Любовники
Шрифт:
«Конечно!»
«Ну-ка?..»
«Я могу закатить скандал и потребовать ответа».
«Что тебе мешает пойти на такой шаг?»
«Ты же знаешь, я не люблю… нет, я ненавижу скандалы. После скандала все должно закончиться. После скандала просто невозможно дальше оставаться вместе. — Дина вспомнила тот самый скандал из своего детства — когда мама плакала, а дядя Толя кричал на нее и тоже плакал. И эти его слова… Дину передернуло. — Нет, только не скандал».
«Что еще?»
«Могу переждать… посмотреть, чем все закончится. А ты что посоветуешь?»
Внутренний
«Что я посоветую? Ты ведь уже выросла из того возраста, когда я мог давать тебе советы. Ты уже сформировалась как личность. Ты теперь такая, какая ты есть…»
«Ты хочешь сказать, что я должна поступить так, как мне велит моя сущность?»
«Твое сердце, уточнил бы я. Конечно. Ты ведь иначе не умеешь».
«Но ведь и ты не посоветуешь чего-то не присущего мне».
«Нет. Не посоветую».
«Ну?..»
«Ты все-таки хочешь получить рецепт?»
«Я хочу знать твое мнение».
«Мое мнение таково: ты сделаешь только то, что сочтешь нужным сделать. И я тебя благословляю на это».
И Дина решила выждать.
Но Костя, видно, был к этому не готов. Не то чтобы он был не готов к Дининому терпению и молчанию, он был не готов ко лжи. Даже к молчаливой.
Вечером он пришел в обычное время, как обычно, поцеловал Дину на пороге. Как обычно, они поужинали. И все же в этой обычности присутствовало что-то неуловимо чужеродное. Так бывает, когда чувствуешь сквозняк — едва заметный, почти неощутимый, — и окна закрыты, и балкон, но откуда-то тянет незаметно и нудно, нарушая комфорт.
— Я поработаю, — сказал Костя после ужина и отправился в кабинет.
Дина прибрала в кухне и пошла за Костей. На большом уютном диване, поставленном здесь специально для Дины, ее ждал свежий журнал «Иностранки».
— Я не помешаю? — Не то чтобы это был какой-то необычный вопрос, но звучал он очень редко и только в случаях, если Костя был занят чем-то особенно ответственным.
— Нет, конечно, — ответил он.
Дина, поджав ноги, уселась поудобней на диване, раскрыла журнал, но читать не могла. Строчки серыми змейками ускользали от ее внимания, буквы не желали складываться в слова. Более того, она чувствовала, что Костя тоже отнюдь не поглощен своим занятием. Она украдкой, не поднимая головы, поглядывала на его полупрофиль, на спину, затылок.
Наверное, он почувствовал этот скользящий взгляд. Или Динино состояние… Они слишком хорошо друг друга чувствовали, чтобы продолжать эту игру в молчанку.
— Я тебе изменил, — сказал Костя, не шевельнувшись.
— Я знаю, — произнесла в ответ Дина.
— Откуда? — Его плечи едва заметно дернулись.
— Дедукция.
— И что теперь? — все так же, не меняя позы, спросил он.
— Тебе решать. Я могу уйти.
— Куда?
— У меня есть мама, поеду к ней.
— Гоше нужно учиться здесь.
— Давай подумаем…
Костя резко повернулся к Дине:
— А тебя что, это нисколько не задело?
— Почему же…
— А почему ты молчишь?
— А я должна бить посуду? Или сама биться в истерике?..
Он отвернулся и сел, как сидел прежде.
— Ведь
это ничего не изменит, — продолжила Дина. — Будет так, как решил ты.— Я ничего не решил.
— Значит, решишь.
— А ты не собираешься ничего решать?
— За тебя? За тебя — нет. А за себя я решу, когда ты для себя примешь окончательное решение.
Костя уронил голову на руки.
— Я не знаю, что мне делать, — простонал он.
Это было лет семь тому назад, поздним вечером на даче, у костра. Маленький Гоша уже спал, набегавшись за день, наплескавшись в речке и отведав шашлыка вместе со взрослыми. Миша и его невеста только что попрощались с Диной и Костей и отправились к себе на дачу.
— Может, и Мишка наконец-то к берегу прибьется? — сказал Костя.
— Ты ему этого желаешь как друг или завидуешь его свободе? — засмеялась Дина.
— Да ладно тебе! Это мне пусть завидуют. С моим прошлым покончено раз и навсегда!
— Никогда не говори «навсегда»!
— Ты что, провоцируешь?
— Нет, заранее освобождаю от чувства вины, в случае чего.
— Ага! Значит, даешь мне карт-бланш!
— Если хочешь, то так.
Костя вдруг стал серьезным.
— А себе ты тоже даешь карт-бланш?
— А почему бы и нет? Или ты у нас домостроевец? — Дина все еще смеялась. — И то, что позволено Юпитеру, не позволено его жене?
Костя подумал немного и так же серьезно сказал:
— Да нет, я, скорей всего, не домостроевец… А даже если бы и был… Ты же свободная женщина. Тебя ничто не связывает…
— А любовь? — Теперь Дине не хотелось шутить. — Любовь — это что, менее прочная вещь, чем штамп в паспорте?
— Нет, конечно. Только когда есть любовь… там, где есть настоящая любовь, измене, наверное, просто нет места.
— А всякие «затмения сердца»?
— А ты знаешь, что это такое? У тебя уже было?.. Затмение сердца? — Костя насторожился.
— Нет, не было.
— Но может быть?
— Мы же люди. Мы — живые мужчина и женщина… Живем среди живых женщин и мужчин. Если это бывает сплошь и рядом… Значит, и с нами может случиться.
— И как потом? Что с этим делать?
— А это уж посмотрим. Наступит момент, будем решать, что делать. А не наступит… так и говорить не о чем.
Дина смотрела на Костину поникшую спину, на бессильно опущенные плечи и не могла понять: кому она больше сочувствует — себе или ему.
— Я ничего не могу сейчас решить, — сказал Костя.
— Значит, сейчас не решай.
Костя снова повернулся к Дине. На его лице было искреннее страдание.
— И ты сможешь ждать? — очень тихо, с надеждой в голосе спросил он.
— Да. Смогу. Я уеду, а ты оставайся. У тебя будет возможность попробовать другую жизнь, подумать, что тебе больше подходит…
Дина вдруг ощутила неимоверную усталость. Ей показалось, что, если она сейчас же не ляжет или скажет еще хоть одно слово, она умрет. Словно в ее теле осталась всего одна, последняя, капля жизни. Она пошла в детскую и рухнула на Гошину постель без сил, без мыслей.