Любовь к электричеству: Повесть о Леониде Красине
Шрифт:
– В том числе и дамы интеллигентного вида? – вопросил Горемыкин.
– Увы, – ответствовал Караев, – без этого, ваше-высокрехство, невозможно…
– Позор! – загремел министр-председатель. – Воинство русское, известное рыцарством своим по всем европейским градам и весям!
Довольно долго он гремел на эту тему. Откричавшись, Горемыкин откашлялся и спокойно спросил:
– Куда же, господа, девается оружие с судов? Петр Аркадьевич, ваше мнение?
Столыпин, не дрогнув ни единым мускулом лица, пожал плечами. Ехно-Егерн чуть не подпрыгнул от восхищения: он, он, только он, и никто другой!
«Здоровенный,
Морской министр начал развивать свои предположения, что преступный груз передается революционерам в море на границе трехмильной зоны русских территориальных вод, а может быть, и за ее пределами.
Временами министр почему-то гмыкал, рыкал, расправлял плечи, выпячивал грудь, упираясь в стол крепко сжатыми кулаками, чем окончательно убедил министра-председателя, что вводит в себя вытяжку из железы колумбийской обезьяны.
…Совещание подходило к концу. Инструкция для морской пограничной стражи была рассмотрена, рекомендовано было финляндскому генерал-губернатору князю Оболенскому по возможности укомплектовать финскую таможенную службу русскими чиновниками. Министру иностранных дел предлагалось через посольства усилить надзор за деятельностью эмигрантских групп, а правительства иностранных государств просить усилить контроль за вывозом с их территорий оружия.
Обнаглевший Ехно-Егерн вдруг почтительнейшим образом приподнялся с папочкой и доложил, что, по его мнению, необходимо учредить сеть русской агентурной службы в шведских портовых селениях. Он с удовольствием отчетливо выговаривал ужаснейшие шведские слова, подмечая искорки интереса в византийских глазах Столыпина. Караев сидел как пыльным мешком ударенный.
«Подходящая персона. Хоть и молод, а сух, как вешалка или этажерка. Уравновешен, глаз рыбий», – подумал о Ехно-Егерне Горемыкин.
– Проект ваш, полковник, хорош, – сказал мягкий, как стеганая диванная подушка, Гартинг, – но, увы, неосуществим. Если уж генерал-майор Фрейберг в Финляндии, являющейся частью империи, затрудняется осуществлять должный надзор, то каково же будет нам в Швеции, среди враждебного населения, при недостатке агентурного персонала и при постоянной нехватке денежных средств?
– Какова же ваша альтернатива, господин Гартинг? – поднял бровь («подклеенная») Рачковский.
– Усилить проникновение нашей агентуры в эмигрантские центры революционеров, – незамедлительно ответил Гартинг.
– Какую из партий, господа, вы полагаете наиболее опасной для сил порядка? – спросил Горемыкин консультантов.
Кузьмин-Караваев, погруженный в какие-то свои мысли, даже не обратил внимания на этот вопрос. Гартинг и Ехно-Егерн задумались, а Караев тут же выпалил:
– Партию мерзостную эс-эр, гибельно преследующую лучших сынов отечества, то есть высоких чинов полиции и войска. Разрешите сообщить кое-какие сведения.
В Чернигове тяжело ранен губернатор Хвостов. В Иркутске ранен вице-губернатор и убит полицмейстер, в Вятской губернии убит полковник Нестеренко, в Полтаве – старший советник губернского правления Филонов, в Твери – генерал Слепцов, в Тифлисе убиты генерал Грязнов и начальник Кавказского военного округа генерал Баранов. В Севастополе совершено покушение на адмирала Чухнина… И все это – за каких-нибудь три месяца! Картина сия, господа,
ужасна. Душевнобольные преступники-самоубийцы судят судей своих!– Действительно ужасно, – прошептал Горемыкин и почти умоляюще повернулся к Столыпину. – Петр Аркадьевич!
Столыпин, неопределенно пожав плечами, стал смотреть в окно.
– Что касается меня, то я должен доложить высокому собранию свое особое мнение, – сказал Гартинг. – Я полагаю наиболее опасной для империи партией Российскую социал-демократическую рабочую партию, особенно ее левую фракцию, так называемых большевиков. Именно большевики готовят окончательное и бесповоротное разрушение строя и делают это не безуспешно.
– Целиком присоединяюсь к мнению господина Гартинга, – заявил Ехно-Егерн. – В частности, по поводу предмета сегодняшнего совещания – водворения оружия на территорию империи. Существует Боевая техническая группа во главе с неким Никитичем, усиленно вооружающая свои подпольные дружины. Должен заявить, что если мы имеем агентуру в руководстве эсеров и в других группах, несмотря на потерю Гапона, располагаем надежными источниками, то среди руководства РСДРП мы не имеем достаточно квалифицированной агентуры и до сих пор не можем напасть, к примеру, на след пресловутого Никитича…
– До поры до времени, – пробурчал Гартинг. Все взгляды обратились к нему, но он, засопев, пробормотал: – Не буду опережать события, но имею некоторые надежды…
– Совещание окончено, господа. Все свободны! – вдруг заявил, поспешно вставая, Горемыкин. – Еще раз повторяю: никакого личного досмотра к дамам интеллигентного вида не применять!
По Патриаршим прудам в закатных пятнах плавали лебеди, и в переулках прогуливались молодые люди – руки в брюки. Ферапонтыч служебные часы проводил на прудах, любил птицу. Покупал пару ситников, крошил пернатым в воду, ел сам, по спине его под новеньким мундиром бегал предатель-мураш.
События выдвинули Ферапонтыча, ему бы теперь шагать да шагать, но страх перед аптекарем-бомбистом был сильнее гордыни, и потому предпочитал Луев отсиживаться на прудах. Вещая сиамская птица, не покидавшая теперь его ватного плеча, одобряла сидение.
– Сиди, сиди, Ферапонтыч, быть тебе генералом…
Илья Лихарев миновал пруды, вступил под своды арки одного из многочисленных в этом районе Москвы проходных дворов. Вот и лестница, о которой ему говорили, слышны уже из комнаты голоса, а на ступеньках играют в карты двое длинноволосых. Ну что за конспирация у анархистов!
Илья отправился в штаб анархистов для того, чтобы выяснить, можно ли в случае нужды вступить с ними во временное боевое соглашение. Обстановка накалялась с каждым днем. Ждали разгона Думы, говорили о возможности нового вооруженного восстания, о блоке левых партий.
Картежники пристально рассмотрели гостя, причем пальцы их в карманах шевелились весьма недвусмысленно, потом, услышав пароль, подвинули свои колени, и Илья поднялся по лестнице.
В тускло освещенной низкой комнате вокруг стола сгорбилось человек десять. Еще с десяток лиц маячили по углам. Стол, как сразу заметил Илья, был невероятно роскошен: индейка, икра, лососина, дорогие консервы, разнообразные сыры – все это было навалено на грязной скатерти, бутылки марочных вин соседствовали с железными кружками.