Любовь Советского Союза

– Бабушка, миленькая, отправь меня, Христа ради, к маме! – зашептала она, обнимая бабушку. – А я потом тебя к себе выпишу! Отправь, пожалуйста!

– Вот мамка приедет твоя и заберет с собою, – пообещала бабушка.

– Когда же она приедет? – плача, шептала Галя. – Ты все обещаешь, а она все не едет!

– Приедет, – пообещала бабушка. – Спи!

«Мобилизационный» вагон почти весь был заполнен мешками с яблоками. Хозяин пересчитывал мешки, сбивался, начинал пересчитывать заново, помечая мешки при помощи палки, вымазанной в дегте.

– Дяденька, у вас хлебца нету? – спросила Галя.

– Хлебца? – удивился хозяин яблок. – У тебя же пирог был?

– Я его съела, – призналась Галя.

– Яблочков пожуй, – посоветовал хозяин.

Галя взяла из ближайшего мешка яблоко, надкусила его и тут же выплюнула.

– Дяденька, – взмолилась она, – не могу я больше яблоки есть! Третий день ем и ем! Не лезут они в меня!

– Нету хлебца, – развел руками хозяин. – Нету. Откуда ж ему взяться, хлебцу-то! Теперь до самой Москвы ничего не будет… – и он, досадуя, что его отвлекли, продолжил пересчитывать мешки.

Галя прижалась носом к оконному стеклу, но за окном ничего интересного не было, и она вынула из корзины со своими вещичками фотографию мамы и стала смотреть на нее.

– Лактионова? – в недоумении рассматривал конверт небритый колченогий дядька.

Он подпрыгнул на протезе, опираясь на косяк двери, взобрался на порог и крикнул в задверную темноту:

– Лактионова живет?

В ответ донеслось что-то визгливое, женское, нечленораздельное, но явно ругательное.

– Вот мама! – Галя протянула колченогому фотографию мамы в рамочке, которую она держала у груди, как икону во время крестного хода. Дядька взял фотографию в руки, посмотрел и вернул обратно:

– Не видел.

Торговец яблоками в недоумении почесал затылок.

– Мил человек, – решительно обратился он к инвалиду, – адрес тот?

– Тот, – ответил дядька. – Счас… – Он опять запрыгнул на порог. – Паспорта посмотрю!

За дверью стоял столик с запачканным чернилами дерматином. Инвалид вынул из ящика стола пачку засаленных паспортов.

Торговец яблоками осторожно вступил вовнутрь. Огромная комната была перегорожена ситцевыми занавесками, фанерными перегородками, просто шкафами… Посередине, на длинном столе, работали бесчисленные керосинки и примусы, от баков и тазов поднимался густой пахучий пар – кипятили белье.

– Артелью живете? – догадался торговец.

– Вроде того… коммуной! – ответил закончивший изучение паспортов инвалид. – Нету Лактионовой.

– Чего ж делать? – в отчаянии спросил яблочник.

– Мама в театре, актрисой работает! – напомнила Галя.

– Мил человек, где здесь театр? – спросил торговец.

– Шут его знает! – искренне ответил инвалид.

– Тетки твои трешницу дали за доставку, а хлопот с тобой на весь четвертной [2] ! – ругался торговец, выходя с Галей из переулка на большую улицу.

2

Разговорное название банкноты в 25 рублей.

Он остановился, высматривая человека, который мог бы сказать ему, где в Москве есть театр.

У витрин универсального магазина чистильщик-айсор [3] наводил при помощи двух щеток блеск на ботинках клиента, сидевшего на высоком стуле.

– Мил-человек! – обратился к нему торговец. – Не подскажешь, где здесь театр?

– Какой театр? – деловито переспросил чистильщик обуви.

– Какой-нибудь… – растерялся торговец, – где актрисы работают.

– Откуда приехал? – печально спросил айсор.

3

Айсоры (также встречаются другие названия: ассирийцы, сирийцы, атурая, сурая, сурьян) – этническая общность на Ближнем Востоке.

– Из Касимова, – признался торговец.

– Понятно… – кивнул курчавой головой представитель древнего народа. – По этой улице пойдешь, в конце будет Большой театр, а напротив его – Малый.

– Благодарствуйте! – обрадовался торговец и заспешил в указанном направлении.

– Стой! – окликнул его чистильщик.

– Что? – испуганно обернулся яблочник, боясь, что чистильщик потребует за справку денег.

– А Касимов – это где?

– Как где? – обрадовался бесплатности торговец. – На Ловати!

– А Ловать – это что? – выпучил катарактные глаза чистильщик.

– Река! – удивился в свою очередь торговец.

Задрав головы, Галя и ее провожатый взошли под колоннаду Большого театра.

– Как фамилия матери? – спросил вахтер служебного входа Большого театра.

– Как у меня! – гордо ответила Галя, вдохновленная мыслью о том, что мама работает в доме с такими большими колоннами.

– А как у тебя? – терпеливо расспрашивал вахтер.

– Лактионова! – выкрикнула Галя.

– Балерина? – поинтересовался вахтер. – Или певица?

– Актриса! – снисходительно пояснила девочка.

– Нет такой! – сообщил вахтер, водя корявым, желтым от никотина пальцем по спискам.

– Как нету? – в отчаянии воскликнул торговец.

– Так и нету, – спокойно ответил вахтер. – Может, в каком другом?

– А в каком? – с вновь появившейся надеждой спросил яблочник.

– Черт его знает… – философски заметил вахтер. – В Москве театров много!

– Сколько? – тихо спросил торговец.

– Штук двадцать, – значительно ответил страж служебного входа.

– Вот горе-горе, беда-то какая! – сползая на стул, прошептал незадачливый провинциал. – Зачем вам столько театров-то? – в сердцах спросил он у вахтера.

– Народ ходит, – пожал плечами вахтер. – К культуре тянется!

– Дяденька! – взмолился торговец яблоками. – Я товар оставил на вокзале, в багажном дворе! Разворуют! Разорят башибузуки ваши московские!

– А что за товар? – оживился продолжению беседы вахтер.

– Яблоки наши… касимовские! – чуть не плача пояснил торговец.

– На каком вокзале? – сочувственно расспрашивал вахтер.

– На Казанском! – заплакал продавец.

– Там могут! – согласно кивнул вахтер. – Там татары грузчиками… народ лихой! Вороватый! Осип Аронович! – вдруг окликнул он худого до патологии парня в тюбетейке и с тортом в руках, проходившего через вертушку.

– Вы такую Лактионову… как маму звать? – спросил он у Гали.

– Мама Клавдия! – сообщила девочка.