Любовники

Молодой человек завел заглохший от резкого торможения мотор, и машина тронулась с места, последовав за уже выезжавшей из двора «скорой».

Дина достала из кошелька несколько купюр и положила на приборную доску перед водителем.

«Господи… но почему? Этого не может случиться… Ты ведь не допустишь!..»

Дина сидела, буквально запечатав рот ладонью и впившись глазами в мелькающий впереди белый с красными полосами микроавтобус, который проблесковыми огнями и изредка включаемым тревожным воем сирены прокладывал себе путь в плотном потоке машин.

Молодой человек молча собрал деньги и положил их Дине на колени.

— Возьмите. Спрячьте.

Дина, оторвавшись от своего беззвучного монолога, ничего не понимая, посмотрела на водителя.

Он повторил:

— Деньги заберите.

Дина машинально сгребла купюры, глянула на них, потом на молодого человека и спросила удивленно:

— Вам что, не нужны деньги?

— Не нужны, — ответил он, улыбнувшись.

— Как хотите… — сказала Дина, скомкала их и спрятала в сумочку.

— Муж? — спросил молодой человек.

Она снова растерянно, словно будучи выдернута из другого измерения, глянула на него. Потом, поняв вопрос, сказала:

— Нет, любовник.

Молодой человек ничего не ответил, только посмотрел на свою попутчицу более внимательно.

А Дина подумала, что на дворе двадцать первый век, а не советское мрачное средневековье с его махровым «научным материализмом», и врачи должны были бы уже знать, что, кроме тела, у человека есть еще и душа и, если с телом случилась неприятность, нужно обратиться к душе, к духу и поддержать его, а он поддержит тело, в котором обитает… Не должны они отталкивать близких от страждущего, а, напротив, дать им возможность постоянно быть в контакте с ними! Вот Аня знает об этом. Потому она пошла в реаниматологи…

Аня

Динина двоюродная сестра Аня вышла замуж сразу после школы. Вышла за не слишком надежного мужчину. Его и мужчиной-то трудно было назвать: почти ровесник, всего на год старше, прожил за пазухой у родителей, жизни не нюхал, и вот — в девятнадцать лет узнал, что скоро будет отцом, о чем сразу же сообщил своим предкам. Предки немедленно взбунтовались и против отцовства, и против брака.

Тетя Ира с дядей Сашей тоже без энтузиазма выслушали сообщение дочери о предстоящем событии. Они выпили по цистерне валерьянки, высказали Ане все, что о ней думали, но решили оставить дочь при себе и растить внука или внучку, пока сама она будет учиться в институте.

В институт Аня не хотела. Она ничего вообще не хотела. Ей нравилось сладко спать со своим мальчиком до полудня, потом вкусно кушать, потом чистить перышки и к вечеру ближе, обзвонив своих друзей-приятелей, отправиться куда-нибудь на очередную вечеринку.

Родителям она ультимативно заявила: сначала замуж, потом ребенок, а там посмотрим. И если предки не благословят их брак, они найдут где и на что жить, потому что любят друг друга неземной любовью и плевать им на все и всех. Мальчик заявил примерно то же самое в своем доме: что он твердо решил стать мужем и отцом, что уйдет из дома навсегда, если кто-то вздумает чинить препоны его счастью.

В конце концов обеим семьям ничего не оставалось, как познакомиться поближе. К приятному удивлению жениха и невесты, их родители с первого взгляда пришлись друг другу по сердцу. Мужчины выпили за счастье своих детей и крепко обнялись, укрощая желваками слезные железы, женщины, как водится, поплакали, не скрывая своих чувств. Потом сыграли свадьбу, сняли для своих полуоперившихся птенцов двухкомнатное гнездышко и обставили его в лучших традициях преуспевающего советского среднего класса.

Неземное счастье Ани и ее Ромео закончилось вскоре после рождения дочки.

Первые недели и даже месяцы они еще забавлялись своим новым статусом и положением в среде сверстников. Новоиспеченный папаша демонстрировал свое произведение многочисленным друзьям, струящимся через их уютную квартирку неиссякаемым потоком дни и ночи напролет, а юная мадонна кокетливо извинялась всякий раз перед компанией, прежде чем обнажить грудь и приложить к ней проголодавшуюся малышку. Только просыпаться и вставать теперь нужно было по часам или по требованию своего чада, а не тогда, когда просто больше не можешь валяться в постели, нужно было стирать пеленки, ходить в магазин и готовить еду. И как оказалось, ни ему, ни ей не светило лишать себя радостей жизни и положить все свое время и все свои силы на алтарь нужд пищащего или орущего — и всегда некстати — существа, ломающего их веселые планы. Начались мелкие перебранки типа: «Почему я, а не ты?», потом хлопанья дверью, потом слезы по телефону то одной, то другой бабушке. Потом обнаружилась следующая беременность такого срока, что избавление от нее классифицировалось уже как детоубийство и ни один врач не шел на это ни за какие деньги.

Аня совсем забросила первого ребенка и принялась вытравливать из себя второго. Несостоявшийся отец и муж вернулся к предкам, лаконично объяснив свой поступок словом «надоело», а потом забрали домой и Аню. Гнездышко разворошили, поделили утварь между обломками бывшей семьи, оформили развод. Родители не переживших первого же в жизни испытания детей тем не менее остались друзьями и ждали появления второго внука. Аня впала в депрессию, ей стала безразлична не только маленькая дочь, но и собственная жизнь, не говоря уже о втором ребенке, до рождения которого оставалось совсем немного.

Но второй Анин ребенок умер еще в утробе, не снеся столь яростной атаки на свою хрупкую, висящую на волоске пуповины жизнь. И случись иначе, неизвестно, что за пороки обнаруживались бы у ребенка один за одним после рождения, главным из которых могла стать интоксикация ненавистью, поступавшей в его едва обозначившийся организм с кровью женщины, упорно не желавшей стать ему матерью.

Аню насилу спасли. Ее инертный образ жизни — она почти не вставала с постели, глядя пустыми глазами в потолок или стену, — не дал вовремя распознать признаки беды. Когда однажды мать принесла дочери поесть, та не могла шевельнуться, а только стонала еле слышно. Потом она лежала в больнице, а Дина с Костей дважды отдавали ей напрямую свою кровь. Аня таяла на глазах, но цеплялась за жизнь и выкарабкалась.

Возможно, это был тот случай, когда нет худа без добра. Что-то мощно сдвинулось в сознании молодой женщины, и жизненные ценности выстроились в подобающий ряд.

Ее доселе заброшенная годовалая Полина стала дочерью, у матери Полины появилось желание выучиться и реализоваться в этой жизни.

И так оно и получилось. После выздоровления Аня занялась серьезной подготовкой к институту — она решила стать врачом. Ей много пришлось потрудиться, наверстывая упущения последних классов, но стремление было столь сильно, что удивлялись все вокруг, не только родители. Она посещала подготовительные курсы в институте и бегала к Дине или Косте на консультации по химии. Откуда у сестры появилась такая страсть, Дина прекрасно знала.

* * *

Однажды после процедуры переливания крови она зашла к Ане в палату.

— Анечка, все будет хорошо, — сказала Дина. — Все уже хорошо. Ты веришь в это?

— Да. Все уже хорошо, — ответила Аня, и Дина еще раз отметила, как она изменилась.

Она словно светилась изнутри. В прежней жизни, в жизни до, если Анины глаза и загорались, свет их был лихорадочным, болезненным, словно она куда-то спешила, словно что-то не успевала. Это было суетное, сиюминутное трепетание мотылька, которому отпущено на жизнь лишь несколько часов. Она азартно говорила о новых нарядах, рассказывала о том, как здорово они повеселились в прошлые выходные, кто сколько выпил, кто кому набил морду за нее или за ее подружку и куда они поедут в следующий раз…