Любовь в изгнании / Комитет
Шрифт:
Я надеялся заслужить ИХ доверие и лояльность, но задача до крайности осложнялась имеющимися в ИХ распоряжении средствами знать обо мне решительно все.
Проглотив несколько раз слюну, я заговорил так тихо, что едва разбирал собственные слова.
Старец приложил руку к черепу, наклонился вперед и проскрипел:
— Извините, я туг на правое ухо. Не могли бы Вы говорить громче?
Запинаясь и путая заготовленные слова, я послушно прокричал о полученном в детстве воспитании, об опрометчивом выборе жизненного пути, поскольку какое-либо призвание было мне неведомо, о постоянном и неудовлетворенном желании приносить пользу на выбранном поприще.
Особо были упомянуты идеалы и руководившие мною нравственные принципы, а также то, что успеху они никак не содействовали. Из-за постоянного
Заключительные слова сопровождались театральным жестом, тщательно разученным дома перед зеркалом. Для подтверждения сказанного из «дипломата» были поспешно извлечена куча аттестатов и справок, выданных массой учреждений и инстанций. За небольшим исключением все документы были написаны по-арабски, поэтому некоторое время пришлось напрягаться, переводя их на язык Комитета. Большинство его членов внимательно слушало, шелестя выложенными бумагами, но… не все.
Блондин с темными глазами, сидевший слева от старца, не проявлял решительно никакого интереса к дипломам, а продолжал сосредоточенно перелистывать досье.
Коротышка с неприятным лицом, занимавший, по-видимому, почетное место справа от председателя, вдруг резко поднял голову от бумаг и враждебно спросил:
— Я не могу Вас понять. Вы уже далеко не молоды и, тем не менее, хотите начать все заново. Вам не кажется, что время упущено?
Пожалуй, я возражал слишком горячо и поспешно. — Многие изменяют свою жизнь после сорока. Кроме того, я не собираюсь начинать в полном смысле с нуля. Скорее, это будет не начало, а продолжение долгого пути в благоприятном для меня направлении, позволяющем раскрыть все мои способности.
С откровенной неприязнью Коротышка мрачно буркнул что-то, и я догадался, какое нестерпимое раздражение вызвали в нем бесчисленные свидетельства моих способностей и успехов, выданные престижными организациями. Обычная зависть. Вполне возможно, что в юности он был в моем положении, прошел собеседование, но не смог использовать полученный шанс и добиться чего-нибудь значительного, да так и осел среди функционеров Комитета. Как ни странно, в такой вездесущей и влиятельной организации работало много посредственностей, которые в других местах себя ничем особенным не зарекомендовали. В каком-то смысле, уже одно членство в Комитете означало полную никчёмность.
Ко мне обратилась солидная пожилая дама, сидевшая последней слева, рядом с мужчиной в белом костюме:
— А танцевать вы умеете?
— Конечно.
Коротышка рвался в бой:
— Продемонстрируйте нам свое мастерство.
Я озадаченно спросил:
— Какой танец вам исполнить?
Спросил и тут же понял, что совершил еще одну ошибку: если здесь просят станцевать, то уж это должен быть…
Сообразив, что от меня требуется, я начал действовать быстро и решительно.
В поисках кушака несколько раз оглянулся по сторонам, но, не найдя ничего, чем можно было бы подпоясаться, сдернул с шеи галстук и повязал его пониже талии узлом сбоку, как это делают профессиональные танцовщицы. Оказалось, в таком одеянии масса преимуществ, во всяком случае, верхняя и нижняя половины туловища могут двигаться совершенно автономно. Никогда раньше мне не приходилось исполнять танец живота, что для мужчины совершенно естественно, однако сейчас я энергично крутил тазом, слегка отрывая пятки от пола и бросая на НИХ взгляды поверх плеча, затем скрестил над головой руки и даже попытался щелкать пальцами. Воодушевление помешало мне увидеть произведенное впечатление, но сам я был доволен.
Глухой и слепой председатель внезапно взмахнул рукой и крикнул:
— Довольно!
Один из военных (его лицо было полностью закрыто огромными черными очками) решительно выпрямился на стуле и отчеканил: — Из документов, которыми мы располагаем, о вас известно практически все. Остается выяснить только один момент — где вы были в течение этого года? Расскажите.
Повязывая на шею снятый с талии галстук, я лихорадочно соображал, о каком годе идет речь. На «комитетском»
языке указательное местоимение «этот» совершенно не обязательно означает «нынешний». Нелепо думать, что ИМ неизвестен не то, что год — хотя бы день моей жизни. Ясно, что он не назван умышленно, стало быть, если я попрошу указать время конкретнее, попаду в ловушку. Я должен самостоятельно и быстро дать нейтральный ответ. Как? Самое разумное — сразу же исключить годы, которые не могли интересовать Комитет. Итак, ввиду малости моего возраста отпадает период с 1948 по 1952, но как быть с тем временем, о котором здесь просто нельзя упоминать: 1956, 1958, 1961 и 1967? С кошмарной скоростью перебирая ответы, я, наконец, замер — нашел! Предельно короткий, предельно достоверный и предельно расплывчатый:— В тюрьме.
Никаких вопросов не последовало, и мне показалось, будто атмосфера враждебности слегка рассеялась; но по жесткой насмешке в темном взгляде блондина я понял, что ошибся.
Блондин подчеркнул что-то красным карандашом в лежавшей перед ним бумаге, наклонился к председателю и зашептал в его здоровое ухо, одновременно передавая бумагу Коротышке. Старец строго заскрипел:
— Вы прочли нам долгую лекцию о своих способностях. А вот в бумагах прямо написано, что у вас ничего не получилось с некоей госпожой. Факт установлен точно, так как имеется заявление самой госпожи. Как увязать этот случай с вашей саморекламой?
Вопрос был настолько неожиданным, что я растерялся. Такое случалось со мной не раз по разным причинам и с разными женщинами. Комитету не нужен точный и конкретный ответ, который я просто не в состоянии дать, пока не узнаю имени злополучной госпожи.
Коротышка, не сдержав раздражения, завопил:
— Да он, наверное, импотент!
У блондина было другое мнение. Он вновь наклонился к председателю:
— Скорее всего, он…
Конца фразы я не разобрал, но смысл не оставлял сомнений. Блондин кивком подозвал меня, поставил прямо перед собой и приказал снять штаны. Я с готовностью подчинился, снял брюки и аккуратно повесил их на спинку свободного стула, оставшись в носках, трусах и ботинках.
Комитет выжидающе смотрел на меня.
— Трусы тоже снимать?
Блондин утвердительно кивнул головой, и эта часть одежды так же аккуратно легла на брюки. Теперь все уставились на обнажившуюся часть тела — ее молча изучали. По следующей команде я наклонился и тут же почувствовал палец в заднем проходе, а после его извлечения и торжественного предъявления присутствующим, блондин с гордостью произнес:
— Я же вам говорил!
Первый раз за время заседания старик просиял, а все остальные страшно возбудились, принялись громко переговариваться и размахивать руками. В этом гвалте я не мог понять ни слова. Шум затих лишь после того, как председатель стукнул по столу кулаком и в напряженной тишине обратился ко мне:
— Наш век, бесспорно, является величайшей эпохой в истории человечества как по многочисленности и масштабам происходящих событий, так и по открывшимся для цивилизации перспективам. По какому же событию из всех войн, революций и открытий потомки будут вспоминать это время? Не могли бы вы изложить свое мнение но этому поводу?
Вопрос был достаточно скользким, но меня он обрадовал хотя бы возможностью использовать свои мозги и, наконец-то, произвести желаемое впечатление.
Для начала надо определить главное условие задачи:
— Это очень серьезный вопрос, и я мог бы перечислить многие важные события…
Блондин оборвал меня:
— Ты должен выбрать что-то одно. Это должно быть всемирное явление по сути, и по форме, отражающее основные идеалы современной цивилизации.
Облегченно улыбнувшись, я начал рассуждать вслух — накопленное за год подготовки требовало выхода. Мне хотелось блеснуть.
— Задача сложная. Рассмотрим, к примеру, феномен Мэрилин Монро, ведь известно, что американская красавица стала всемирно-историческим явлением нашей эпохи. Пришла, сверкнула и ушла… Канула в вечность. Усилиями гениев стандартизированной красоты Диора и Кардена эталон красоты меняется чуть ли не каждый день. Впрочем, смертен ведь и сам человек. По причине недолговечности нет смысла говорить об арабской нефти, ибо ее запасы должны скоро истощиться.