Любовь, только любовь

– Означает ли это, что тот несчастный пострадает вместо меня? В этом случае я прошу вас простить его, как я сама это сделала. Его действия не заслуживают такой широкой огласки.

Чтобы отделаться от смущения, которое она чувствовала под упорным взглядом этих серых глаз, устремленных на ее лицо, она повернулась к зеркалу и мельком посмотрела на свое отражение. Возле нее в золотой раме появилось отражение герцога, который был на голову выше ее. Внезапно она вздрогнула: жаркие руки обняли ее плечи. Два одинаково бледных лица отражались в зеркале. Глаза, молодого герцога зажглись странным огнем, я его руки легка задрожали, как только он коснулся ее шелковистой кожи. Он нагнулся к ней так близко, что она почувствовала его теплое дыхание у себя на шее. Все это время он, не отрываясь, смотрел в ее фиалковые глаза.

– Этот мужлан сто раз заслуживает смерти. Он дерзнул совершить то, что я не могу себе позволить… как бы сильно я этого не хотел. Ты слишком прекрасна! Я боюсь, что мне теперь будет трудно спокойно жить без тебя… Когда вы собираетесь уехать из города?

– Как только закончится праздник. Наш багаж готов, и мулы оседланы.

– Тогда уезжайте, как собирались. Уезжайте этим же вечером, и пусть к завтрашнему утру как можно больше лиг будет между вами и Брюгге. Охранная грамота откроет вам городские ворота и обеспечит безопасный проезд по дорогам. Мы снова встретимся в Дижоне, куда я скоро возвращаюсь.

Смущенная и взволнованная прикосновением его рук, которые все еще ее держали, Катрин ощутила, как странное возбуждение наполняет ее грудь. Голос Филиппа был одновременно резким и теплым, повелительным и нежным. Она попыталась бороться с тем магическим действием, которое он оказывал на нее.

– Встретимся в Дижоне? Сир! Что может сделать могущественный герцог Бургундский с племянницей суконщика, кроме как опорочить ее репутацию? – спросила она с ноткой вызова, от которой кровь у Филиппа забурлила. Он убрал руки с ее плеч и погрузил в шелковистую гриву ее волос, затем нагнулся и зарылся в них лицом.

– Не строй из себя кокетку, – пробормотал он охрипшим голосом. – Ты прекрасно знаешь, какие чувства вызываешь во мне, и безжалостно этим пользуешься. Любовь принца не может быть позорной. Ты знаешь, что я готов пойти на все, чтобы заполучить тебя. Ты не была бы дочерью Евы, если бы не могла распознать желание в глазах мужчины.

– Сир… – запротестовала она.

Катрин попыталась оттолкнуть его, но он держал ее слишком крепко. Увлекаемый непреодолимым желанием, он наклонился и поцеловал ее в затылок, в ту мягкую выемку, где на шею ложатся короткие завитки волос. Отчаянно задрожав, Катрин закричала:

– Сир, ради Бога! Не вынуждайте меня дать пощечину еще и вам! С меня довольно на сегодня.

Он мгновенно отпустил ее и отошел на несколько шагов. Его лицо раскраснелось, серые глаза затуманились, а руки все еще дрожали. Вдруг он расхохотался.

– Прости меня! Должно быть, судьба пожелала, чтобы все мужчины сегодня так пылко реагировали на твою красоту. Боюсь, что я потерял голову. Я начинаю понимать этого мужлана – меховщика. Это отчасти твоя вина…

Говоря, он подошел к сундуку из черного дерева, вынул из него длинный и широкий плащ коричневого бархата с капюшоном, подбитый бесценными соболями, и быстро набросил его девушке на плечи. Складки пышного одеяния скрыли соблазнительно обнаженную грудь, что оказалось чрезмерным испытанием для выдержки монсеньора Филиппа. Можно было видеть только очаровательную головку с короной из золотых волос. Герцог еще секунду с каким-то отчаянием смотрел на нее.

– Ты так еще красивее! Тебе лучше уйти. Быстро, пока дьявол не стал искушать меня снова. Но не забывай, я еще найду тебя…

Он подтолкнул ее к потайной двери, и Катрин не заметила, как та отворилась. За полуоткрытой дверью она увидела блеск доспехов.

– Подожди, – выговорил Филипп. Он вышел из комнаты и через несколько минут вернулся со скрепленным печатью пергаментом.

– Охранная грамота. Быстро уходи… и если ты будешь думать обо мне хотя бы вполовину столько, сколько я о тебе, я сочту себя счастливым.

– Я буду думать о вас, сир, – сказала она, улыбаясь. – Но замечаете ли вы, ваша светлость, что вы по-прежнему обращаетесь ко мне на «ты»?

Филипп снова засмеялся молодым, непосредственным, беззаботным смехом.

– Я ничего не могу поделать! Что-то внутри побуждает меня обращаться к тебе на «ты». Может быть, потому, что когда-нибудь я надеюсь получить на это право.

Взявшись одной рукой за дверь, он задержал ее еще на мгновение. Свободной рукой он нежно, но с силой притянул ее к себе, и не успела девушка остановить его, как он наклонился и поцеловал ее в полураскрытые губы.

– Я так сильно хотел этого! – сказал он, как бы извиняясь. – Теперь иди…

Его рука прошлась по темному бархату, как бы выражая сожаление, которое он испытывал, отпуская ее. Она была уже на полпути от двери до стражника, который должен был сопровождать ее назад к дядюшке, когда Филипп остановил ее еще раз.

– Еще минутку! – произнес он с виноватой улыбкой. – Я даже не знаю твоего имени.

– Катрин, сир, Катрин Легуа, – сказала она, склонившись в таком глубоком реверансе, что ее лицо оказалось на одном уровне с коленями Филиппа. Он снова нагнулся, чтобы ее поднять, но она, улыбаясь, проворно уклонилась от него и последовала за стражником, чьи металлические башмаки гулко звенели на мраморном полу. Она ни разу не обернулась, чтобы вновь взглянуть на герцога, со вздохом смотрящего ей вслед. В первый раз Филипп Бургундский позволил женщине, которую он желал, уйти от него нетронутой, тем более той, которая так долго была с ним наедине. Но Катрин этого не сознавала. Голова у нее шла кругом, и, несмотря на только что разыгранную маленькую сцену, она чувствовала себя уставшей. Ей хотелось забраться в постель и растянуться на прохладных простынях. К Филиппу она сейчас чувствовала не больше тепла, чем раньше, когда стражники сопровождали ее во дворец, но то короткое время, которое она провела с ним, произвело на нее волнующее впечатление. Его поцелуй, его искушенные руки затронули сокровенные глубины ее естества, пробудили в ней таинственное вожделение, которое, пройдя, оставило чувство слабости и некоторого стыда, как будто она сделала что-то плохое.

В конце парадной лестницы она увидела поджидавшего ее Жака де Руссе. Его изучающий взгляд усилил ее смущение. Она почувствовала, что руки и губы Филиппа как бы оставили на ее коже невидимые следы. Она непроизвольно плотнее укутала плечи в свой роскошный плащ и опустила капюшон на лоб. Взгляд капитана не отрывался от ее губ, и она поджала их. С вызовом откинув голову, она стала спускаться по лестнице. Он последовал за ней, не проронив ни слова.

Только когда они достигли входной, арки, он решил заговорить.

– Мне приказано проводить вас до «Цветущей шелковицы», – сказал он бесстрастным голосом, – и проследить, чтобы вы без помех покинули Брюгге.

Катрин подарила ему из-под капюшона такую ослепительную улыбку, что молодой человек покраснел до корней волос.

– Какая честь! Полагаю, вам не приказано сопровождать нас также и до самого Дижона?

– Увы, нет… – начал он и затем уже совсем другим тоном воскликнул:

– Так вы едете в Дижон? Вы там в живете?

Да, конечно.

– О, в таком случае я еще увижу вас. Я ведь тоже из Бургундии, из самого сердца Бургундии, – добавил он с такой неподдельной гордостью, что она улыбнулась. Судя по всему, этот малый тоже хотел познакомиться с нею поближе. Катрин подумала про себя, что к тому времени, как она покинет Фландрию, ей назначит свидание вся герцогская армия. Эта мысль привела ее в столь хорошее настроение, что она вошла в гостиницу напевая. Матье Готрэн, как рухнул в кресло у камина, так и продолжал сидеть там, плача и осушая под опасливым взглядом хозяина бесчисленные кувшины пива. Появление Катрин в столь лучезарном виде явилось для него полной неожиданностью. Он ожидал увидеть лучников, судей в черных мантиях, возможно, даже самого палача, а перед ним была его племянница, весело смеющаяся, одетая, как принцесса, в плаще, ценность которого не ускользнула от опытного взгляда купца. Один из герцогских офицеров в одежде герольда сопровождал несостоявшуюся узницу, гордый, как сторожевой пес.

Все в Бургундии знали о подверженности герцога чарам женской красоты. Триумфальное появление Катрин дало Матье Готрэну обильную пищу для размышлений. Похоже было, что его племянница и герцог заключили мир. Оставалось только выяснить, насколько далеко зашел этот мирный договор. Расталкивая дремлющих слуг и торопя их побыстрее навьючить мулов, он внутренне поклялся быть начеку. Матье был из тех респектабельных горожан, для которых незаконный ребенок, неважно, королевский или нет, отнюдь не был подарком Небес.