Любовь приходит в черном

И почему бы, если так хочется, не повидать Артура?

Нельзя оставлять невыясненными отношения, это плохо сказывается на психике.

Она просто придет — и поговорит с ним. В конце концов, пощечину залепит. И вернет деньги. Или не вернет. Там видно будет.

Как ни странно, сразу стало легче. Будто бы смысл жизни появился.

Марина огляделась, сориентировалась — до дома Артура вполне можно добраться пешком за полчаса. Сил прибавилось, болезнь отступила. И Марина пошла, почта побежала, выяснять отношения.

* * *

Консьерж узнал ее — пустил без вопросов. Сердце колотилось, казалось, в ушах, ладони потели, и Марина повторяла про себя продуманную речь: «Здравствуй. Ты обошелся со мной гадко… нет, не так, так нельзя, надо через „я-послание“: здравствуй. Я очень на тебя обижена. Ты… Меня оскорбило то, что ты… тьфу… Меня оскорбило появление Кати в моем доме. Я была бы рада, если бы ты объяснился». Именно так Спокойно, доброжелательно, просто расставить точки над «и», понять, почему он так поступил, какие цели преследовал.

Ведь, думала Марина, поднимаясь в лифте, не хотел же он расстаться. Для этого можно было подобрать не столь изощренный способ.

Может, ему и правда угрожала опасность. И — через него — его бывшей.

У Артура не было выхода. И у Кати не было выхода, и любить Марину она, конечно, не обязана.

Вероятен такой вариант? Конечно. Отсюда и холодность Артура, и поспешность, с которой он забрал Катю в другое безопасное место.

Тренькнула, открываясь, дверь. Марина зажмурилась от страха, шагнула вперед, и тут ее сгребли в объятия. Она не решалась открыть глаза. Тело наполнилось ликованием, Марина жадно вдыхала запах Артура, чувствовала, как он дрожит, и сомнения покидали ее: не может быть, чтобы Артур так плохо с ней поступил, всему есть оправдания… колени внезапно ослабли, Артур подхватил ее на руки:

— Маленькая. Ты вернулась. Я знал, что так будет.

Она наконец-то посмотрела на него. Любимое лицо было совсем рядом.

— Я… Поставь меня, пожалуйста.

Они были в той самой гостиной, где всего несколько дней назад Марина проснулась совершенно счастливой.

— Я хотела спросить. Зачем все это было?

— Мне угрожала опасность. Кате тоже. Я просто хотел ее спрятать.

— Но почему ты не сказал мне правду?

— Я никогда не вру, — повторил он то, что уже говорил, — я боялся ранить тебя. Я тебя и так ранил.

— Правда всегда лучше! — запротестовала Марина. — Я хочу все знать!

— Это опасно, — предупредил он. — Маленькая, я бы не хотел, чтобы ты в это влезала сейчас. Я все расскажу потом, когда ты будешь готова.

Вспомнились невнятные угрозы гадалки, предупреждения Кати.

— Она сейчас здесь? Катя?

— Нет. Ее здесь нет. Маленькая. Я соскучился.

Она не хотела сдаваться так сразу, но Артур вдруг с силой сжал ее запястья, поднял руки вверх и прижал Марину к стене. Она выгнулась ему навстречу и зашипела от боли — не сильной, но ощутимой.

— Ты — моя.

Ужалил поцелуем, укусил за нижнюю губу. Одна рука его продолжала удерживать Марину, прижимая ее к стене, другая нырнула под пиджак, грубо и больно сдавила грудь.

— Ты — моя. Ты не можешь думать иначе.

Артур рывком развернул Марину лицом к стене, сгреб волосы в пригоршню, заставил прогнуться, задрал юбку. Он тяжело дышал, и Марине передалось возбуждение. В таком обращении было что-то животное, первобытное, и она почувствовала себя древней женщиной, которую сильный охотник оглушил и приволок в пещеру, и сейчас будет иметь — без всяких изысков и прелюдий.

Шлепнул по попе, прижался.

— Только моя. И всегда будешь моей.

Он засунул пальцы в рот Марине, и она принялась жадно обсасывать их. Она изнемогала от желания и постанывала, прижимаясь к бедрам любовника. Но Артур не спешил. Снова развернув Марину, он заставил ее опуститься на колени, расстегнул ширинку. В губы ткнулось его мужское достоинство. Марина снова застонала и начала лизать член, обхватив его ладонью.

Это продолжалось мучительно — и сладостно — долго. Наконец Артур снова поднял ее, Марина наклонилась, уперлась ладонями в стену, и он вошел — грубо, резко, не раздеваясь и не раздевая ее.

Сознание, и до того едва мерцавшее, отключилось. Марину качало на волнах, она кричала и извивалась, хотела только, чтобы Артур заполнил ее собою полностью, без остатка… Мир взорвался, Марина едва удержалась на ногах, Артур задвигался сильно и часто…

— Моя, — шепнул он.

Марина отлипла от стены, обхватила его, прижалась. Так хорошо. Такое счастье.

— А теперь тебе нужно идти.

— Как?! — не поняла она.

— Уходи сейчас, Марина. Потом придешь — когда я позову тебя. Поверь, это я делаю для твоего же блага.

— Блага?! — Такое чувство, что ударили в солнечное сплетение. — Блага?! Ты просто используешь меня!

Он молчал. И вовсе не выглядел виноватым. Сытым и довольным он выглядел, как вампир, получивший дозу свежей крови.

— Ты просто меня используешь! — повторила она уже тише.

Слезы сами собой полились из глаз.

— Уходи, — повторил Артур. — Потом поймешь — так было надо.

Она не помнила, как выскочила из его квартиры, из проклятого дома.

* * *

Глаза застелила пелена, разум свернулся клубком, и Марина на автопилоте шла, куда ноги несли. Дома-машины-лица. Перекрестки-высотки-строительный забор…

Очнувшись, Марина обнаружила себя возле того самого заброшенного особняка, куда в полнолуние привез ее Артур… упырь проклятый!

Из припаркованного неподалеку автомобиля звучало:

Если можешь, беги, рассекая круги, Только чувствуй себя обреченной. Стоит солнцу взойти, вот и я Стану вмиг фиолетово-черным. [4]

4

Слова из песни «Фиолетово-черный» группы «Пикник».

Будто само мироздание предупреждало об опасности. Как запоздало, господи! Нет, она просто не хотела слышать.

С ужасом она отметила, что тело больше не принадлежит ей и живет своей жизнью, стоило ненадолго отключиться, и она оказалась там, где могла столкнуться с Артуром.

А если бы он не выгнал ее, а позвал за собой? Велел лечь в постель с Катей… или привел бы любовницу, а ее запер в соседней комнате, как тогда сделал с Катей, это она плакала — теперь сомнений не было.

Бежать, бежать отсюда! Увольняться, продавать квартиру, съезжать… В Сибирь, в Магадан, где он никогда не найдет ее. Плевать на все, жизнь дороже.