Любовь и смерть Ивана Чагина

Почему же она не умеет готовить? Значит, хозяйки не стало недавно. Она не успела научить её кулинарным азам. До этого они возможно жили в далеком большом городе. Груня пытается говорить на местном диалекте, но речь её чиста и правильна. Если он расскажет об этой странной семье, Гребнев узнает откуда они прибыли, чем занимались в прошлой жизни. Были бы побогаче, уехали куда-нибудь. Не успели. Не было возможности. Вероятно хозяин воевал в армии Толстова, получил ранение. Его оставили здесь или в другом месте. Были проверки, были рейды. Переписывали население сёл и деревень. Приехали попозже с фальшивыми документами. Думал Иван, глядя, как мелькают спицы в тонких пальчиках.

В тот вечер хозяин положил в мешок приклад и металлические части ружья. Сказал, натягивая латаный кожух, остановившись у низкой двери:

— Приду поздно. Не жди ужинать. Будь поласковей. Не смотри букой. Постоялец о нас может подумать, что мы дикие.

Лампа светила лениво. Керосин попался плохой. Груня уносила посуду и, словно нечаянно, задевала его. Иван днём обнаружил в махотке с керосином ржавый наган с барабаном на пять патронов. Обломком напильника соскребал ржавчину, сидя перед печью. А девушка его подталкивала, наливая ковшом из бочки воду, потянувшись к печной вьюшке. Он поймал её за руку. Встал, бросив на шесток подпилок и грязный от соскобленной ржавчины револьвер. Руки его были выпачканы. Её глаза приблизились к его лицу. Между губ приоткрывшихся на секунду блеснули кривоватые редкие зубки. Они напомнили Ивану не то суслика, не то белку. В то же время были таинственными и призывно-зовущими, как бы написали в романе литераторы прошлого века. Иван искал глазами тряпку, чтобы вытереть руки. За стеклом фитиль лампы начал чадить, но вдруг, засветившись испуганно и ярко, стал гаснуть, пуская чадящие чёрные струйки копоти. Иван был ослеплён темнотой. Её руки легли ему на плечи. Запах горелого керосина наполнил кухню. Из лампы вдруг вырос язычок пламени. Он принялся расти и неожиданно спрятался. В таких случаях Груша раскачивала лампу и светлый лепесток вновь начинал оживать, обливая стены дома. Но девушка не делала этого, а только прижимала себя к его груди. В его висках застучали кузнецы молоточками, а сердце стало биться в самом горле. Он слышал этот стук. Его зубы вдруг задели её, и странный электрический разряд тряхнул его и трепетная волна, наполнив дрожащим волнением живот, потекла по груди, тесня дыхание. Иван не знал, что с ним происходит, для чего и с какой стати девушка обнимает его тонкими спокойными руками. Он её никакой не родственник, и знакомы они только пять дней. Она спала на кровати, а он на диване. Между ними был стол, но можно было протянуть руку под столом и встретить её протянутую руку. Она этого никогда не делала. Иван на правах старшего не мог позволить себе такую вольность. Засыпая, иногда думал о Катеньке, которая без него выпускает газету. Он не мог понять о ком скучает — о газете или о Кате со странными козьими глазами.

Чагин не помнит — вытер он руки тогда или нет. Всё было каким-то сном или странной явью. Он дрожал, как собака на морозе. И не мог остановить противного волнения, которое сковывало внимание и отнимала силу. Он ничего не помнил на утро.

Из рассказов парней, который были грубы и мерзки, он узнавал нечто гадкое и свинское о женщинах и даже не представлял, как и что у него может когда-нибудь произойти. Он видел жеребцов, ухаживающих за кобылами, видел устремления ржущих животных к определённому действию, но всегда почему-то отворачивался или уходил.

Он умел метко стрелять из винтовок и карабинов. Его винтовка была всегда рядом с ним. Он её не бросал, заботливо ухаживал. Случалось защищал себя от противника, стреляя быстро и метко. Винтовка его не подводила. В то время когда другие парни не имели под рукой оружия, потому как забыли, где его оставили. Научился Иван бросать бомбы. Умел устранить неисправность в пулемёте «Гочкиса», знал, как удалить перекошенный патрон в «Максиме».

Бывало, Степан приглашал его в компанию к девчонками, которые понимали, что завтра их может уж и не быть под солнцем, их могут зарыть в песчаную тугую землю братской могилы, а хотелось всё узнать и понять о взрослой жизни и даже родить, и уйти с этой страшной войны, чтобы не слышать стоны, не видеть изуродованных кровавых тел товарищей по оружию. Иван не ходил со Стёпкой. Не хотел. Испытывал нечто стыдливо-запретное. Над ним подсмеивались даже девушки, а взрослые женщины были ласковы и заботливы, обрывая смешливых девок.

Он не мог понять, чего хочет от него Груша. А когда его осенила мысль, что ему нужно стать для неё серьёзным и умелым, то вдруг заторопился в глупом волнении. Она не знала, как ему помочь, чтобы изведать нечто новое и взрослое. Это её пугало, когда она стала думать о постояльце, полагая, что других таких хороших парней в деревню может не приехать. Он ей нравился с первого дня. Не лез с вопросами, старался помочь ей, не критиковал её стряпню. Она не знала есть ли у него жена, но боялась спрашивать, так как, узнав, уже никогда не смогла о нём так счастливо думать и мечтать.

— Я не боюсь, — вдруг прошептала она, обнимая спину и плечи. — Что вы так волнуетесь? Не бойтесь и вы. Я буду терпеть ещё долго. Я же ничего незнаю ещё. Вы тоже? Вы не торопитесь. Это не так. …Разберитесь сами. Вы — мужчина. Должны знать. …Вы меня боитесь ещё. Никому не скажу. Папа придёт очень поздно. У них… девушка смолкла. Терпеливо пыталась ему помогать, но ничего у них не получалось так, как они хотели. — У меня голова почему-то заболела.

Она обрадовалась и счастливо рассмеялась. У него нет жены. Он такой хороший. Она теперь будет его любить всю жизнь, так как всё в первый раз произошло у них в эту ночь, когда брёвна трещат, а на улице светят звёзды в окно и лают неподалёку чьи-то испуганные собаки.

Иван понял, как он глуп. В гимназии преподавали анатомию. Он прогулял тот урок. Его интересовала рыбалка на купеческом пруду. Вот теперь настала минут расплаты. Груша не смеётся над ним из деликатности, из вежливости. Она простит его.

Девушка вдруг приблизила к глазам пальцы и в полумраке они показались ей странными. Она откинула с себя одеяло и снова укрылась. Её молчаливый испуг передался Ивану.

— Что случилось?

— Иди в кухню. Тебе нужно… Там в корчаге есть вода…

— Что с ней будет без меня. Отца её арестуют. Она пропадёт в этой деревне. Моего сына отдадут в приют. Я пройду мимо. Не узнаю сына или дочь. Они будут ходить по дворам, работать чёрную работу.

— Я тебя полюбил, Груша. Давай поженимся. Уедем в город. Твоего отца могут арестовать в любую минуту. Кто-нибудь по злу напишет клевету. Тогда наш ребёнок станет страдать с тобой.

— Я тебя сразу полюбила. Мне только семнадцать лет. Нас батюшка не станет венчать здесь.

— Ты думаешь, что дети родятся от венчания?

— Хотела сказать, что сейчас нельзя жениться нам. Не сердись.

— Когда можно?

— Летом. А лучше, осенью. Мне будет восемнадцать в октябре. А ты за новый порядок? Ты не мастеровой? Ты — культурный и вежливый. …НЭП — это НЭП.

— Я зарабатываю деньги; продаю муку. Куплю тебе пальто, чтобы ты не мёрзла от мороза.

— Ты скажи честно, Иван. …За красных?

— Что изменится? …Я — за справедливый порядок. Чтобы людей не меняли на собак. Чтобы не было эксплуатации. Мой прапрадед получил дворянство. Отец работал начальником железной дороги. Папин брат был директором реального училища. Старший брат работал в суде.

— Ты это скрыл от красных? — с радостным испугом вопросила Груша, прикрыв ладошкой рот. — Я — догадывалась, что ты не из этих хамов. Ты добрый и нежный. Как я тебя сильно люблю. Благодарю Бога за то, что он послал тебя мне. Я так сильно счастлива сейчас, что ты не можешь представить.

Снег заскрипел за окнами с визгом. Стукнули воротца. Иван расправил одеяло, намереваясь лечь на диван. Груша попыталась его удержать, заступив наперёд, но он, прижав её тёплое тело к себе, хотел поцеловать радостные губы. Она счастливо что-то бормотала, прижав голову к его плечу.

— Нельзя много счастья сразу. — шептала девушка, отстраняясь. Нужно оставить на завтра.

Собачьими зубами щёлкнул дверной замок.

12

Ещё синева лизала стёкла окон, а хозяин старательно топил печь. Иван выбежал на улицу, чтобы подумать о будущем. Оно было в тумане. Он не знал, как жить дальше. Груша и её отец явно не благоволили советской власти. А таких много и в городе и в сёлах. Если всех загонять в тюрьмы и перевоспитывать, не хватит камер.

Зачем он согласился ехать в эту командировку. Можно было отказаться, сославшись на рану, придумать отговорку. И что из того, что он коммунист? Была война. Было другое время. Сегодня надо жить иначе. Как сказать Гребневу о девушке, которая не хочет любить новую власть. Ей не нравится НЭП. А кому он нравится? Тем, кто открывает лавочки, пытается что-то выпускать, восстанавливая кустарщину. Через два года, через пять лет не будет НЭПа. Будет настоящий социализм.

…Привезу я её в город. Что дальше? Будет она работать дома. Пойдут дети. Она не станет другой. Буду я ей врагом до самой смерти. Придётся рассказать, придётся убеждать, что нельзя жить иначе, эксплуатируя человека, как скотину. Что это будет за жизнь? …Не поедет она с тобой. Она обманулась в тебе. Когда этот обман вскроется, то она уйдёт.