Любовь и магия (сборник)

– Она из простых, мама.

Что потом было! Его мама встала, сверкая на меня глазами, – я тогда сразу поверила, что она ведьма, и подумала, вот сейчас она меня испепелит на месте. Но она перевела взгляд на полосатый зонт над нашими головами, что-то буркнула, зонт превратился вдруг в громадного пеликана, он щелкнул огромным клювом мне в лицо, потом захлопал крыльями, снеся со стола чашки, поднялся в воздух и улетел.

А Далия Георгиевна процедила сквозь зубы:

– Приятно познакомиться, – развернулась и ушла.

Я тогда не могла успокоиться недели две. Кошмар! Его мама возненавидела меня с первого взгляда! Но Миша сказал:

– Если бы она тебя возненавидела, то превратила бы в пеликана тебя, а не зонт. Хотя, – и он, видите ли, даже усмехнулся! – скорее не в пеликана, а в… лягушку, например, или в… гусеницу…

– Хватит, хватит! – завопила я тогда. – Я поняла!

Потом я поинтересовалась: а что же мужчины в их семье? Он пожал плечами:

– Люди как люди.

Знакомство состоялось четыре месяца назад, и с тех пор от Мишиной родни не было ни слуху ни духу. И тут вдруг приглашение! Персонально от Далии Георгиевны! «На семейный обед»! Ну кто приглашает официально на простой семейный обед? Наверное, это обед по какому-то торжественному случаю – день рождения, годовщина свадьбы или еще что-нибудь, не знаю… например, по случаю того, что кто-то из старших сыновей получил престижную работу.

У Миши было три старших брата. И их жены – все! – были ведьмами. А он нашел меня, видите ли.

Ладно, придет Миша с работы, спрошу, в честь чего торжество намечается. Может, надо еще подарок купить. А обед уже завтра.

Миша был удивлен, Миша был растерян, Миша взъерошивал без конца волосы и повторял, как идиот:

– И чего это она?

– Ты же сам сказал, что она ко мне отнеслась вполне нормально, – волнуясь, сказала я.

– Я сказал, – ответил Миша, – что она тебя вовсе не возненавидела.

– Ну, значит, – сказала я, – она решила э-э… что пришла пора изменить свое отношение.

– Угу.

– Что – «угу»?

– Это и настораживает.

– Это обед по какому-то поводу? – спросила я, когда он стал выглядеть более вменяемым.

Миша пожал плечами:

– Не знаю. Похоже, просто обед.

– И часто у вас такие званые обеды устраиваются?

– По настроению, – ответил он неопределенно.

Видимо, по настроению его мамы. Я не стала дальше расспрашивать.

В приглашении значилось, что обед состоится в два часа тридцать минут. Мы выехали рано утром, чтобы не попасть в пробки, ну и потом я сказала Мише, что, возможно, понадобится моя помощь в приготовлении обеда, а совместная готовка сближает.

Миша в ответ на это пробормотал, что мама и рук на кухне не замарает. Я спросила:

– Как это? У вас э-э… слуги?

– Нет, – улыбнулся он. – Много кузин, племянниц и невесток.

– Тем более! Ведь я тоже… э-э… почти… – сказала я.

Мы ведь собирались пожениться к Новому году.

– Ну да, – только и сказал Миша.

* * *

Поселок находился на берегу реки Клязьмы. От Кольцевой до него было добираться около часа. Мы въехали в поселок, и я все вертела головой по сторонам, выглядывая, где же коттедж Мишиных родителей. Судя по его обмолвкам, это был очень большой дом. Но мы проехали поселок насквозь.

– Поместье дальше, – сказал Миша, – за поселком.

– Поместье… – машинально повторила я. Черт, они что – очень богатые?

Миша никогда об этом не говорил. А жили мы в моей однокомнатной квартире.

Поместье… А на мне турецкие джинсы и простая клетчатая блузка. На всякий случай я прихватила вязаную кофту, которую связала сама из разных цветных ниток, компонуя их по вдохновению. Она получилась очень интересной и оригинальной. Пожалуй, лучше мне ее не вытаскивать, даже если пойдет снег.

Успокаивало, что Миша тоже не во фраке. А просто в джинсах и в футболке. Но он-то все же родной сын – его примут любого.

Минут десять по абсолютно гладкой асфальтовой дороге – и перед нами развернулась старая тополиная роща. Мы въехали под ее сень. Листья тополей золотились под мягким светом осеннего солнца и будто слегка звенели на ветру.

Дорога привела к высоким кованым воротам, открытым настежь. Мы въехали на широкую аллею. Ее обрамляли раскидистые деревья и густые заросли кустов.

Дом, показавшийся из-за поворота, был белым двухэтажным особняком с колоннами. Такие я видела прежде только на картинках.

Миша остановил машину у крыльца. Из дома вышел мужчина лет шестидесяти, в бархатном бордовом сюртуке и серых полосатых брюках. Пожалуй, Далия Георгиевна в своих розовых перьях вполне бы гармонично смотрелась рядом. Может, и моя кофта впишется в Мишину семью?

– Папа, привет! – Миша вышел из машины и пожал ему руку.

– Салют, – отвечал мужчина. Потом выглянул из-за Миши. – Так ты не один?

Я выбралась из машины и прокандыляла к ним. Мишин отец, глядя на мою ногу, сказал:

– Голеностопный?

– Да, – сказала я, – растяжение.

– Жаль, – сказал отец.

– Да ничего, – сказала я. – Скоро пройдет.

– Да, – сказал отец, – жаль. Лучше бы навсегда.

– Что? – не поняла я.

– Папа, – сказал Миша. – Она не ведьма.

– Так это все та же самая? – удивился отец.

Я так оскорбилась, что не нашла слов в ответ.

– Папа, – с укоризной сказал Миша. – Познакомься. Это Вика.

– Дмитрий Васильевич, – с достоинством произнес папа. – Проходите в дом. Девочки в гостиной. А я тут покурю пока. – И он спустился с крыльца и пошел прогуляться.

Я чуть не сказала: «Я тоже останусь тут и покурю с вами!» Каким бы странным ни показался мне Мишин папа, встречаться с его мамой мне хотелось еще меньше.

Холл был великолепен: высотой в два этажа, с большими окнами, полом в крупную шашку и широкой, с резными перилами, лестницей.

Этот холл меня сразил наповал. Но все же я вспомнила:

– А почему твой папа огорчился, что я не останусь навечно хромой?

– Извини его, – сказал Миша. – Понимаешь, для ведьмы быть хромой – это плюс, это как для простой девушки быть блондинкой с длинными ногами и с большой грудью.

– А, ясно, – кивнула я, а потом остановила его, дернув за рукав: – Значит, ты мечтаешь о грудастой блондинке?

Понимаете, я вовсе не длинноногая пышногрудая блондинка. А совсем наоборот. По всем параметрам.

И вот я, кажется, поймала любимого на нехороших мечтах о блондинках. А он, видите ли, совсем не смущается, а смеется.