Люди среди людей

Гулям Нахшбанд привык строго выполнять предписания начальников. Прием Вавилову был оказан по высшему разряду пограничного гостеприимства. Из-за Пянджа криками вызвали представителей русского поста. По принятому обычаю, афганский капитан приглашал советских соседей переночевать в своей крепости. Такие визиты в здешних местах - дело обычное. Не успело смолкнуть в горах призывное эхо, как на той стороне показались три всадника. Летом через многоводную реку переправляются на гупсарах - надутых кожах, но сейчас, в октябре, трое в краснозвездных островерхих шлемах и длинных, до пят, шинелях прогарцевали через обмелевший Пяндж, даже не замочив шпор.

С волнением вглядывался Николай Иванович в лица русских парней, поднимавшихся вверх к воротам крепости. Вот она - Россия, тут, рядом. Как их не обнять - таких богатырей!

Для красноармейцев встреча с земляком «аж из Питера» тоже приятная неожиданность. Некоторые ленинградские новости трехмесячной давности все еще не докатились до крыши мира. А главное, приезжий вовсе не похож на сухого, чопорного старца, каким представляют в народе столичных профессоров. И ростом, и широтой плеч Вавилов не уступал своим собеседникам. А когда он, блестя глазами, горячо жестикулируя, принялся рассказывать о дорожных своих приключениях, то сердца и гостей и хозяев сразу оказались в плену. Деликатно обходя острые моменты (а таких было немало), Вавилов так повествовал о трудностях дальних дорог, что все тяготы рисовались в виде забавных недоразумений. И русских, и не очень-то склонных к улыбкам афганцев рассмешил рассказ о старике, кидавшем камни в фотоаппарат (на самом деле это был фанатик-мулла, из-за которого экспедиции пришлось спешно покинуть городок Вану). Трогательно прозвучала история лошади, которая в пустыне, изнемогая от жажды, прельстилась сочной мякотью горького арбуза - колоцинта.

Впрочем, все это было потом. А поначалу, при встрече, стащив тяжелые сапоги, но не снимая оружия, пограничники расселись на коврах и завели вежливый, пристойный для данного случая разговор: о здоровье профессора и его спутников (пришлось сообщить, что Букинпч заболел и остался в Зебаке, не доезжая Ишкашима), о лошадях, не потеряли ли они подковы на трудных дорогах, о ранних в этом году холодах. О целях и дальнейшем направлении экспедиции никто не расспрашивал - восточный этикет запрещает серьезные разговоры до угощения.

А слуги уже несли рассыпчатый, заправленный шафраном плов, наполняли чаем бесчисленные пиалы, раскладывали липкие сладости. В конце банкета появились виртуозы-исполнители. «На тонком стальном стержне при помощи натянутых струн таджик-музыкант производил совершенно исключительные звуки, дополняя их мелодекламацией и подпеванием», - записал в дневнике Вавилов. Потом пели гости, пели украинские и русские песни. И солдаты-афганцы, молчаливыми кучками толпившиеся на темном крепостном дворе, с удивлением слушали, как муаллим - ученый - вместе с русскими солдатами выводит:

…И бес-пре-рыв-но гром гре-ме-ел…

И вдруг разом все стихло: песни, аплодисменты, смех. В комнате без окон вместе с профессором остались только русские и афганские начальники. Зашелестели географические карты, послышались названия горных аулов. Началось деловое совещание. Эту черту Вавилова помнят многие его современники. Николай Иванович умел сразу переходить от бездумного отдыха к деловой сосредоточенности. Мгновенно, без разгона и усилий, включался он в динамичный рабочий ритм, увлекая за собой собеседников. Так было и на том ночном совещании в предгорьях Памира 14 октября 1924 года. Ученый обратился к своим гостеприимным хозяевам с просьбой подсказать, по какой дороге в эти осенние дни лучше всего выбраться обратно в Кабул. Единственное условие: не возвращаться по пути, уже пройденному и потому достаточно изученному.

Кроме советских пограничников и капитана, в обсуждении приняли участие два его помощника - сегедары и полицейский чиновник - кутвали. Чадили факелы. Семь голов склонились над русскими «царскими» десятиверстками и картами британского генерального штаба. На тех и на других территория от Зебака на юг обозначалась лишь в самом общем виде. О расстоянии между деревнями и направлении дорог можно было лишь догадываться. Семи пограничникам казалось, что они решают сугубо географическую задачу. И только восьмой - сам Вавилов, знал, что совершается сложный дипломатический маневр, имеющий важное значение для всех его дальнейших научных планов.

Маневр был разработан еще в Кабуле. По установленному для иностранцев порядку каждый путешественник должен иметь не только разрешение на въезд в страну, но и особые документы на право передвижения от города к городу. Пока боталичёская экспедиция двигалась с запада на восток параллельно советско-афганской границе и шла на Кабул, особенных затруднений власти не чинили. Но вскоре положение переменилось. В Кабуле Вавилов и Букипич подвели первые итоги своих поисков и пришли к выводу, что многие интересные находки еще впереди. Их надо искать на востоке Афганистана, у границ с Индией. По расчетам Николая: Ивановича, там в изолированных высокогорных долинах неподалеку от индийских городов Читрал и Пешевар лежит район формообразования многих культурных растений, и прежде всего мягких пшениц. От Кабула до восточной границы рукой подать. Дорога туда по крайней мере в пять раз короче той, что уже пройдена от Кушки до афганской столицы. Но в чужой стране понятия «близко» и «далеко» зависят порой не от количества километров, которые надо преодолеть. Политика то и дело превращает близкое в далекое. Индо-афганская граница - район особого попечения политиков, и даже не столько афганских, сколько английских колониальных. Эмир Аманулла в знак ненависти ко всему английскому может сколько угодно резать ножницами европейские костюмы своих придворных, однако мнение британского посла ему совсем не безразлично. А посол не дремал. Повторилось то, что Николай Иванович уже пережил, когда хлопотал о въезде в страну. Как и тогда, не помогли ни официальные обращения, ни личные просьбы полпреда к высокопоставленным лицам. Министерство иностранных дел Афганистана выдвигало самые фантастические причины, чтобы не допустить экспедицию к восточной границе, а по существу - чтобы не раздражать чувствительного британского соседа.

Впрочем, далеко не все аргументы министерства были только хитростью. Горный район, куда порывались русские ученые, действительно славился дикостью" населения и непроходимыми дорогами. В прошлом он именовался Кафиристан, что значило «страна неверных». Однако лет тридцать назад, в 1895 - 1897 годах, афганский эмир Абдуррахман вторгся в эти дикие места, дабы обратить язычников в мусульманство. Он успешно выполнил свою миссию и нарек край «страной просвещенных» - Нуристаном. Новое имя вовсе не означало, что в Кафиристане появились школы, дороги или промышленность. Наоборот. «Все противившиеся были истреблены, деревни их разрушены, имущество перешло в руки храбрых воинов эмира, - так восторженно описывал этот просветительный поход афганский поэт Ага-и-Мирза Шир-Ахмед.
– Там в живых осталось немного. Они должны были принять истинную религию».

Несколько раз в Кафиристан пытались попасть и английские путешественники. Но ни полковник Локхарт, ни майор Таннер так и не дошли до глубинных кафирских поселений. Первым и единственным европейцем, который добрался до этих рассеянных в горах поселков, был английский врач Джордж Робертсон. Отчет Робертсона Николай Иванович читал еще в Петрограде, читал по-русски и по-английски, и вычитал оттуда немало деталей, которые испугали бы всякого другого. Но Вавилов обратил внимание главным образом на то, что Робертсон вошел в Кафиристан с юга и двигался в сторону Припамирья. Так и не дойдя до Зебака и Ишкашима, он повернул назад. Не это ли обстоятельство подсказало Николаю Ивановичу план, который потом в кругу друзей он сам именовал не иначе, как «путешествие из Петербурга в Москву через Самару»?

В последних числах сентября, после двухнедельных бесплодных хлопот касательно Кафиристана, советские ученые запросили разрешения на то, чтобы вместо востока страны двинуться на север, в район, примыкающий к советскому Памиру. Разрешение последовало незамедлительно. 30 сентября 1924 года Николай Иванович записал в дневнике: «Караван в составе двух участников экспедиции, одного каракеша (проводника), трех вьючных лошадей и двух сипаев (солдат охраны) выехал в направлении перевала Саланг». Две недели движения по горным дорогам, и вот - Ишкашим.

Зачем они забрели сюда? Ведь и Вавилов, и Букинич уже бывали на Памире. Растительность этого района мало чем отличается от того, что можно найти на полях среднеазиатских республик. К тому же в середине октября искателям растений на Памире попросту нечего делать: на вершинах, того и гляди, начнется зима. Дороги тут одна рискованней другой. Они идут по карнизам отвесных скал, по каменным, порой выше человеческого роста ступеням. Селений мало.

В кармане начальника экспедиции лежал документ, где значилось, что группа профессора Baвилoвa имеет право перейти северную границу страны в районе памирских постов. Кабульские чиновники полагали, что русские так и сделают: перейдут Пяндж и уберутся вместе со своими тюками, полными неизвестно для чего собираемых семян и плодов. (Откуда им было знать, что два надоедливых ученых напишут книгу - «Земледельческий Афганистан», которая и сорок лет спустя останется подлинной энциклопедией афганского сельского хозяйства, источником самой исчерпывающей информации для министерства земледелия в Кабуле.)