Люди и подвиги (Рассказы)

Частенько заходя к нему в гости, я видел его склонившимся над учебниками по математике, физике, химии. Просматривая формулы высшей математики, я спрашивал Леню:

— Как ты со всем управляешься?

Леня отвечал нехотя:

— В меру возможностей. — И тут же пожаловался:-Если бы в сутках было не двадцать четыре часа, а сорок восемь, экстерном сдал бы за физмат!

В это время заплакал сын. Леня подошел к люльке, улыбнулся и сказал,

— Вот она, академия бытовая! Без нее и настоящая академия наук неполно выглядит. Ну, а как наша "духовная семинария"? — спросил он. — Что нового там?

Он пропустил одно занятие в вечернем университете и заставил меня рассказать об этом занятии.

В самый разгар беседы Леню вызвали к комбату.

Быстро одевшись, он поцеловал в лобик сына и вышел. За ним вышел и я, отказавшись от чая, предложенного женой Лени.

* * *

Сумерки ложатся на плечи окутанных снегом сопок. Курится дымкой Авачинский вулкан. Даже в сумерках он ясно вырисовывается своим богатырским сложением. Ветер несет мелкую крупу с океана. Должно быть, к пурге!

После дежурства приятно прийти в хорошо натопленную хату.

Сынишка лежит на спинке в люльке и ручкой качает подвешенного попугая, улыбаясь мне радостно веселыми глазками. Часы показывают пять. Надо идти на занятия в университет.

Автобус не идет. Отправляемся "одиннадцатым номером".

Приятно пройтись в хорошую погоду, а сегодня, кажется, нас ветерок не балует. Дует "гнилой угол", как его называют коренные жители. Но раз решили идти, надо двигаться. Нас собралось человек десять из полка. Это разные по возрасту люди, но всех их объединяет одно желание-как можно больше узнать. Ведь в университете люди не только учатся, но и обмениваются новостями. Это пункт дружбы офицеров разных специальностей: здесь и танкисты, и летчики, и моряки.

Ветер дует в лицо, сапоги сбивают гальку с неровной дороги.

Пока шли вниз-было легко. Но вот дорога поднимается вверх на сопку. Пройдено четыре километра. Еще один. Виден силуэт белого, чистого Дома офицеров. У входа в университет стоят летчик-лейтенант и капитан-танкист. Они немного смущены: сегодня в кинозале демонстрируется интересный фильм-премьера. Возник вопрос: идти в кино или на лекции. Ведь если не посмотреть сегодня, когда тем еще выберешься в город?

После долгих колебаний танкист, полуобняв летчика, шутливо воскликнул:

— Я принял решение-в университет! Стартуй и ты! Давай не терять взаимодействия!

* * *

Обычно свет у нас выключается в полночь. Я посмотрел на часы-двадцать два тридцать.

Посмотрел на лампочку: она качается, словно маятник. Чем больше я наблюдал за ней, тем, как мне казалось, она колебалась сильнее. Потом затрещала печь: на белой щеке печи появились трещинки, словно морщинки. Так продолжалось минут пятнадцать.

Колебание лампочки скоро утихло, а печь перестала трещать.

Когда я вышел в сени, то заметил на полу штукатурку, отвалившуюся со стенки. Успокаивая Надю, тороплюсь на батарею. Не случилось ли там чего с моими солдатами? Надя понимающе глядит на меня.

— Иди! Только не горячись. И за меня не волнуйся! Я подожду, пока ты придешь. А если что-приду к тебе!..

От дежурного по части узнал, что это было слабое землетрясение, какие здесь, на Камчатке, нередки. Когда я рассказал об этом жене, она успокоилась.

Больше всего мы волновались за печку: ведь кирпичи здесь на вес золота, да и попробуй сложи печку зимой. Но какое счастье!

Печка осталась на месте, и лишь трещинки напоминают о случившемся.

* * *

Я вошел в одноэтажный домик с палисадником. На вывеске "Камчатский областной музей". Среди полезных ископаемых Камчатки я не нашел нефти. "Не может быть, чтобы здесь не было нефти!" — твердил мне Ардамасцеа. Он был по призванию геолог.

Как-то он мне признался, что сюда перевелся служить, чтобы подтвердить свою догадку. Вот как его предположение подтвердилось.

Наша батарея выехала летом на сенокос.

— Река рядом, место сухое, луг недалеко, — заметил комбат… — здесь и остановимся!

Место и в самом деле было чудесное: живописные луга, трава до пояса, озера с зеркальной чистой водой, а дальше красивые, поросшие лесом горы. С утра мы косили сено, а после обеда — наше время. Вряд ли есть человек на свете, не любящий свежей ухи да красной икорки.

Лососевые шли на нерест. Солдаты рыбачили, собирали жимолость, а я с комбатом ходил по окрестным местам.

Комбат шел легко, был он ходок отличный. Я еле за ним поспевал. Мы вышли к пересохшей речке и заметили следы. Они были свежие и привели к месту, где, видимо, совсем недавно лежал медведь. Комбат сразу определил:

— Молодец, Топтыгин! Очевидно, ловил рыбу, потом решил погреться, а сейчас он в кедраче. Пройти сквозь кедрач не просто!

Мы забирались все дальше и, наконец, вышли к подножию Авачинского вулкана, блиставшего на солнце своей снежной шапкой. Вулкан курился. Вокруг расстилались лавовые поля. Огромные вулканические «бомбы» валялись на значительном расстоянии друг от друга. Растительности почти не было-лишь выжженная солнцем травка. Несомненно-это был один из путей лавового потока.

— Ну что, Михаил? Пойдем поближе?

Мы двинулись и вскоре остановились. Наши головы побелели, вся одежда стала белой, побелело и все вокруг. Сначала мы растерялись.

— Вулканический пепел! — определил комбат. — Первый сигнал к тому, что вулкан хочет «разгуляться». Надо поворачивать обратно.

Спустя некоторое время мы обосновались в избушке лесника.

Попивая чай, я наблюдал, как лампочка качалась, а печь покрылась свежими трещинами.

Вечером в гости к леснику приехали моряки торпедного катера, расположились у костра и стали готовить ужмн. Утром они собирались на охоту, обещали женам свежую дичь. Вскоре на самодельном столике появилась бутылка и закуска — икра, копченый кижуч. Незаметно вскипела уха и чай.

У костра комары не страшны, отойдешь-заедят. На Камчатке гадов нет, можно и на земле поспать. Моряки просили разбудить их в пять утра, кулики вылетают рано, и застать их надо вовремя.

Довольные ухой, чаем, теплом костра и оживленной беседой, они улеглись.

Утром, когда мы встали, их уже не было. Позавтракав, мы пошли по мокрому лугу. Местами встречались небольшие оконца, отдававшие голубизной, — здесь начиналось болото. Но что это?

В окне-жидкость переливается всеми цветами радуги, маслянистая.