Люди, обокравшие мир. Правда и вымысел о современных офшорных зонах

К тому времени манхэттенские банкиры уже поняли, каким мощным оружием может явиться офшорная система в их борьбе с правилами регулирования – этим тяжелым наследием, доставшимся им от «Нового курса» и так успешно подрезавшим им крылья в их родной стране. По словам профессора Ронена Палана, «братство нью-йоркских банкиров во главе с Chase Manhattan Bank использовало реальную или воображаемую угрозу, якобы исходившую от еврорынка или налоговых гаваней на островах Карибского моря, что не помешало тем же самым нью-йоркским банкирам помочь карибским гаваням превратиться в крупные финансовые центры – таким путем они добивались либерализации финансового законодательства в своей стране»¹². Если мы не можем одолеть офшорные рынки, доказывали лоббисты, то пора к ним присоединяться. Не прошло и шести месяцев, как в Белый дом въехал Рональд Рейган, а в Америке уже в июне 1981 года одобрили систему международных подразделений банков с льготным режимом – своего рода новый офшорный механизм. США стали на шаг ближе к тому, к чему призывали авторы письма, некогда врученного Хадсону.

Система международных подразделений банков с льготным режимом более известна под названием «международные банковские зоны» [далее везде – МБЗ]. Эта структура была сформирована как разновидность еврорынка и представляла на территории США своеобразную офшорную зону, где американским банкирам наконец разрешили делать то, что раньше они могли себе позволить только в местах вроде Лондона, Цюриха или Нассау. Благодаря МБЗ у них появилась возможность принимать депозиты от иностранных клиентов без соблюдения резервных требований и уплаты муниципальных или федеральных налогов. Банкиры продолжали сидеть в своих обычных офисах, но теперь они просто заводили книги нового образца и действовали ровно так, как если бы это был не Манхэттен, а Нассау. Еще до появления МБЗ можно было наблюдать сценку: какой-нибудь трейдер из Citibank входил в торговый зал родного банка, подходил к своему рабочему столу, водружал на него табличку с надписью «НАССАУ» – все, между прочим, происходило в самом центре Нью-Йорка – и начинал проводить офшорные сделки, спокойно регистрируя их, будто рядом и не существовало никаких регулирующих органов. Если в Швейцарии кто-нибудь и обнаруживал этот маневр, трейдеры все равно действовали по-прежнему, но гарантировали, что теперь регистрация сделок будет вноситься во вторые бухгалтерские книги, относящиеся к Багамам¹³. Появление МБЗ избавило банки от необходимости прибегать к ухищрениям, и служащие уже открыто проводили учет операций в Нью-Йорке. США приблизились к британской офшорной модели.

Нововведение с радостью приняли не только банкиры Нью-Йорка, но и Флориды, Калифорнии, Иллинойса, Техаса и многих других штатов. За три года в США возникло почти 500 МБЗ, которые начали дружно выкачивать деньги из офшорных рынков на островах Карибского моря и в других частях света¹⁴. Для Уолл-стрит МБЗ знаменовали полную свободу от уз регулирования, а для американской системы – еще одну брешь в ее крепостных стенах. Однако не только это. Том Нейлор считал, что «США надеялись использовать МБЗ как дубинку, и с ее помощью вынудить другие государства ослабить меры, ограничивающие присутствие американских банков на их внутренних финансовых рынках».

В 1986 году произошел судьбоносный «большой взрыв»

Примеру США последовала Япония, в 1986 году создавшая собственный офшорный рынок по образцу МБЗ. Случилось это как раз накануне крупного кредитного бума, вслед за которым разразился величайший в истории страны банковский крах. Подобные «американские горки» были вызваны многими причинами, но толчком, спровоцировавшим японский «бум-крах», послужила огромная сумма денег, наводнивших Токио за двадцать четыре месяца, – 400 миллиардов долларов. Местным банкирам продемонстрировали суть финансовой либерализации¹⁵. В том же 1986 году произошел судьбоносный «большой взрыв», ликвидировавший систему регулирования в лондонском Сити и предоставивший Уолл-стрит новые широкие возможности для ухода от финансового контроля.

Как только правила офшоров вступили на территорию оншоров, то есть территорию нормальных финансовых отношений, присущих полноналоговой юрисдикции, стало практически невозможно отделить одну систему от другой и разобрать, где что и как действует. Порождением такой мешанины явился эффект огромного «слепого пятна», причем ущербность восприятия сохраняется и поныне. Почти все экономисты пришли к выводу, что размывание границ между двумя системами – безналоговой и полноналоговой – надо считать призывом отказаться от применения мер к секретным юрисдикциям и перестать наконец анализировать деятельность офшоров; будет достаточно просто сосредоточить внимание на нескольких не очень крупных, но по-настоящему интересных островных налоговых гаванях. Палан в своей книге «The Offshore World» («Мир офшоров») объясняет сущность случившегося: «То, что произошло, вовсе не возвещало упадок офшоров»; на самом деле процесс «следует интерпретировать как внедрение офшоров в политическую экономию мира»¹⁶.

Джон Кристенсен вспоминает, что впервые заметил эффект «слепого пятна» в 1986 году. В то время он работал в Малайзии как экономист по проблемам развития бедных стран и изучал любопытные местные структуры, действующие как кооперативы, принимающие вклады. В сущности они были нерегулируемыми подобиями банков, которые принимали вклады от малазийских вдов и сирот и направляли их деньги в офшоры.

Собственно, кооперативы заинтересовали Кристенсена, когда в июле 1985 года в одном из них устроили обед в его честь. Проходило все в Куала-Лумпуре в роскошном офисном пентхаусе, в меню были королевские креветки, море пива «Гиннесс» и коньяка «Курвуазье», благодаря чему атмосфера становилась все непринужденнее. И тут выяснилось, что главный финансовый директор кооператива, а заодно партийный светоч Китайской ассоциации Малайзии, проявляет огромный интерес к детству Кристенсена, которое протекало довольно далеко от Куала-Лумпура, а конкретнее – в коронном владении Джерси. Но более всего просвещенный китаец хотел узнать, каков статус острова как крупной и продолжающей расти налоговой гавани и насколько безопасно размещать там деньги.

Кристенсен решил изучить это странное явление – малазийские кооперативы. «Вся их схема являлась сплошным надувательством» – рассказывает он. Центральный банк Малайзии не регулировал их деятельность, и они вообще никого не интересовали. Их международные офшорные операции были совершенно непрозрачными, из-за чего практически никто не мог выяснить – ни чрезмерно любопытные вкладчики, ни государственные контролирующие органы, – что происходит на самом деле, как прибыль уплывает инсайдерам, а риски взваливают на плечи рядовых малазийских вкладчиков и налогоплательщиков. После тщательного исследования Кристенсен написал о них статью, которая вышла в 1995 году в декабрьском номере журнала Business Times, и уехал из Малайзии. Его публикация вызвала грандиозный скандал, и в течение нескольких месяцев Центральному банку Малайзии пришлось приостанавливать деятельность двадцати четырех кооперативов в связи с массовым исходом вкладчиков.

Действительно странные вещи начали открываться позже, когда Кристенсен вернулся в Великобританию. Там он провел пару месяцев, прочесывая библиотеки и посещая всех экономистов и экспертов, каких мог найти, специализирующихся на рынках капиталов. Он пытался узнать, куда уходили деньги и как функционирует офшорная система. Никто ничего не знал. «Не думаю, чтобы кто-нибудь понимал, насколько эта штука злокачественная. Я так нигде и не смог раздобыть никакой ценной информации» – признался Кристенсен.

Бюджетный дефицит США представлял серьезную проблему уже в разгар войны во Вьетнаме, впоследствии состояние его только ухудшилось в связи со снижением налогов, проведенным Рейганом в 1981 году. Американские компании были вынуждены занимать деньги, эмитируя облигации, но если заимствования происходили на внутреннем рынке, то им приходилось конкурировать за капитал с правительством США, поднимая процентные ставки по своим облигациям и снижая темпы экономического роста. Естественно, они могли бы брать займы за рубежом, и тогда вся ситуация складывалась бы намного лучше. Но существовало одно препятствие – налоговая система. Скажем, французский инвестор, желавший приобрести определенные облигации, сталкивался с простым выбором: либо он вкладывался в американские облигации и платил в таком случае 30 центов с доллара в виде уплачиваемого нерезидентами налога на процентный доход; либо вскакивал в люксембургский «купонный автобус» [29] и покупал евробонды, доходы с которых не облагались налогами. Некоторые инвесторы считали, что в такой ситуации они просто лишены выбора, и избегали вкладывать деньги в облигации США. Итак, американские политики стояли перед проблемой. Во-первых, они не желали без необходимости потворствовать махинациям с налогами – ведь Америка вовсе не налоговая гавань. Во-вторых, им казалось привлекательным, чтобы американские компании заимствовали средства за рубежом, но при этом очень хотелось сохранить свои 30 центов налога с доллара. Как решить задачу о квадратуре круга?

29

О «купонном автобусе» см. рассказ Бет Кролл в главе 10.

Поначалу политики были готовы довольствоваться компромиссом. Американские корпорации имели возможность выбрать удобную схему минимизации налогов, известную как «голландский бутерброд»: на Нидерландских Антильских островах учреждается офшорный финансовый филиал, используется для эмиссии евробондов, необлагаемых налогами, а выручка от их продажи переправляется родительской компании в США. Можно было бы обсуждать, должны ли власти США облагать этот доход налогами, ведь он получен на Антильских островах в соответствии с правилами местного налогообложения, которые предусмотрены договором, существующим между ними и островными властями. Налоговое управление США могло легко решить, что «голландский бутерброд» – просто махинация, и обложить этот доход налогом, но предпочло взглянуть на дело иначе. «Это были евробонды, облигации на предъявителя, и практически их невозможно облагать налогами. Вы, британцы, счастливые люди, поскольку имеете это [освобожденные от налогов, секретные рынки евробондов]. Нам тоже хотелось бы получить этот кусочек счастья – привлекать горячие деньги», – объяснял Майкл Дж. Макинтайр, ведущий американский эксперт по налогам и один из немногих американцев, выступавших в то время против описанной схемы.

Дэвид Розенблум, руководивший отделом международного налогообложения при министерстве финансов США (1978–1981), также вспоминает, насколько сомнительными казались эти официально допустимые офшорные фиглярства: «Все были очень возбуждены. Компании желали получить доступ к евродолларовому рынку и действительно нуждались в надежности. Структуры на Антильских островах были своего рода пустышками, фирмами, существовавшими только на бумаге. Ничего реального они не делали и существовали только в ящике стола какого-нибудь нотариуса в Кюрасао»¹⁷.