Любовь оживает в саду под зимними вишнями

На ужин она запекла курицу в медово-горчичном соусе и картофель. Вера, разморенная сменой обстановки, теплом и вкусной пищей, опять быстро уснула. Ника вымыла посуду и принялась ждать Марка. Его слова о любви она восприняла серьезно. Быть бесправной куклой совершенно не хотелось.

Он пришел в первом часу. С порога принюхался и, стараясь не шуметь, разулся, после прошел на кухню.

Ника спала, обхватив руками подтянутые к груди колени. На широком кухонном диване вполне можно было устроиться с удобствами, но она приютилась на самом краешке. Губы во сне слегка приоткрылись, из прически выбилась пара локонов, делая лицо беззащитным, до неприличного юным.

На столе под салфеткой стоял остывший ужин. При виде такой картины, Марку стало стыдно и отчего-то сжалось сердце - на одну единственную секунду, но весьма болезненно.

Он шагнул на кухню, под ногой предательски скрипнул паркет, и Ника тотчас открыла глаза. Вскинулась, попыталась встать, только вместо этого рухнула на пол.

Марк, не ожидавший такого, долю секунды стоят столбом, а потом бросился ей на помощь.

– Черт, - себе под нос буркнула Ника, - ноги совершенно затекли.

Марк подхватил ее на руки и понес в спальню. Ника не возражала, только втянула воздух шумно, когда колючие иголки по крови потекли – вены оживали. Принялась ожесточенно растирать ступни и голени.

Она имела презабавный вид и Марк, до сей поры не отличавшийся смешливостью, улыбнулся. Всколоченные волосы, припухшие губы, искорки боли в ярких глазах, приспущенная лямка на майке, обнажавшая худенькое плечо - вдруг заставили сердце военного биться втрое быстрее.

Он присел рядом с ней и, глядя в глаза, потянулся к ступням. Их руки встретились, и Марка как током шибануло. В висках застучало, во рту пересохло. Как пацан несмышленый, он с осторожностью принялся растирать ей ноги, поднимаясь все выше.

Она была в его старых домашних шортах, на что он только сейчас обратил внимание. Хрупкая, тонкая, даже в древних тряпках Ника ему виделась золотоволосой богиней.

Нежность к ней подстегнула, заставила вспомнить, что он далеко не робкий мальчик. Марк приблизился, не отрывая взгляда, поцеловал колено, следом другое. Почувствовал, как участилось ее дыхание, сбившись на миг. Увидел, как заблестели желанием глаза, а у самого кровь вскипела. Принялся поглаживать нежно, забрался под майку, коснулся теплой, мягкой кожи своими огрубевшими ладонями. Ника выдохнула – шумно, со свистом. Потянулась к нему губами, коснулась несмело, но от этого касания кровь у обоих застучала с удвоенной силой.

На пол полетела майка, севшие после стирки столетние шорты… Ника прикрыла веки и дрожащими руками стала расстегивать пуговицы на его рубашке, а потом прижалась к Марку грудью, провела рукой по шее, вверх по волосам, потом вниз по спине, и словно толкнуло что изнутри. Наслаждалась им, вдыхала полюбившийся запах терпких сигарет и свежий аромат его собственной кожи.

Ника распахнула глаза и увидела рядом его – горящие, полубезумные. Марк скинул рубашку и девушка разглядела с десяток шрамов у него на животе – старых, давно затянувшихся, они переплетались с розовыми, куда более свежими. Ника провела по ним рукой без всякого отвращения, притянула его к себе, стала целовать. Страстно, глубоко.

И пусть он задевал ее гордость своим богатством, царскими замашками, но еще он возбуждал ее так, что кровь кипела. Его терпкий запах, пылающий взгляд из подо лба, горячие руки на теле, выметали из головы все предрассудки, заставляя быть мягкой, податливой. Быть желанной.

Он вдруг отстранился, опустился чуть ниже, обхватил ее щиколотки и мягко их расставил пошире. Расслабилась, позволила ему быть властным. Марк стал целовать живот, жарко касаясь губами и опускаясь все ниже. Когда миновал пупок, прикусывая кожу, проводя языком все порывистей, смелее, у Ники закатились глаза. Она подалась вперед, комкая простыни руками, оставляя на ладонях саднящие лунки от ногтей. Он целовал ее, раз за разом лаская языком самое чувствительное место. У Ники задрожали ноги, а через минуту, после нескольких точных, умелых ударов горячего языка по сокровенному, горячая волна покатилась по телу и устремилась вниз, ярко запульсировала, заставляя Нику громко и протяжно стонать, шептать бессвязное.

Отдышавшись, она вдохнула глубоко, потянула Марка за волосы – порывисто, но мягко.

– Хочу тебя, - хрипло выдохнула ему в лицо и поцеловала в губы. Влажно. Неторопливо.

Он подхватил ее под бедра и одним движением оказался внутри. Замер за миг, сомкнув веки, а потом принялся двигаться. Ника застонала громче и обхватила его шею руками.

– Лисичка, никого не встречал слаще тебя, - возбуждающе, до одури хрипло сказал Марк и она отозвалась.

Запульсировала снова, взрываясь. Выгнулась на простынях, губы приоткрылись в немом крике. Марк прошипел сквозь стиснутые зубы что-то неразборчивое и присоединился к разрядке.

Зверски хотелось есть. И курить. Ника разглядывала Марка из-под опущенных ресниц, и он ощущал этот изучающий взгляд. Щелкнул лисичку по носу и потянулся до хруста. Ника фыркнула и закуталась в простыню. Глаза ее постепенно закрылись, дыхание стало ровнее. Марк укрыл ее мягким пледом и вышел на кухню.

Поставил тарелку с едой в микроволновку, отыскал сигареты, жадно закурил. Вспомнил, что в доме ребенок и распахнул окно. Мокрый осенний ветер всколыхнул занавески и принес запах жухлых листьев. Привыкший к холодам, Марк даже не поежился. Пикнула машина, Марк пульнул сигарету в темноту – курить резко расхотелось. Еда пахла так, что рот наполнялся слюной быстрее, чем военный ее глотал.

После трапезы, вертя в руке вилку, он понял, что попал. Капитально.

Лисица его зацепила. Упрямым взглядом, гордой осанкой, уверенной походкой. И пусть смотрела она далеко не детским взором, а скорее бывалым, повидавшим всякое, она не потерялась, не забилась, не закостенела. В ней чувствовалась жизнь. Юная, непередаваемо привлекательная, она приковывала внимание, манила. Насмешливая, чуть снисходительная улыбка на алых губах, заставляла Марка снова и снова бросать вызов, покорять. Копна пшеничных, с золотыми бликами, роскошных волос, делала лицо невинным, и эта смесь заставляла сердце Марка биться быстрее. Он хотел ее до дрожи, до боли. Его ничуть не смущало, что в комплекте с Никой получил еще и Веру. Мелкая была невероятно похожа на мать, и это примирило военного с тем, что он у Ники не первый. Мысль, что кто-то так же целовал, ласкал, зарывался руками в волосы, до него, заставляла Марка сжимать руки в кулаки. И все же, не смотря на напоминание об этом, малышка казалась военному забавной, она не вызывала неприязни. Серьезная, не по годам развитая, Вера совсем по-взрослому складывала губы трубочкой, рассуждая о чем-либо. Марк ловил себя на том, что улыбается, стоит мелкой мелькнуть рядом.

Ника открыла глаза, когда луч осеннего солнца коснулся лица. На мгновение забылось где она, но потом все события нахлынули и захотелось свернуться калачиком, накрыться с головой одеялом, уснуть. А проснуться три года назад. Где Санька еще целехонек, где о войне даже помыслить не могли…

С кухни донесся одуряющий запах кофе и послышались редкие смешки. Ника удивленно повела плечом и отправилась в ванную. Пора явить себя публике, и до этого лучше смыть с себя печаль по несбыточному.

Когда вошла на кухню, картина ей открылась презабавная.

Марк ловко жонглировал четырьмя апельсинами и при этом напевал детскую песенку. Вера же сидела растрепанная, с поджатыми под себя ногами, укутанная в розовый махровый плед по самый нос. Девчушка с открытым ртом смотрела на Марка и изредка пищала, когда апельсин грозил свалиться мимо ладони жонглера. Лучи солнца пронзали комнату, от чего виднелись повисшие в воздухе пылинки. Картина поистине была интересной.

– Доброе утро, лисичка, - пропел Марк и ловко, один за одним, поймал фрукты.