Любовь и Ненависть

Почему в таком случае маркиза не может позволить себе увлечение? Пусть, если хочет, с де Сен-Ламбером или с кем-нибудь другим. Несмотря на то что она — мать двоих детей и у нее есть муж — военный, служивший тогда в Дижоне.

Почему бы и нет? В нашей суматошной, деловой жизни, размышлял Вольтер, иногда возникает аппетит к таким удовольствиям. Для них можно выкроить время. Требуется только одно — благоразумие. Особенно в его случае, так как у него полно врагов. Люди не дремлют, ожидая очередного повода для сплетен, они готовы на новые опасные атаки.

Он и его племянница действовали с такой осмотрительностью, что только спустя два века исследователи нашли в искусно спрятанных письмах свидетельства интимных отношений между племянницей и дядюшкой. Эти послания писались на итальянском языке, Вольтер подписывал их такой фразой: «Ваш навсегда, осыпающий тысячью поцелуев Вашу сладкую маленькую попку». Или другими ласковыми выражениями, говорящими, что он относился к мадам Дени далеко не как подобает дядюшке.

Мадам Дени на всякий случай выцарапывала дядюшкины фривольные выражения и заменяла их другими. Так, вместо слов: «Ваша пышная грудь» появлялось: «Ваше пышное остроумие», а вместо «сладенькой попки» — «тонкая душа».

Мадам Дени хотела, чтобы ее любили за ее характер и таланты, а не за слишком пышную плоть. Вместе с Вольтером они делали все, чтобы не давать пищи для сплетен. Даже в тот волнующий период, когда дядюшка питал надежду на появление наследника. И это было вовремя и должным образом улажено. Поэтому маркиза, официальная любовница Вольтера, не могла его упрекать.

Он всегда оставался ей верен. Как прежде. За исключением одного периода, когда отказался спать с ней в общей кровати. Но он дал ей откровенно понять об этом в стихах, которые весьма точно отражали возникшую ситуацию:

Хотите ли, чтоб я еще любил,— Верните мне те годы молодые, Чтоб сумерки предгробовые Авроры луч победно озарил. Тогда с небес призвал я дружбу, Пускай заменит мне любовь,— И в нежности нет больше нужды, И сердце не пронзит язвительная боль.

Нельзя сказать, что Вольтер полностью лишился мужской силы, — когда он писал эту поэму, ему было сорок семь лет.

Но маркиза постоянно проявляла такую страстную ненасытность, что Вольтер просто ничего не мог с ней поделать. Его племянница оказалась женщиной куда менее требовательной в этом отношении. Может, потому, что она могла занять у других мужчин то, чего не хватало любимому дядюшке.

Что это — развращенность? Или заурядная человеческая потребность? Все зависит от того, как на это взглянуть, с какой стороны.

В истории с де Сен-Ламбером Вольтера шокировал не сам факт увлечения маркизы сорокалетним офицером, нет, и мы об этом уже говорили. Его возмутило неуважительное отношение влюбленной парочки к нему. Связь маркизы с де Сен-Ламбером началась при дворе бывшего польского короля Станислава в Люневиле. Этот лотарингский двор [206] , Версаль в миниатюре, на лето выезжал в Коммерси [207] . Однажды Вольтер допоздна засиделся за работой. Ему показалось, что все уже поужинали, а его так никто и не позвал. Он спустился в покои мадам дю Шатле. Слуги не оказалось, и он, ничего не подозревая, открыл дверь в ее будуар. Боже, какую же картину он увидел! Его Эмилия лежала на софе с де Сен-Ламбером. Они занимались любовью. Их не потревожило даже внезапное появление Вольтера. Гневу его не было предела.

206

Лотарингский двор — в 1738 г. после войны за Польское наследство Лотарингия (герцогство на северо-востоке Франции) выделилась из Священной Римской империи и была передана в пожизненное владение французскому ставленнику Станиславу Лещинскому.

207

Коммерси — местечко на р. Маас (Мез). Там до сих пор сохранился замок XVIII в., о котором, вероятно, и пишет автор.

— Измена! Измена! — заорал он во всю мощь своих легких, осыпая любовников грязными оскорблениями. Их беззастенчивое поведение давало ему понять, что каждый слуга во дворце знает о происходящем и все они мерзко хихикают у него за спиной. Необходимо дать понять мерзавцам, что он не собирается терпеть такое!

Маркиза первой пришла в себя, оттолкнула любовника и подбежала к Вольтеру. Она пыталась успокоить разгневанного рогоносца. Де Сен-Ламбер, не теряя обычного хладнокровия, попросил Вольтера немедленно удалиться, он предложил встретиться рано утром, в другом месте, но уже с оружием в руках по выбору оскорбленного. Вольтер проигнорировал этот вызов — еще чего не хватало! Сначала получить рога, а потом еще и пулю в лоб! Нет уж, увольте! Он стремглав выбежал из комнаты маркизы, оставив дверь распахнутой.

Вольтер, не медля ни секунды, приказал своему секретарю подогнать к крыльцу экипаж, чтобы ехать в Париж.

— Как вы можете меня оставить? — воскликнула маркиза. — Вы этого не сделаете! Вы знаете, что я вас люблю и буду любить вечно!

— Если у вас такая манера доказывать вечную любовь, — сердито ответил Вольтер, — то должен сказать, она малоубедительна!

Но маркизе удалось подкупить секретаря, и тот, явившись через два часа к хозяину, заявил, что нигде нет свободного экипажа.

— Вот, держите деньги, — взъярился Вольтер. — Сегодня утром отправляйтесь верхом в Нанси и купите мне там карету. Любую, какая попадется под руку. Я не намерен здесь оставаться!

А пристыженная мадам дю Шатле вновь пришла к Вольтеру. Она терпеливо, до двух часов ночи, ждала, когда тот уляжется в постель. Потом, присев на краешек кровати, принялась утешать его. В своих мемуарах секретарь Вольтера утверждает, что через тонкую перегородку слышал всю их беседу до последнего слова.

Маркиза дю Шатле обратилась к Вольтеру по-английски: «Dear Lover!» — «Дорогой возлюбленный!» На него обрушился бурный поток оправданий. Мадам страстно утверждала, что ни в чем не виновата, хотя он видел все собственными глазами. Вероятно, ее разогретое только что пережитыми любовными восторгами красноречие настолько поразило стареющего мудреца, что он, вопреки своей воле, начал прислушиваться к ее доводам.

— Ах, мадам, — сказал он. — Я положил все силы, отдал все богатство, чтобы превратить вас в мудрейшую женщину всех времен, чтобы вы жили как принцесса, а вы обманули меня!

— Я люблю вас по-прежнему, — повела она вновь наступление. — Но с некоторых пор вы постоянно жалуетесь на то, что прежние силы покидают вас, что вы уже больше не можете. Боже, как я огорчена этим! Я совсем не желаю вашей смерти, и ваше здоровье для меня превыше всего на свете. Ведь и вы всегда так трогательно заботились о моем. Так как вы сами все время твердите, что больше не можете, что это связано с риском для вашего здоровья, то стоит ли сердиться, если один из ваших друзей пришел вам на смену, стал вам помогать? Вы сами всегда говорили, что у меня чудовищный темперамент и мое тело требует частых физических упражнений!

— Ах, мадам! — воскликнул восхищенный ее наглостью Вольтер. — Вы, как всегда, правы, но если вы этого так хотите, то нельзя ли позаботиться, чтобы все не происходило у меня прямо на глазах?

Эта ночная сцена напомнила о связывающих их пятнадцати годах жизни. Рвать с маркизой теперь? Когда ему стукнуло пятьдесят пять? Он никак не мог назвать разумным такое решение. Они дружески поболтали еще чуть-чуть, она поцеловала Вольтера и вернулась к себе утешать второго, оскорбленного первым, любовника.

Она долго уговаривала его отказался от дуэли со стариком, но тот упорно стоял на своем: задета честь мундира, и не важно, кто это сделал — безусый юноша или убеленный сединами старец. Неизвестно, к каким ухищрениям прибегла Эмилия, но утром де Сен-Ламбер появился перед дверью покоев Вольтера, чтобы принести ему свои извинения.

Выслушав его сбивчивую речь, Вольтер, отечески обняв его за плечи, сказал: «Дитя мое, я уже все забыл, я был не прав. Вы пребываете в том счастливом возрасте, когда можете любить и нравиться женщинам. Так наслаждайтесь же этими мгновениями — жизнь так коротка. Такой больной старик, как я, увы, на это уже не годен!»