Люди песков (сборник)
Шрифт:
— Замечательно! — хохотала девушка.
— Конечно, я скромен, но и Михалкову так не написать, — шутил ей в лад Яхьяев.
Корреспондент дрыгнул ногою, чтобы поправить острую складку на брюках, сердито кашлянул, но Айболек увлеклась, она читала шарж на Союна. Брат был изображен в чабанском костюме, с неизменным посохом под мышкой. Обеими
Айболек так и покатилась со смеху.
— Но вы это не поместите, — осторожно заметил парень, с восхищением глядя на раскрасневшуюся девушку.
— Нет, почему же! Хорошего ж ты мнения обо мне, если считаешь, что пощажу старшего брата. — Айболек теперь говорила серьезно. — Обязательно опубликуем.
25
Коюн — баран.
— Привет работникам низовой печати! — театрально провозгласил Ашир, решив, что пришел его срок.
Девушка вспыхнула, выпрямилась и встретила его недовольным взглядом, а чуткий Яхьяев смекнул, что ему пора идти на вахту. И, кивнув вошедшему, ушел.
— Айболек!.. — слабым, прерывающимся голосом сказал Ашир. — Ты все еще сердишься? Прости. Но в ту волшебную ночь я был опьянен твоей красотою.
— Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста. Как ваше здоровье? — монотонно, словно вызубренный урок, оттараторила девушка. — В командировку приехали?
— Что мне командировки! — пылко воскликнул Ашир. — Ради тебя приехал. Искал по всей республике!
— "Слова, слова, слова", как сказал Гамлет, — вздохнула Айболек. — Скучно это… Да и работать надо. Заходите вечерком.
— Ах, тебе со мною скучно? А с этим кавказцем весело? Ну, прошу прощения. Желаю успехов в труде, счастья в жизни. Теперь я вижу, каким наивным и легкомысленным был тогда…
У Айболек были ледяные глаза, но, когда дверь каюты захлопнулась, она пригорюнилась: все-таки этот Ашир забавный парень. С таким не соскучишься… И красивый. Нет, девичьи глупости… Смазливенький! А красивый по-настоящему, конечно, Витя Орловский.
Баба намекнул Непесу Сарыевичу, что старший брат мечтает овладеть какой-нибудь специальностью, но сам заговорить об этом с начальником не может. Честь мужчины!
— Так пусть Мухамед и учит его на бульдозериста.
— Вам бы обязать его учиться. Да еще приказом по экипажу, — осторожно подсказал Баба.
— Ладно! В порядке, значит, технической учебы.
И Непес Сарыевич накатал громовый приказ: "Обязать товарища Союна Кульбердыева… Освоение специальности… квалификация… возложить ответственность за обучение на товарища Мухамеда Кульбердыева…"
Баба был топким знатоком человеческой души: старший брат воспринял распоряжение, скрепленное подписью и печатью, как сигнал командира к атаке. И бережно
спрятал бумажку за пазуху. На жену и сына теперь он посматривал так строго, что те не решались ни о чем спрашивать.Туго пришлось Мухамеду: старшин потребовал, чтобы каждую свободную минутку после вахты он уделял занятиям. С неизменной, будто приклеенной под усиками, насмешливой улыбкой взялся за обучение.
Недели через две он сказал Непесу Сарыевичу:
— Вообще-то Союн умный, очень умный. И настойчивый до ужаса… Но безбожно коверкает русские слова: "акимбатир" — это аккумулятор, "лепетке" — лопата, "воздухчистил" — воздухоочиститель.
— Да, таких туркменских слов нету, — глубокомысленно заметил начальник.
Когда начались практические занятия, Мухамед распоясался, делал старшему резкие замечания, каких в деревне или на пастбище никогда бы не позволил себе.
Однако Союн смирился, прощал…
Усадив старшего в кабину бульдозера, Мухамед встал перед машиной, широко раскинул руки, как регулировщик на перекрестке, и заорал:
— Прямо на меня! Не забудь сказать: "Биссымулла" — помоги господи.
Бульдозер не двигался.
Как только Мухамед влезал в кабину, старший держался увереннее, спокойно брался за рычаги.
— Не верблюд же, из седла не выбросит. Смелее! — кричал Мухамед.
Машина с оглушительным грохотом и лязгом ползла по песку, лопата опускалась, шаркала, сметала мусор и сучья.
Едва Мухамед выпрыгивал из кабины, на Союна нападала робость, потные руки прилипали к рычагам, в глазах темнело, и молитвы к всевышнему уже не помогали.
Однажды Мухамед до того разозлился, что плюнул и ушел к шоссе, где из толстой, как бараний пузырь, трубы земснаряда стреляла жидкая вонючая грязь, лилась плотным потоком в низинку.
Неожиданно он приосанился, бросил папироску.
Из кабины остановившегося грузовика вылезла статная рослая девушка, поставила чемодан на землю. Мухамед обожал властных, крупных, могучего сложения представительниц женского сословия и тотчас направил шаги к приезжей.
— Здравствуйте!
Девушка испуганно отскочила, словно дикая козочка, услышавшая пронзительный свист.
— Фу, как вы меня напугали!
У нее было широкое смуглое лицо, взгляд — смелый, быстрый.
— Простите, ради бога, простите… Вы на земснаряд? Разрешите познакомиться: бульдозерист Мухамед Кульбердыев.
— Аня. Аня Садапова. — Девушка улыбнулась. — Старший багермейстер. Если вы с "Сормово-27", то я действительно к вам.
— Боже, туркменка — багермейстер. Да еще старший!.. — расплылся Мухамед. — Разрешите чемоданчик.
Стиснутый ремнями добротный чемодан был тяжел, словно камнями набит, но Мухамед из щегольства донес его в руке — на плечо не поставил.
В тот вечер Союн сломал-таки рычаг — рывком рванул из гнезда, но Мухамед даже не расстроился.
Ашир Мурадов то и дело наведывался на земснаряд, надеясь, что строптивая Айболек смирит гордыню, окликнет его, наградит виновато-нежной улыбкой.
Однако девушка с замкнутым видом пробегала мимо, небрежно кивнув, запиралась в каюте, и Мурадову приходилось довольствоваться чаепитием с Непесом Сарые-вичем.
Семья Кульбердыевых упорно не замечала Ашира. Тогда корреспондент провел обходный маневр.