Люди, дружившие со смертью

Лошадей расседлали, двоих стреножили — третьей это было без нужды, и пустили пастись.

Делать было нечего, и мы собрались пообедать.

Лагерем стали ввиду дороги, тролль наломал сушняка, Ади отправился вроде как на охоту, но вернулся с рыбой. Причем я был готов поклясться, что самую крупную рыбину он убил уколом в голову своим панцеропробойником.

Речная рыба, как водится, была костлявой, но наелись мы досыта, а затем сперва Ади, а потом я провалились в сон.

Последнее, что я помню — тролль о чем-то бурчал…

–

Разбудили меня грубо. Настолько грубо, что, не разобрав со сна, я хватился за саблю. Но, открыв глаза, увидел, что меня трясет за плечо тролль — нежность, безусловно, была не его сильной стороной.

Рядом тер лицо Ади…

— Что случилось? — спросил я у него.

Но ответил Эршаль:

— Кто-то едет…

Я прислушался, но не услышал ничего, о чем сообщил остальным.

— А вы ухо к земле приложите… — предложил тролль.

— Ну вот еще, буду я уши пачкать… — зевая ответил Ади, — Подождем…

Я смотрел во все глаза на рощу, указанную Эршалем, но все же не видел ничего.

Наконец, я услышал шум — сперва просто далекий ор, затем я смог разобрать слова песни. Пели «Твердость камня»

«…

Давай мы посмотрим назад

На берег, где волны шумят

Не строят на дюнах дома

Снесут их ветра и шторма

Я знаю — тот шанс невысок

И вымоет море песок…

«

И, наконец, из-за дальнего леска появилась колонна — сперва я подумал, что это купцы, но затем оказалось, что сброд этот разношерстный, телеги самые разнообразные. Охраны я не заметил, да и путешественники делали все, чтоб их процессия бросалась в глаза: лошади был убраны в ленты, вдоль бортов телег висели какие-то транспаранты. Над головным фургоном реяло два флага.

Кортеж двигался медленно, и вскоре мы увидели причину — последнюю телегу тянули шесть мужчин. Именно они и пели, верней, кричали песню. Процессия явно принадлежала торговцам иллюзиями, и эта песня, призывающая не строить воздушных замков, выглядела как мятеж, бунт на борту. Но тянущим телегу было тяжело, им многое прощалось.

И они орали, налегая на ремни, привязанные к оглобле:

«…

Я буду жить

где

камень тверд

Я буду знать

что

меня ждет

Я хочу жить

где

камень тверд

«

— Цирк или зоопарк, — предположил я.

Тролль промолчал, вероятно, оттого что подобного еще не видел, но Ади мне ответил:

— Странствующий бордель.

Но мы оба ошибались — это был бродячий театр.

–

Мы перегородили им дорогу. Просто вышли на тракт: я в центре, Ади справа, тролль — слева. Оружие не обнажили, но прятать тоже не стали. Объехать нас у кортежа бы не получилось, и они остановились в дюжине шагов.

— Чего надо?.. — крикнул старик-возничий.

— У меня конь захромал, — ответил Ади. — Если у вас есть лишний, я бы вам хорошо заплатить…

Вряд ли они поверили — проезжий шлях был плохим местом для сделок.

— А у твоих друзей тоже лошади сдохли?

— Не сдохли, но двоих они не понесут…

— Да у нас у самих вол пал…

Это была правда — театр был небогатым, настолько, что обходились они лишь необходимой тягловой силой. Потеря одного вола пробила в их бюджете брешь…

Из фургона появилась голова женщины, она что-то прошептала возничему.

— А ведь верно… — проговорил тотю — Уж не господина Реннера-младшего мы здесь видим?

Ади слегка поморщился и кивнул:

— Он самый…

Старик спрыгнул на землю, подошел к нам ближе и стал внимательно рассматривать Ади внимательней. Я и тролль возницу будто не интересовали вовсе. Причем на самого известного убийцу он смотрел вовсе без страха, будто знал то, что нам было неизвестно.

— Он самый… — согласился старик, — Не каждый день в чистом поле встретишь живую легенду… Вы, господин Реннер, конечно легенда, но злые языки утверждали… Уж простите… Что вы уже не живая легенда…

Старик хохотнул… Ади кивнул, сдувая с перчатки пылинку:

— Покамест жив… Можешь даже пощупать…

Тот так сделал, будто портной попробовав ткань его куртки:

— Для нас было бы большой честью помочь вам и вашим друзьям, но я не представляю как… Хотя… Если вы не сильно спешите, могу предложить место в фургоне. Мы идем в Найвен и Лот… Уж там вы кобылку себе подберете…

Так мы и сделали. Решение нашлось выгодное для обоих сторон. Мерина впрягли в телегу, Ади забросил в нее седло и сел сверху. На краю уселся тролль, я остался при своих…

Когда колонна тронулась, я не преминул съязвить:

— Ну как дела, у рыцаря на телеге?

Ади просто отмахнулся и откинулся на спину. Он смотрел в небо, на его губах появилась улыбка. Я подумал, что он имеет на нее право — ехать ему было удобней.

Я плюнул и легко ударил коня в бока, догнал головной фургон, и на ходу спрыгнул на козлы.

Когда я обернулся, оказалось, что правит не встретивший нас старик, а юноша лет пятнадцати.

В руке он держал лист, с коего зазубривал текст.

— День добрый… — сказал я, привязывая коня к борту фургона.

Он кивнул в знак того, что день действительно не плох. Я не стал развивать тему — в конце концов, я сам поздоровался только потому, что надо было что-то сказать.

Парень зубрил слова из пьесы, более подходящие для скороговорки, чем для подмостков. Когда-то я слышал эту пьесу и даже покупал либретто. Насколько я помнил, эти реплики принадлежали Отцу Богов. В пьесе тот был персонажем неоднозначным, но не до такой степени, чтоб его дали играть безусому юнцу:

— «..

Вот я сам — в небесах

Сею страх я в глазах

«

Парень запнулся, и я подсказал:

— «… Не скрывал — я солгал …»

Юноша кивнул в знак благодарности и продолжил:

— «…

Я презренный в грязи

Вашей силы я вождь

Я есмь жар, я есмь дождь

Это ново? Сказать снова?

Иль не так? Возрази?..

«

Парень выдохнул — его монолог закончился. Почти закончился.

— Рано расслабился, — сказал я… — ты еще должен сказать «м-м-м-мо-мое п-п-п-п-поколенье»