Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Любовь и смерть Катерины
Шрифт:

Священник оторвался от созерцания кофе в чашке и бросил на него взгляд, в котором было больше обиды, чем злости.

— Я думаю, что не стоит издеваться над простой верой простых людей.

— Нет, но это все же немножко слишком, вам не кажется? Буррито?

— Почему бы и нет?

— Ну, я еще могу понять хлеб и вино. Но буррито?

— Хоакин, над Богом не стоит смеяться.

— Да, объясните ему, святой отец, — сказал сеньор Коста, будто этого было достаточно.

Приятели дружески покивали сеньору Вальдесу, когда тот отодвинул стул и подсел к ним. Только после того как сеньор Вальдес отпил первый глоток душистого кофе и откусил кусок бутерброда с ветчиной, он понял, что ничего не чувствует. Ни-че-го. Он только что увидел утопленника со вздувшимся животом и обглоданным рыбами лицом, и это зрелище оставило

его равнодушным. Кофе не горчил, хлеб и вареные яйца не вставали поперек горла. У сеньора Вальдеса не было ни отца, ни брата, но он инстинктивно понимал, что, если бы из реки вытащили кого-нибудь из них, его это также не затронуло бы. Он попытался представить на месте утопленника одного из университетских коллег, Косту, или Де Сильву, или отца Гонзалеса — ничего!

Мрачное осознание собственной бесчувственности окатило его холодной волной. «Я автор», — сказал он полицейским. Разве не про это говорила ему Мария? «Какой ты чудесный рассказчик, Чиано». Но как можно рассказывать, не чувствуя?

Сеньор Вальдес глотнул кофе и оглядел книжную полку, заставленную его романами. Под обложками он опять нашел тех, кто когда-то дал толчок его воображению: смешную лохматую псину, что встретил в парке, молодую пару, расстающуюся под деревом, которую увидел из окна поезда. Каждого из персонажей он наделил историей, взятой из собственной жизни. Вот, например, рассказ о молодой паре. Юноша в ужасе ищет конца недели, поскольку должен расстаться с женщиной, которую любит. Но — о радость! Он находит выход из положения. И вот свадьба. И счастье, и любовь, и взаимное удовлетворение, которое в конце концов превращается в пресыщенность, скуку, а затем приводит к взаимному отвращению. Когда-то он понимал все оттенки чувств и умел виртуозно играть ими. Он отделял огонь любви от огня ненависти. Видел разницу между холодноватыми огоньками еле теплящихся углей и ярким пламенем сухих дров. Он играл мириадами тончайших нюансов, он жонглировал ими с легкостью и изяществом профессионала, но куда же делось его мастерство? Внутри он был пуст — ничего не осталось, кроме рыжей кошки, переходящей улицу и крадущейся в бордель.

Сеньор Вальдес похолодел от ужаса. У него опять появилось ощущение того, что он летит с крутой горы вниз, вниз, кувыркаясь, больно стукаясь об острые камни, летит в зыбучую бездну. И тут он вспомнил о Катерине. О, Катерина! Он представил ее на месте утопленника, и его чуть не вырвало от ужаса. Нет, только не это! Такого кошмара он не переживет. Сеньор Вальдес понял, что еще способен чувствовать, и поблагодарил за это Бога, в которого не верил.

— Эй, вы в порядке, сеньор Вальдес? — спросил его сеньор Коста. — Чой-то вы стали какой-то серый.

— Нет, нет, все нормально, — поспешно сказал сеньор Вальдес. — Просто из реки вытаскивали утопленника, а я как раз проходил мимо. Сам не понимаю, чего я так распереживался.

— Да, у вас тонкая душа художника, — мечтательно протянул доктор Кохрейн. — Это плата за вашу гениальность, друг мой.

Сеньор Вальдес ничего не ответил. С его стороны было бы нескромно согласиться с доктором. Он провел руками по вспотевшему лицу и, стирая пот с верхней губы, ощутил под пальцами еле заметную выпуклую проволочку старого шрама.

* * *

Тем утром, до того как выйти на улицу, сесть на любимую скамью с видом на реку Мерино и полюбоваться видом утопленника, выловленного из реки, до того как не написать ни строчки в своем блокноте, сеньор Вальдес побрился.

В последнее время бритье стало для сеньора Вальдеса мучением. В прошлом, когда он был значительно моложе, примерно неделю назад, сеньор Вальдес обожал бриться. Ему так нравилось это занятие, что он даже чувствовал нечто вроде угрызений совести за наслаждение, которое ежедневно доставлял себе, и был рад, что мог делать это в одиночестве. А теперь он боялся. Боялся настолько, что оставлял дверь в ванную открытой, чтобы слышать доносящиеся из кухни звуки танго.

Страх сеньора Вальдеса был совершенно иной природы, чем страх отца Гонзалеса. Отец Гонзалес боялся потому, что знал. Сеньор Вальдес, наоборот, боялся оттого, что не знал. По утрам, стоя в своей элегантной ванной комнате, он вглядывался в свое отражение в высоком золоченом зеркале. Сеньору Вальдесу было чем гордиться: он действительно являл собой почти безупречный образец мужской красоты.

Смугло-золотистая чистая кожа, спортивная фигура, широкая в плечах и узкая в талии, образующая классический мужской треугольник, крепкие ягодицы, скрытые белоснежным, как теплый сугроб, обернутым вокруг пояса полотенцем. И все же теперь каждое утро его сердце сжималось от страха. Потому что, когда сеньор Вальдес наклонялся к отраженному в зеркале двойнику и смотрел, как тот наклоняется ему навстречу, оба они впивались взглядами в одно и то же место над верхней губой друг у друга. Но ничего там не находили. Ничего. И намека на шрам.

Сеньор Вальдес набрал в раковину горячей воды — настолько горячей, насколько могли терпеть его изнеженные руки. Обжигающий лицо пар клубами поднимался вверх, серебряными бусинами оседая на изразцовой полке над раковиной, дрейфуя дальше, к потолку, в сторону от зеркала, которое никогда не запотевало.

И все равно сеньор Вальдес не видел шрама.

В раковине парилось махровое темно-синее полотенце. Стараясь не совать руку в обжигающую воду, одним пальцем поддев ткань, как ягуар в джунглях подцепляет когтем ничего не подозревающую рыбку, сеньор Вальдес поймал полотенце за край, вытащил из воды, слегка отжал, горячим пирожком перебрасывая из руки в руку, развернул и наложил на лицо. В рот устремился пустой вкус пара. Он запрокинул голову, взглянул на двойника из-под синего прикрытия. Закрытое, как у грабителя или палача, лицо двойника смотрело на него с презрительным высокомерием. Сеньор Вальдес подозрительно уставился на него. По другую сторону зеркала сеньор Вальдес уставился на него с таким же подозрением.

Вздохнув, сеньор Вальдес отвел от зеркала взгляд, снял с лица полотенце и достал английский помазок. Как следует намочив его в раковине, он хорошенько встряхнул помазок, подобно тому, как пес отряхивает с себя воду после купания, и потер о кусок душистого мыла. Это ежедневное чудо, как обычно, привело его в детский восторг, напомнив притчу про Иисуса, что когда-то накормил несколькими хлебами и рыбами пять тысяч человек, — так и сейчас легкое прикосновение волшебных щетинок к обыкновенному куску мыла всего за пару секунд превратило скользкую зеленоватую поверхность в гору комковатой пены.

Размашистыми мазками живописца сеньор Вальдес наложил густой слой пены на лицо, а затем, намочив в горячей воде бритву, приступил к процессу бритья. Сначала он провел бритвой по щекам, шее и подбородку, потом — вдоль все еще четкого овала лица, снизу вверх, к ушам, и в последнюю очередь приступил к бритью тонкой полосы отросшей щетины над верхней тубой. Короткими, осторожными движениями, сначала по росту волос, потом против их роста, он выбрил губу, захватывая последние непослушные волоски. Такими же короткими, боязливыми движениями он стер остатки мыльной пены, пока на лице не осталось ничего, кроме кожи, и снова пристально вгляделся в отражение. НЕЧЕГО там было видеть. Сеньор Вальдес с облегчением вздохнул. Сеньор Вальдес с облегчением вздохнул, но страх его до конца не прошел.

Есть драгоценный камень — александрит. Днем он переливается всеми возможными оттенками холодного зеленого цвета. Но, когда приходит ночь, солнце заходит за горизонт и включается электрическое освещение, александрит начинает светиться тусклым красным светом. Так и в жизни, некоторые вещи нельзя увидеть. Не потому, что они слишком малы или мы слишком невнимательны, а просто потому, что нам они недоступны. Недоступны, и все тут. Сеньор Вальдес это понимал.

Тем утром, до того как выйти на улицу, сесть на любимую скамью с видом на Мерино и любоваться видом утопленника, выловленного из реки, до того как не написать ни строчки в блокноте, но после того как вздохнуть с облегчением, в очередной раз не обнаружив на своем лице шрама, сеньор Вальдес написал письмо.

Все еще обернутый полотенцем, он присел к столу, вытащил из портфеля большой коричневый конверт, раскрыл бумажник и, пошарив в отделении, соседнем с тем, что хранило кусочек серой пористой бумаги со словами «Я пишу», извлек зеленую марку. Приклеив марку на конверт, он запечатал его и надписал адрес.

«Что тут сложного?» — спросите вы.

Ничего! Самое простое на свете дело.

Но это было началом конца.

Четыре дня спустя коричневый конверт достиг столицы, и курьер отнес его в офис, над которым красовалась скромная вывеска: «Салон».

Поделиться с друзьями: