Любовь и ненависть

его месте не устоял. Нет, не устоял.

– Ты забываешь, батя, что я моряк. Военный моряк.
– И

затем, повернувшись в мою сторону, прибавил: - На флоте я

служил не так долго. По времени. Но всем лучшим, что есть во

мне, я обязан флоту, военным морякам, морю. И даже

Заполярью, где, откровенно говоря, несладко живется

человеку. Флот меня к дисциплине приучил, научил твердости,

непоколебимости, убежденности. Научил верить в правоту и

отстаивать ее.

Телефонный звонок прервал его. Василий взял трубку:

– Здравствуй, Аристарх Иванович... Нет, не один. Друзья

из Заполярья... Вспоминаем дни былые... Ну пожалуйста, буду

рад. Заходи.

Положив трубку, Василий обменялся быстрым

многозначительным взглядом с отцом, и, как мне показалось,

во взгляде отца проскользнуло сожаление, а взгляд сына

взывал к снисхождению.

– У Аристарха особый нюх к спиртному, - не очень

добродушно заметил отец.
– Он чует за десять километров, где

пьют. Теперь Василий посмотрел на Алексея Макарыча с

укором и пояснил нам:

– Известный фотограф Ларионов, Аристарх Иванович.

Наверно, слышали, встречали в газетах и журналах. Он много

печатается. Но больше работает в цветной фотографии.

– Предпочитает портреты знаменитостей, - вставил

Алексей Макарыч с плохо прикрытым злорадством и встал из-

за стола.
– С вашего разрешения я пойду покурю.

– Ну как же, известное имя, часто встречаешь фото А.

Ларионова, - вспомнил Андрей.

Когда Алексей Макарыч удалился, Василий сказал,

кивнув на дверь:

– Батя недолюбливает Аристарха. Он вообще не может

прощать людям их слабости. С Ларионовым мы

познакомились недавно при довольно трагических

обстоятельствах. Были мы в Загорской лавре. Возвращались

обратно в Москву. Что-то случилось с пригородным поездом -

большой перерыв образовался, путь, что ли, ремонтировали. А

у станции Загорск полно московских такси. Мы вчетвером -

совсем незнакомые люди - договорились ехать на такси.

Получалось что-то по два рубля с человека. Поехали. Впереди,

рядом с шофером села женщина, а мы, трое мужиков, сзади: я

и еще какой-то угрюмый, неразговорчивый мужчина - по краям,

а между нами представительный чернобородый академик - так

я о нем вначале подумал.
– Потом выяснилось, что он никакой

не академик, а просто известный фотограф Аристарх

Иванович Ларионов. Отъехали мы от Загорска километров

двадцать. Шоссе Ярославское хорошее, асфальт блестит-

переливается, дорога красивая, по сторонам березовые рощи.

Машина идет с ветерком. И вдруг шофер панически закричал:

"Потерял управление!" Я не успел сообразить, что случилось,

как Ларионов мгновенно открыл мою дверь, сильным рывком

навалился на меня, и мы оба в какие-то секунды оказались в

зеленом кювете. Я слегка оцарапал ухо, Ларионов ушиб ногу. А

машина через каких-нибудь полсотни метров врезалась в

столб. Шофер и двое пассажиров - насмерть.

Василий замолчал и посмотрел на дверь, точно ожидал,

что оттуда вот-вот появится его спаситель. И он действительно

минут через десять появился. Первое впечатление более чем

приятное. Выше среднего роста, стройный, подтянутый,

совсем не склонный к полноте, он смотрел сквозь тонкие, едва

различимые стекла очков застенчивыми темными глазами.

Галантно поцеловал мне руку, с легким поклоном пожал руну

Андрею, сбросив при этом на лоб увесистую прядь черных с

седым отливом волос. Одет элегантно, хотя и традиционно -

темно-коричневый однобортный на две пуговицы костюм,

сшитый у первоклассного портного, белая нейлоновая сорочка

и переливающийся с зеленого в бордо галстук. Взгляд

внимательный, пристальный, какой-то профессиональный, что

ли, взгляд, изучающий человека. Мне он показался

воплощением скромности и благородства. Тихий мягкий голос,

сдержанные до застенчивости жесты, ненавязчивость в

разговоре, умение молчаливо слушать других - все это

подкупало, порождало чувство симпатии. Андрей потом

признался мне, что и на него точно такое же впечатление

произвел Ларионов в первые минуты знакомства.

Но вот Аристарх Иванович сел за стол. Ему налили

рюмку коньяку. Он поднял ее медленно, несколько даже

церемонно, поклонился в мою сторону, кротко взглянул на

Андрея и вполголоса произнес:

– Очень рад познакомиться. Мне всегда приятно...
– Не

договорив фразы, он откашлялся, поправил очки и после

некоторой паузы, точно решив не продолжать начатое,

закруглил, глядя улыбчиво на Василия: - Друзья моего друга -

мои друзья.

Пил он медленно и не до дна, что несколько удивило

меня: я вспомнила реплику Алексея Макарыча, сказанную

полчаса назад, об особом нюхе на спиртное у Ларионова.

Закусывал молча и жадно, как сильно проголодавшийся.

Предпочитал слушать других, и первым единственным

вопросом его было:

– Ты не рассказал, как мы познакомились?

– Да. Василий Алексеевич говорил нам, - ответила я за

всех.
– Вы проявили подлинную находчивость.

– И мужество! - добавил Андрей. - Я думаю, ваш

поступок мы закрепим очередным тостом и от души

поблагодарим вас.

– Судьба, - скромно заметил Ларионов.
– Судьба связала

нас узами... Навеки. Теперь будем долго жить.

Вторую рюмку он выпил без промедления и до дна,

разгладил бороду и потянулся за кетовой икрой. Зачерпнул

ложкой сразу полбаночки, копной наложил на кусочек хлеба и