Любовь оживает в саду под зимними вишнями

От мыслей о «режиме» волна ненависти окатила Нику, и она снова перевела глаза на старушку, которая в свою очередь растеряла былое радушие.

– Значится, бросишь подыхать, даже не бросив монетки? – Блеклые глаза недобро прищурились, и бабка с ловкостью фокусника достала из-под плаща деревянную клюку. Потом молниеносно замахнулась и ударила по решетке, точно в то место, где было лицо Ники. Девушка и успела только отшатнуться да заметить резиновый наперсток на конце палки.

– Ну, бабка, ну, даешь. Беги, пока цела, - разозлившись в миг, ответила Ника и распахнула дверцу.

За порчу такой мелочи, как решетка, хозяйка ее по голове не погладит. Да и прошло время почтения старости. Когда каждый день выживаешь, а не живешь, когда работаешь сутками за кусок хлеба, не остается вежливости и смирения. Только желание здорового возмездия И всепоглощающая злость.

Бабка поковыляла прочь, бормоча проклятия и припадая на левую ногу, а Ника вдохнула поглубже и в бессильной злобе покачала головой.

День и дальше выдался насыщенным. В одном из четырех магазинов не оказалось работников, и пришлось возвращаться с коробкой обратно на склад. Там Ника получила выговор за вмятину на капоте, штраф за опоздание на прошлой неделе и долгожданную зарплату – помятую коробку с продуктами: двумя банками сгущенки, несколькими упаковками отечественных макарон и одну с гречкой. Так же там был чай и яичный порошок, сухие дрожжи и четыре купюры по двести гривенников. Получке Ника обрадовалась и заторопилась домой.

Зажигались редкие фонари, освещая дорогу запозднившимся путникам. День был короток. Нике казалось, что только минуту назад еще светило ленивое солнце, чьи лучи уже не грели, а только делали вид, как вдруг – сумерки. Девушка зажгла ближний свет и поднажала на педаль газа. Под колесами хрустели пластиковые бутылки и прочий мусор, но эстетичный вид улиц давно не волновал девушку. Все, что не касалось ее самой и ее дочери – было абсолютно неважно.

Уже показался дом с родными окнами, что украшали кремовые занавески и комната, где так уютно горел свет. Ника заторопилась еще более, забыв, что еще секунду назад думала о причудливости жизни – война, голод, смерть, а чувство счастья вызывает включенное электричество, вода в кране и возможность вытянуть ноги после напряженного, трудового дня. Думая об этом, Ника въехала во двор, вышла из машины и тут…

– Какая приятная встреча, лапушка, - зажав ржавый стилет у горла Ники, протянул долговязый мальчишка.

Он был бедой еще когда в стране все было спокойно. Рослый, не по годам развитый, он пугал Нику отсутствующим взглядом бледных, водянистых глаз. Она жаловалась мужу на распустившуюся ребятню, а тот только посмеивался: «Родная, что за старческое брюзжание – ты сама не намного его старше».

Когда же грянула война, стало не до подростков. И вот.

– Отпусти, - попыталась дернуться Ника, но парень, что был выше ее на целую голову, с легкостью прижал девушку к боку машины.

– Не рыпайся, крошка, - зашептал он ей на ухо и Ника в отчаянии закрыла глаза, как вдруг за их спинами прозвучало насмешливое:

– И вот это, Арсений Аврелиевич, самый перспективный район? Будущее восточного региона? Или мы зашли не вовремя?

Паренек обернулся, а потом и отступил от Ники, она же облегченно разлепила веки.

Напротив них находились двое мужчин. И не столько их вид поразил Нику, как сам факт их наличия тут – в захолустном, недавно прифронтовом, провинциальном городишке.

В двух шагах стоял один из народных депутатов – важный, в дорогом драповом пальто, с кожаной папкой в руках, а рядом с ним – офицер в парадной форме. На военном был приталенный сюртук с начищенными до блеска серебряными пуговицами, брюки с отутюженной стрелкой, высокие сапоги. Франт – подумала Ника, глянув на офицера. Потому как одевались военные так лет двести назад.

Впрочем, она больше обрадовалась появлению незнакомцев, нежели напугалась.

– Кыш отсюда, - шикнул на подростка военный и того как ветром сдуло.

Ника же стояла, привалившись спиной к боку машины и пыталась отдышаться.

Теперь, когда прошел первый испуг и когда исчез стилет у горла, стало легче. Только на мгновение. Потому что Ника осознала, что по-прежнему на улице, в ночи, в сером и зябком, опускающемся на плечи тумане. Определенно вне зоны своего комфорта.

– Спасибо, господа, ваше появление пришлось весьма кстати, - натянуто улыбнулась мужчинам Ника и отлепилась от машины с намерением достать коробку и подняться в квартиру.

Офицер остановил ее одним взмахом руки. Небрежный жест привыкшего к повиновению подчиненных, человека, заставил Нику замереть на месте от возмущения. И только она собралась сказать незнакомцу о том, куда ему стоит пойти и дирижировать именно там, как он снова ее перебил. На этот раз, обратившись к депутату.

– Арсений Аврелиевич, думаю, пора нам расстаться – сегодня мы поработали славно, а сейчас самое время на покой. Созвонимся на днях и решим тот застарелый, но так волнующий вас, вопрос. Пока же - время терпит, - офицер снял кожаную перчатку и протянул руку для прощания.

Депутат слегка поморщился, но руку подал без промедления.

– Хватит тебе уже кривляться, Марк, какой я тебе Аврелиевич? Давай, во встречи, - сказав это, повернулся спиной к ним и зашагал вперед.

И только тогда Ника рассмотрела трех телохранителей маячивших неподалеку и курящих вблизи высокого джипа.

– Ну что, лисичка, чем благодарить будешь? – Ловко оттеснив Нику от машины, офицер уселся на водительское место.

От такой наглости Ника на секунду оторопела, но потом взяла себя в руки. Все от того, что давно не общалась с мужчинами – подумала она. Забыла уже, что парни любят такие вот скабрезности.

– Извольте объясниться, - с некоторым высокомерием, ответила девушка и обогнула машину. Там открыла дверцу и попыталась достать коробку, но Марк ей помешал – схватил за руку.

– Тут и объяснять нечего, лисичка. Куда пойдем – к тебе домой или в мой гостиничный номер?

– Ты что позволяешь себе, военный? – Мигом ощетинившись, Ника вырвала ладонь из его руки.

Одно дело противостоять психопату с ножом у горла, другое – говорить с представителем современной элиты. И черт возьми, Ника не знала, что было хуже.

– Ничего такого, за что меня можно было бы наказать, - Сказав это, он выбрался из мини-вэна, лениво подошел к девушке, нарочито медленно наклонился, достал коробку и швырнул ее вон. Послышались жестяное бряцанье, шелест рвущихся упаковок и звон стекла.

– Ты что сделал? – сипло спросила Ника. Горло вдруг перехватило спазмом от обиды, злости, непередаваемого унижения.

– Что за любовь к дурацким вопросам? – усмехнулся офицер и внимательным взглядом впился в ее лицо.

Знал ли он, сколько она работала ради этой паршивой коробки? Сколько страха вытерпела, развозя порченный, но такой необходимый провиант по магазинам, и сколько седых волос прибавилось в ее красивые золотые волосы за время службы? Не знал. Потому что привык к тому, что все блага мира валяются у его ног. Потому что на ней был парик шоколадного цвета.