Любви много не бывает!

— Нет, что ты? — ухмыляется здоровяк. — Мне очень нравится. Он такой… такой необычный.

— То-то же! — победоносно выдаю я. — Теперь готово… Ай!

Мужчина обхватывает мою талию руками и приживает к себе.

— Спасибо! — выдыхает он в мои губы перед тем, как накрыть их своими.

От его поцелуя кружится голова. Чувствую себя пушинкой в его руках, когда он подхватывает меня, несёт, а затем усаживает на что-то твёрдое.

Распахиваю глаза.

Стиральная машинка.

— Что ты… — только и всего успеваю сказать я перед тем, как мои мысли разлетаются перепуганными птицами.

Мозг говорит: «Пока!», отпуская тело в свободное плавание, когда его большие ладони начинают терзать мои соски под тонким вязаным джемпером, когда сжимают ягодицы до сладкой боли, когда в мою промежность упирается отнюдь не ствол крупнокалиберного оружия. Его алчные губы исследуют изгиб моей шеи, а зубы царапают нежную кожу и даже слегка прикусывают.

Осознание, что всё происходящее неправильно, что так быть не должно, выстреливает в мозг запоздалой пулей.

Я разрываю поцелуй и мотаю головой:

— Нет, Вов, не надо… — выдаю тихо, будто сама не верю в то, что говорю.

Мужчина целует меня снова и снова. Он не слышит или просто не хочет слышать меня. Его руки на миг застывшие, вновь оживают. Они поглаживают, мнут, подталкивают так близко к краю, что я вот-вот сорвусь в эту бездну и растворюсь в ощущениях, наплевав на остатки гордости.

— Шарапов, остановись! — на этот раз более громко и уверенно говорю я. — Стой! Отпусти меня!

Сосед отпускает, отступает на шаг и смотрит на меня в упор, тяжело дыша.

— Уходи! — хрипит он. — Живо!

Я на миг замираю, пораженная таким резким ответом, но быстро взяв себя в руки, заставляю свою размякшую тушку стечь на пол.

— Прости! — голос мой шелестит будто опавшая листва на ветру.

Я выбегаю из ванной, даже не посмотрев на него. Боюсь. Не знаю, его или себя. Или того, что, увидев его мощную сгорбленную фигуру, а именно таким он мне сейчас представляется, не смогу уйти.

Пока обуваюсь, краем глаза замечаю Зевса, который поднявшись со своей лежанки провожает меня взглядом и словно говорит: «Уже уходишь?»

— Пока, Зевс, спасибо тебе! — говорю сдавленным от слёз голосом.

Хватаю в охапку куртку, рюкзак и щёлкнув автоматическим замком, выбегаю в тамбур, а затем на лестничную клетку.

Двадцать пять, всего двадцать пять грёбаных напольных плиток и вот она – дверь родного тамбура. За ней я спрячусь ото всех, от него, от своего стыда и смогу сохранить хотя бы каплю собственного достоинства.

От лица Владимира…

Слышу лязг замка и звук захлопывающейся двери.

Ушла.

Злюсь на себя. На неё злюсь. На всю ситуацию в целом.

Сука! Какого хрена сорвался? Испугал? Обидел? Что? Никак в толк не возьму. Она ведь сама хотела. Или нет? Чёрт разбери этих баб!

Зевс скребётся в дверь. Впускаю его.

— Ну что, лапы пришёл мыть? Вспомнил? А я вот забыл… — треплю пса по холке.

Он смотрит мне в глаза и будто бы понимает, что его хозяин облажался. Всё понимает, только сказать ничего не может, а так бы наверняка дал дельный совет.

Открываю дверцы кабинки максимально широко и настраиваю в лейке воду.

— Запрыгивай! — командую я.

Зевса не нужно просить дважды. Он очень любит купаться. Несколько капель шампуня для животных и тёплая вода делают своё дело — теперь его лапы не будут сохнуть и чесаться от реагентов, да и в квартире будет немного чище.

Хотя… он судя по всему, он уже успел наследить и даже забраться с лапами в лежанку — я-то его знаю.

Но ругать не стану, сам виноват…

Вытерев лапы Зевсу, шагаю в дурном настроении в гостиную. Там включаю телевизор. Щелкаю бездумно пультом, переключая каналы. Всё не то — глазу не за что зацепиться. Выключаю, погружаясь в абсолютную темноту. Ложусь на диван и чувствую, как собака кладёт свою морду мне на руки. Я глажу его и становится чуточку легче, спокойнее как-то.

Не знаю который час, но телефон мой начинает звонить. Достаю его из кармана джинс.

— Шарапов, как твоё самочувствие? — басит в трубку Игнатов. — Я слышал, ты из больнички сбежал. Что, так на работу выйти охота?

— И тебе, Вить, привет! Что случилось?

— Тут на районе двух нариков патруль задержал. Так у них твоё удостоверение нашли и чей-то телефон… Как такое могло случиться, Володь, не расскажешь?

— Не Костяева с Совиным случайно? (Хотя мог бы и не спрашивать).

— Их голубчиков, — хмыкает Виктор, — Рассказывай Шарапов.

— А что тут рассказывать? Пошёл гулять с Зевсом, а там они девушку прессуют.

— Ну и ты, конечно, заступился и отдал им взамен своё удостоверение, — прикалывается друг.

— Удостоверение, видимо, выронил, когда падал, — говорю серьёзно. Шутки шутить нет ни малейшего желания.

— О-о-о… Так это было нападение на сотрудника полиции? Конкретно же они попали, — довольно хмыкает Игнатов.

Давно он их закрыть хочет, только вот изворотливые черти… были. Теперь им не отвертеться.

— Они в участке?

— Да, всё как положено, — хмыкает Виктор, — Федорович сегодня дежурит, глаз с них не спустит.

— Понял. Завтра заеду.

— Давай, Володь, ждём!

Скидываю звонок и провожу ладонью по лицу.

Что-то мне подсказывает, что телефончик-то они моей соседки прихватили.

На следующее утро.

От лица Дианы…

Я перерываю свою рюкзак уже по второму кругу, но мобильника в нём не нахожу, хотя точно помню, что положила его именно туда. На всякий случай выворачиваю карманы куртки, но кроме магазинных чеков ничего в них не обнаруживаю.

И как теперь быть? В телефоне у меня вся моя жизнь: карты, книги, записная книжка, напоминалка, заполненная до отказа, так как я часто всё забываю; телефоны клиентов, родителей, друзей. В общем, все мои контакты.

Да, это можно всё восстановить, но на это потребуется время. И как только раньше люди обходились без телефона? Не представляю…

А, может, я в квартире соседа его оставила?

Да, нет… Не могла.

Хотя ни в чём не могу быть уверена. Я как в трансе была, сама не своя… Или, наоборот, я настоящая: пылкая, страстная, отзывчивая… а не бревно, как любил говорить обо мне мой бывший.