Люди и птицы
Шрифт:
– Сумки, сумки! – закричала она, и кто-то пнул ей ее мешки.
Танино сердце все еще пыталось выскочить через рот. Ее поразил этот вопль, подлая апелляция к женской солидарности. Только что одну из «бабонек» эта особа отхлестала мешком по лицу, не моргнув глазом. Страшное лицемерие. Ею самой, впрочем, не осознанное. Когда она пыталась подняться, на лице ее была написана растерянность.
Бабоньки, бабочки, бабцы. Но в конечном счете, естественно, бабы. Бабы рязанские. Телки. По-английски девушек называют цыпочками. А те считают
Таня вошла в недавно отремонтированный старый особняк. Пахло невысохшей штукатуркой и шлифованным камнем. Поплутала по коридорам и обнаружила нужный офис: светлый, сумбурный, с любопытно глядящими лицами. Жующими бутерброды и говорящими в трубку с набитым ртом.
Модные девушки и парни. В классных свитшотах, с макбуками, аккуратными стрижками.
Не то что она.
– Доброе утро… Я… на собеседование к Наталье Загладиной.
– Это там… – махнули ей неопределенно. И почудилось, будто за спиной скорчили рожу.
«Пф! Ходят тут всякие…»
Таня стушевалась. Она уже не рассчитывала встретить здесь обычного человека и потому очень обрадовалась, увидев растрепанную полноватую девушку с глазами как у доброй собаки.
– Таня, да? А я Наташа. Вы не смотрите, что тут такой бардак… Это как бы моя другая работа… Садитесь. Хотите кофе?
– Нет-нет, спасибо. Вот резюме, возьмите.
Тане понравилось то, что Наташа была в ярко-красном свитере. Еще у нее были большие губы и нос, а в кабинете – творческий беспорядок.
Наташа просмотрела резюме, часто взглядывая на Таню и улыбаясь.
– Сначала я расскажу – а можно на ты?
Таня кивнула в ответ, обозначив согласие.
– …Расскажу тебе поподробней о нашем проекте.
Тут Наташа вскочила:
– Нет, я все-таки налью нам с тобой чаю… У меня пирожки есть, домашние… Налетай!
Она подвинула к Тане тарелку, наполненную рыжими блестящими пирожками. Разлила чай по кружкам, пошарила в ящике стола, вытащила пачку салфеток, затем откусила от пирожка и продемонстрировала начинку – рис с яйцом.
– Бери-бери! Вкусно…
Тане стало необычайно легко и комфортно. Она тоже отхлебнула из кружки и начала есть, а Наташа взялась рассказывать:
– Суть такова: мы ищем неизвестных талантливых авторов и даем им путь в большую литературу. Этого сейчас никто не делает: ни агенты, ни издательства больше не читают самотек. Молодым авторам некуда податься. Все литературные премии и конкурсы, которые сейчас существуют, – сплошные междусобойчики. Знаешь, рука руку моет. Одни и те же на манеже. Мы их всех задвинем, будь уверена. Пока мы существуем на деньги спонсоров, но очень скоро будем и зарабатывать. Планы у меня грандиозные…
Наташа еще раз взглянула в резюме и улыбнулась.
– Я руководитель проекта, а ты, если согласишься с нами работать, станешь моей правой рукой. Во-первых, будешь отвечать на звонки и почту. Во-вторых, размещать материалы на сайте. В-третьих, заниматься поиском авторов и работать с ними. Постепенно начнешь общаться со СМИ, привлекать спонсоров, проводить мероприятия… И прочее, и прочее. Мы так с тобой раскрутим проект,
что потесним все существующие премии и порталы. У нас будет своя премия…Таня, кусающая пирожок. Замирающая от счастья.
Наташа, необыкновенная девушка, мгновенно ставшая другом.
Вентилятор с гнутыми лопастями. Календарь на стене, с кактусами. Ручки, бумажки, папки. Множество книг.
Таня как будто оказалась в измененной реальности. Она готова была заплакать. Все вокруг стало особенным: ярким, значительным, нужным. Наташа излучала такую уверенность в успехе своего дела, в его важности, что Тане стало понятно: свершилось наконец то, чего она так долго ждала. Теперь она станет частью чего-то большого и необходимого человечеству.
И жизнь ее отныне пойдет так, как должна.
Дальше Наташа стала рассказывать о себе. Несколько лет назад она приехала из провинциального города, где была известной радиоведущей. В Москве защитила диссертацию по киноведению, работала в фонде Сороса, затем устроилась в крупную кинопрокатывающую компанию. После травмы месяц лежала в коме, лечилась в психбольнице, побывала замужем и в отчаянии. Ее биография вмещала в себя столько, что Таня в какой-то момент оставила попытки все запомнить и просто внимала и восхищалась.
Главной же Наташиной страстью (признание почти шепотом, будто в чем-то предосудительном) всегда была литература. Но свою писательскую карьеру она не хотела начинать, как все, с обивания порогов. Она решила создать новую литературную премию и таким образом стать значимой в литературных кругах фигурой. И тогда ее рукописи сами найдут дорогу к типографскому станку.
– Мы раскрутимся буквально за полгода, – делилась планами Наташа. – Я умею выбивать деньги из спонсоров и тебя научу… Сейчас у меня есть договоренность с одним крупным банком… Кроме того, у меня масса полезных знакомств: я близко дружу со Львом Рубинштейном, с Дмитрием Быковым… С кем только не дружу, если честно…
Она говорила неторопливо и мягко, как человек, познавший все тайные механизмы жизни. Каждая ударная «е» в ее речи была пронзительной и сладкой, будто манящая мечта. От этой буквы у Тани внутри что-то тихонько екало.
– А Татьяна Толстая – вообще моя крестная мать. В литературном смысле… Несколько лет назад она помогла мне опубликоваться в толстых журналах…
– Да?! А в каких? Я обязательно разыщу в библиотеке!
Кактус на подоконнике. Пушистый и с желтым цветком.
Наташа отмахивалась:
– Не помню уже… Потом поищу, у меня остались какие-то номера… Правда, мое творчество двигается сейчас в таком направлении… оно усложняется… Я когда была последний раз у Татьяны Никитичны, дала ей почитать пару вещей… Она задумалась и сказала: «Это литература третьего тысячелетия. Еще много лет пройдет, прежде чем это поймут».
Наташа скромно, но с достоинством подытожила:
– Все равно я знаю, что займу место в истории литературы. Это моя миссия.
Неподходящие Танины уши – для такого рода признаний. Она не считала возможным заглядывать в необозримо далекое будущее. Ей бы приблизиться хоть на шажок к орбите кумиров, разделить с ними воздух, пространство, мысль…