжает прорисовываться передо мной.

От кончиков пальцев ног до тазовых костей, ее длинные ноги выглядят бесконечными. Они тянутся на многие мили вдоль шелковых простыней, пара белых трусиков прикрывает мой личный рай. Она - грех и спасение, упакованные в один пакет размером пять футов одиннадцать дюймов. Волосы Вэлли беспорядочно разметались по подушке.

Они цвета только что распустившихся роз и, как и в любое другое время, неукротимы, с дикими кудрями, обрамляющими ее лицо в форме сердца. Я знаю, что они пахнут лавандой, на ощупь как бархат. Веснушки, украшающие ее лицо, движутся при дыхании, ее миндалевидные глаза закрыты, любовно прикрыты черными как смоль ресницами. Я знаю, что за этими веками спрятаны самые редкие изумруды, которые кто-либо когда-либо видел. Если бы она открыла глаза прямо сейчас, от солнца в них появились бы желтые искорки.

Мои глаза открываются из-за звука звонка моего телефона. Это отвлекает меня от моих мыслей, и я поднимаю трубку, нажимая зеленую кнопку ответа на экране.

— Алло?

— Ты знаешь, где находится Валор? Мы не видели ее со вчерашнего вечера, и ее отец сходит с ума. Она не отвечает на звонки.

Аурелия Риггс. Если бы это не был серьезный разговор, я бы допросил ее и спросил, какого черта Нико Джетт трахался с ней трижды в воскресенье. Каждый раз, когда он видит меня, Риггс всегда втягивается в разговор.

— Как она? С ней все в порядке?

Нико попал в сети Риггс, и он не хочет выходить в ближайшее время.

Я прочищаю горло.

— Да, она со мной. Мы на катке. Скажи Джей-Джею, я попрошу ее позвонить ему, когда мы здесь закончим.

— Спасибо, черт возьми. Скажи ей, что я надеру ей задницу за то, что она не отвечает на звонки. Мы договорились об этом дерьме.
– Мы оба смеемся, и я сообщаю ей, что скажу ей, чтобы она отправила сообщение и ей.

Я был благодарен, что мы с Риггс смогли вернуться к нашим отношениям брата и сестры, которые были у нас, когда она была моложе. Я скучал по тому, чтобы раздражать ее до чертиков, и с каждым днем она, казалось, исцелялась все больше и больше. Она была здорова. Казалось, все встало на свои места.

До этого момента, когда казалось, что теперь все висит на волоске.

— Бишоп, мне нужно, чтобы ты оказал мне услугу, - говорит она, и я могу только представить, что она собирается сказать.

— Что тебе нужно, Аурелия? - Шутливо говорю я в трубку.

— На этот раз не облажайся, ладно? Она любит тебя, так что не облажайся.

Я со вздохом проглатываю комок в горле. Риггс всегда защищала сердце своей лучшей подруги, потому что знала, насколько оно повреждено.

— Я не буду, Риггс. Я обещаю.

Звук окончания разговора звенит у меня в ушах, и я бросаю телефон в сумку. Проводя руками по волосам, встаю. Я медленно пробираюсь к туннелю, чтобы выйти на каток, и холодные мурашки пробегают по всей длине моих рук.

Воспоминания, которые заполняют это пространство, я сохраню навсегда. В первый раз я стоял здесь на своем первом профессиональном хоккейном матче. Бегал здесь после того, как мы выиграли мой первый Кубок Стэнли. Это было то место, где младший сказал мне, что уходит на пенсию, и именно там я планировал рассказать об этом Нико и Каю.

Я двинулся по темному коридору, выходя на яркий лед. Мои только что заточенные коньки скользят по поверхности подо мной. Хоккей был моей первой любовью. Когда я впервые научился кататься на коньках и взял в руки клюшку, я попался на крючок. Я никогда раньше не испытывал такой страсти. Это вызвало во мне такой пожар, который заставил меня желать лучшего для себя. Раньше не было никакого желания отказываться от этого льда.

До нее.

Вот она, стоит перед воротами. Она стояла ко мне спиной, и ее длинные волосы каскадом ниспадали на спину. Это вернуло меня к тому времени, когда я впервые встретил ее много лет назад. Это то место, где все началось. День, когда судьба решила впервые пересечь наши пути.

Как уместно, что это было на хоккейном катке.

Она была моей с тех пор, как ей исполнилось семнадцать. Я владел ее сердцем, ее сущностью, ее разумом. Я был рядом, когда ей хотелось поплакать. Чтобы напомнить ей, какой сильной она была на самом деле. Я был тем, к кому она бежала, когда у нее были хорошие новости и когда она была счастлива. Человек, который всегда брал трубку. В этот момент наше будущее висело на волоске.

Я хотел ее. Я хотел ее больше, чем когда-либо хотел чего-то в своей гребаной жизни. Я хотел рано вставать с ее ворчливой задницей. Я хотел приготовить ей кофе, чтобы она не была такой противной. Я хотел принести домой китайскую еду, когда у нее был тяжелый день. Я хотел оставить в морозилке побольше льда, потому что знаю, как она любит ледяные ванны. Я хотел дом, детей, все это.

Я владел ее прошлым. Но я хотел ее будущего.

— Могу я спросить тебя кое о чем, Би?
– зовет она со своего места на льду. Я медленно начинаю пробираться к ней.

— Что угодно.

— Ты веришь в судьбу?

Этот вопрос заставляет меня сделать паузу. Я перестаю катиться, когда оказываюсь в нескольких дюймах от нее. Я знаю, о чем она спрашивает. Как получилось, что мать, которая бросила ее, - это женщина, которая заменила мне роль матери, в которой я нуждался? Как получилось, что наши пути так переплелись? Я вздохнул.