Люди и подвиги (Рассказы)
Шрифт:
Поверяющий и представитель полигона мчатся на машине к «танкам», которые уже находятся позади нас. Идем в курилку окоп за огневой позицией.
— Машина идет! — кричит Жумагазин.
Поверяющий подзывает комбата:
— Первоеорудие-посредственно! Второе-отлично!
Ярцев недоволен. Недоволен и Жумагазин, ведь он наводчик первого орудия.
Объявлена благодарность расчету второго орудия. Первый стоит, понурив головы.
Приехав со стрельб, чувствую, что устал, но помню правило.
командир уходит последним.
Солдаты, прочистив
Наводчик второго орудия Лапецкас служит уже два года, есть о чем рассказать новичкам. Особенно любит он рассказывать, как, "отстрелявшись на отлично", ездил в отпуск.
Молодые солдаты слушают. Каждому охота съездить домой, привезти свою фотографию у развернутого знамени.
Больше всех переживает неудачу Жумагазин.
Я утешаю его, а сам жду нагоняя от комбата. Мысли мои, как всегда в таких случаях, приводят меня к грустному выводу, что как ни романтичен для меня образ офицера-артиллериста, мое- призвание, видимо, не здесь. И я не то чтобы завидую своему соседулейтенанту Барышеву, у которого нынче оба орудия отличились, но, отдавая должное его искусству и даже восхищаясь им, себя утешаю тем, что он служит второй год. В то же время я с горечью ловлю себя на мысли, что главная причина все-таки во мне.
Комбат меня окликнул.
Мы зашлл в его канцелярию.
— Садись, закуривай!
Я закурил. Молчу. Да и что говорить? Мне бы пообещать, что добьюсь лучшего результата. Но я не мог скрыть неуверенности, что это будет именно так, и молчал.
— Понимаю, Михаил. — с неожиданной мягкостью в голосе заговорил Ярцев, — догадываюсь, о чем сейчас думаешь. Ну, это, может, и так, но сейчас у нас одна цель.
На стене висела карта мира: на ней были резко обозначены военные базы империализма, окружившие нашу страну.
Ярцев смотрел на карту. Я тоже.
— Ты ведь в училище из тяжелых минометов стрелял, а здесь…
Глаза Ярцева лукаво сверкнули.
— Иди выспись! Всякую хандру как рук" й снимет!
"Что с комбатом?" — недоумевал я. Мне ведь казалось, что он «сухарь», а он вот какой!
Сегодня день моего рождения. Завтра рабочий день, вставать рано, значит, отпраздновать не придется.
С такими мыслями пришел домой, где меня приятно поразил накрытый белой скатертью стол, за которым сидел командир второго взвода Роман Барышев.
— По случаю дня рождения разрешите преподнести сей подарок! торжественно-шутливо произнес он, вручая мне толстенный том сочинений Боборыкина. — Сожалею, не успел прочесть. Это мне тоже подарено. Дед подарил. Книга ценная! Так она у меня и лежала, и вот, рад вручить!
— Спасибо за откровенность!
— Рад стараться! Ну что, перейдем к делу!
И Роман раскупорил бутылку вина.
— Любовь Герасимовна, выпейте с нами рюмочку! — пригласил я свою хозяйку.
— Да что вы, сынки!
— Маленькую!
— За
твое здоровье!— Пока тут посидите, поговорите, а я пойду к себе-ласково сказала Любовь Герасимовна. — Накурили! Форточку откройте Много не пейте, а то еще передеретесь и стеклам не сдобровать.
Барышев окончил училище по первому разряду. Его манера держаться кое-кому кажется заносчивой. Ярцев встретил его, как и меня, сначала недружелюбно, настороженно. Потом некоторое время отношения были официальные. Вдруг приглашает в гости, заводит разговор о том, что пора бы остепениться. Демонстрировал благополучие семейного счастья. "Вот какая у тебя, дескать, перспектива!" Но Роме эта перспектива не по душе.
— Что ты по вечерам делаешь? — спросил меня Барышев.
— Макаренко читаю.
Барышев с удивлением на меня посмотрел.
— Вот уж ни к чему это!
Я начап горячо доказывать, сколь это нам необходимо.
— Пусть этим занимаются политработники. А мы-специалисты! — оборвал он, — Я и без педагогики справляюсь, и, как ты мог убедиться, неплохо!
— Как же ты этого добился?
— Точно объяснить не могу. Чутье, что ли… на таких, кто к военному делу страсть имеет.
— Но ведь в армию идут не по страсти, а по призыву.
— То-то и оно! — вздохнул Барышев.
— Что ж, по-твоему, надо создавать "рыцарские дружины"?
На одной страсти к военному делу далеко не уедешь.
— Слыхал!
— Ну и что?
— Послужишь, так и узнаешь. Я ведь не на собрании говорю.
И ты — не замполит. Давай перейдем к более существенным вопросам сегодняшнего вечера…
И Барышев, играючи, прищурив глаз, заглянул в бутылку, горестно вздохнул и вылил остатки вина в пустые бокалы.
— А как же с отстающими? — продолжал я. — Ведь двигаться вперед можно только всей массой.
— В том-то и беда! — живо отозвался Барышев. — Я бы еще лучших показателей добился, если бы… не от одного Омельянова избавился. Но раз ты педагог, то у меня совесть чиста! Ведь его от меня комбат к тебе перевел. Он-то еще способный, водка его губит. А есть и такой-Склепиков-того сколько не учи, толку не будет!
— Ты в этом уверен? А о том подумал, что он еще, может быть, весь в гражданке? Его оторвали от привычного дела, от родных и близких. Ты разве не знаешь, какими героями оказывались на войне именно такие люди? Дай ему освоиться, привыкнуть, поверь в него!..
— Ну, ладно, хватит! — с досадой проговорил Барышев. — Я думал, ты что-нибудь припас для дня рождения. Давай это дело поправим. Еще не поздно в ресторан на станции!
— Нет, не пойду, Роман! Спать охота!
— Ну и спи! А мне тоже одному неохота! Да и не с каждым пойдешь. Иной меры не знает, песни орет, а то еще слюни распустит. Противно. Прощай!
И Рома Барышев, крепко обняв меня по-мужски, слегка раскачал за плечи, потом сжал мою руку и, приняв подтянутый вид, ушел.
В теплый летний день Ярцев объявил: