Любовь властелина

Напротив стола стоит шкаф, я сделала из него святилище моей сестры. На верхней полке — ее фотографии, на которые я не могу смотреть, книги, которые она любила. Среди прочих — сборник поэм Тагора, мы с ней вместе очень внимательно их читали, маленькие любительницы мистики, четырнадцати и пятнадцати лет. В этом шкафу, я сейчас его открыла, на плечиках висит платье Элианы, самое красивое, которое я не осмелилась никому отдать и которое, может быть, до сих пор хранит запах прекрасного тела, прервавшего свой бег в самом начале пути.

Любимый, вчера вечером я читала книгу и внезапно заметила, что ничего не понимаю, что думаю о Вас. Любимый, я велела вновь покрасить маленькую гостиную и мою комнату. Завтра маляры положат последний слой краски. Может, я себя этим как-то обесцениваю в Ваших глазах, но я сделала это для Вас. Для Вас я еще купила персидский ковер, большой, настоящий ширазский, надеюсь, он Вам понравится. Он выдержан в зеленых, розовых и золотых тонах, очнь нежные оттенки.

Любимый, одежда, которую я заказала, внушает мне беспокойство. Я не знаю, понравятся ли Вам те наряды, что кажутся мне удачными, а ведь есть еще и те, которые, я заранее уже знаю, никуда не годятся, но я из трусости ничего не сказала кутюрье и сделала вид, что всем довольна. Понадобилось столько исправлений, что все заказы будут выполнены только в субботу, в день Вашего приезда. Положимся на милость Божью! Послушайте, любимый, если какие-то платья Вам не понравятся, нужно сказать мне об этом сразу же, совершенно честно, чтобы я их не надевала, но это все будет, когда я Вас увижу. Заранее спасибо.

Любимый, у меня болит щиколотка, потому что мне недавно пришлось опрометью бежать в телефонную кабину, чтобы спасти Вашу телеграмму, которую я там непростительно забыла. Но я не хочу, чтобы Вы думали, что я стала какой-то калекой. Так что, уточняю, щиколотка не опухла, и я не хромаю. Послезавтра все пройдет, и моя щиколотка будет в совершенном порядке.

Я отдаю себе отчет, что должна быть более женственной, должна скрывать свое желание Вам понравиться, и не нужно говорить Вам то и дело, что люблю Вас. По сути, я должна была прислать Вам совсем короткую телеграмму, что-то вроде «договорились 25 августа», и ничего более, или еще лучше: «25 августа не смогу». Если бы я была настоящей женщиной, я не отправила бы Вам это письмо, Вам, не нашедшему даже времени мне написать. Но я не женщина, я неловкий ребенок, притворяющийся женщиной, твой ребенок, который любит тебя. И я, как ты видишь, никогда не сказала бы тебе в телеграмме, что у меня нет времени написать тебе.

Теперь я хочу сказать Вам, что я делала вчера и сегодня. В среду после обеда, после поездки к кутюрье, я поехала в Жюсси навестить фермеров, очень славных людей, с которыми давно дружу. Я хотела с ними поздороваться, но еще хотела, чтобы они отвезли меня в поле, где пасется их корова Ночка, с которой я тоже знакома с детства. Они позволили мне, и я взяла большую палку. Уу, Ночка! Спустя некоторое время, когда я нагнулась, чтобы сорвать гриб дождевик, я поймала себя на том, что про себя шепчу два слова: любовь моя. Мы с Ночкой гуляли до семи часов.

Вернулась домой я в восемь часов вечера. Без пяти девять побежала в сад, чтобы посмотреть на Полярную звезду. Надеюсь, Вы были на месте. Я, кажется, это почувствовала. Потом я пошла прогуляться в лесок. Вернулась довольно поздно. В постели я перечитывала Ваши телеграммы, но немного, чтобы они не потеряли своей прелести. Потом я смотрела на Вашу фотографию, постепенно, не слишком долго. Я тоже ее экономлю, дабы она не потеряла своей силы. Я положила ее под подушку, чтобы спать с ней. Но испугалась, что она помнется, и вынула ее. Я положила ее на столик у изголовья, чтобы увидеть сразу, как только проснусь. В половине двенадцатого мне захотелось спать, но я старалась не закрывать глаза до полуночи, чтобы уже наступила пятница и остался всего один день до Вашего приезда.

А вот что я делала сегодня. Утром, после ванны, я долго загорала на солнышке в саду у стены, думая о Вас, потому что была не слишком одета. Мое тело, такое же теплое, такое же тяжелое, такое же твердое и гладкое, как стена на солнце, ощущало пробегающие по нему легкие пальцы ветра, перебирающего пряди волос и ласкающего бедра, и оно уже не помнило, где оно само, а где стена. То, что я написала, несколько литературно, знаю. Что-то вроде эссе, довольно неудачного, но это — чтобы Вам понравиться. Бедная Ариадна, какая глубина падения. Потом я ушла из дома и побрела по городу куда глаза глядят. Остановилась около магазина для охотников, мой интерес привлекли в витрине упаковки «Spratts». Ужасно захотелось войти и купить эти печенья для собак, которые страшно манили меня в детстве, ведь наверняка они такие восхитительно твердые. Но я сдержалась, потому что Ваша возлюбленная не должна грызть собачье печенье. Затем, чуть подальше, я купила лакричные леденцы. Чтобы съесть их незаметно для окружающих, я остановилась за Машинным мостом. Они были невкусные, я все их бросила в Рону. Пересекая набережную Безансон-Хюг, я чуть не попала под машину, водитель обозвал меня идиоткой. Я сказала ему, что так не считаю.

Что я еще делала? Ах, ну да, писчебумажный котик, с которым я недавно познакомилась. Я зашла повидать его, потому что он очень милый и хорошо воспитанный. Поскольку мне показалось, что он ослаблен, я принесла ему пачку общеукрепляющих гранул, на базе печени и сушеной рыбы. Ему, по-моему, они понравились. Потом я пошла посмотреть на Вашу гостиницу, на окна Вашей квартиры. У меня появилось желание пообедать в ресторане Вашего отеля. Войдя, я чуть не упала, потому что споткнулась о ковер. Все было очень вкусно, я даже заказала два десерта. На протяжении всего обеда какой-то довольно красивый господин почти непрерывно смотрел на меня!

Любимый, я прервусь на минуту, чтобы нарисовать для Вас Большую и Малую Медведицу, листочек прилагаю, красная точка — это Полярная звезда. Храните этот рисунок, он Вам пригодится для следующих командировок. Выйдя из ресторана, я подошла к конторке администратора и сказала, что хотела бы посмотреть номер, потому что моя подруга, которая вскоре должна приехать в Женеву, просила меня навести справки. Они мне ответили, что в данный момент свободных номеров нет, на что я и рассчитывала. Тогда я коварно поинтересовалась, нельзя ли взглянуть на номер какого-нибудь отсутствующего клиента, в надежде, что они покажут мне Ваш. Увы, они отказали. Не удалась моя хитрость. Потом мне захотелось пойти в кино, но шел любовный фильм. Герой был, как всегда, настолько хуже Вас, меня даже возмутило, что героиня так с ним носится, и потом, они слишком много целуются в губы, это тоже меня задело. Затем я взяла такси и отправилась во Дворец Лиги Наций. Я стояла и смотрела на окна Вашего кабинета. Потом я пошла в парк и нашла нашу скамеечку. Но на этой самой скамейке двое влюбленных неприятного вида целовались на глазах у всех. Я ушла оттуда.

А потом — мрачное блуждание по улицам, мне не хватало вас больше, чем обычно, и сумочка уныло болталась на руке. Покупка книги о том, как заботиться о красоте, и еще одной, о международной политике, чтобы не чувствовать себя полным ничтожеством. Затем я села в трамвай и отправилась в Аннмас, это маленький французский городок рядом с Женевой, Вы, наверное, знаете. Обе книги я забыла в трамвае. А теперь я скажу Вам, зачем отправилась в Аннмас! Чтобы купить обручальное кольцо! Никогда раньше не хотела его носить, а теперь вот захотела. Мне понравилась идея купить его во Франции, это как-то более секретно, вроде бы наша общая тайна. Любимый, я сказала ювелиру в Аннмасе, что праздную свадьбу 25 августа!

Что касается Аннмаса, мне вспомнилась история из моего детства. Простите, я Вам ее уже как-то вечером рассказывала, уж не сердитесь. Еще одно юношеское воспоминание, вот какое. Когда мне было пятнадцать или шестнадцать лет, я искала слова, запрещенные в словарях, такие как объятие, поцелуй, страсть и другие, которые я даже не могу произнести. Теперь это уже не нужно.

Продолжаю рассказ про сегодняшний день. Вернувшись в Женеву, с кольцом на пальце, я купила Вам очень красивый домашний халат, самого большого размера, какой только бывает, и забрала его сразу же, чтобы разложить на моей кровати. Потом я купила двенадцать пластинок Моцарта, которые тоже взяла с собой, несмотря на их солидный вес. После этого я зашла в аптеку взвеситься. Ужаснулась, насколько увеличился мой вес. Неужели я стала жирной, сама того не заметив? Но тут я поняла, что держу два альбома дисков, очень тяжелые. Я вышла из аптеки, напевая про себя: "О, любовь моя, я твоя всегда". Глупо, знаю.

Вернувшись в Колоньи в половине шестого, я сняла кольцо, чтобы избежать лишних вопросов, ведь Мариэтта отлично знает, что я не ношу колец. Читала Гегеля, пытаясь что-нибудь понять. Потом в качестве компенсации принялась за постыдное чтение женского журнала: сердечный вестник и страница гороскопов, чтобы знать, что же будет со мной на этой неделе, конечно же я в это не верю. Потом я попробовала нарисовать Ваше лицо. Результат был ужасен. Потом я нашла Ваше имя в ежегоднике международных организаций. Потом, поскольку у меня есть Ваша фотография во многих экземплярах, я вырезала Вашу голову и приклеила на открытку с изображением Аполлона Бельведерского, на место его головы. Ужас! Потом я подумала, что я могла бы сделать для Вас. Связать что-нибудь? Нет, это вульгарно.