Люди тут у нас

— Настольный бейсбол! — крикнула Канаэ-тян.

Хотя игра, в которую играли мальчишки, к бейсболу не имела никакого отношения. Больше всего это было похоже на пинбольный аппарат, в котором нужно загонять шарики в дырки. В то время тут у нас эта игра была очень популярной. На один раунд за пятьдесят иен игрок получал десять шариков, но, начав играть, остановиться было невозможно — у всех моментально возникала зависимость. У младшеклассников быстро заканчивались деньги, а вместе с ними и игра. Но со взрослыми, которые попадались на эту удочку, иногда происходили ужасные вещи. Не один и не два человека заработали через это дело инвалидность.

— Эй! Только попробуйте пожаловаться учителю! — закричал Митчио.

А Акаи даже не посмотрел в нашу сторону, так он был сосредоточен на игре.

— Интересно, — пробормотала Канаэ-тян, — вряд ли у Акаи и Митчио есть деньги, чтобы столько играть!

Она была права. Только сейчас мы заметили, что чуть в стороне от мальчишек стоит какой-то малыш и каждый раз, когда заканчивается раунд, подает им очередные пятьдесят иен. Мы никогда раньше его не видели.

— Тут что-то нечисто, — снова пробормотала Канаэ-тян и проскользнула в дверь.

Тот, кого мы приняли за маленького ребенка, при ближайшем рассмотрении оказался большой птицей. Но вместо четырех птичьих у нее было пять человеческих пальцев, и лицо тоже было скорее человеческим.

— Брысь! — крикнула Канаэ-тян, точно так же, как на кошку, только в десять раз громче.

С шумом захлопав крыльями, птица улетела. Акаи и Митчио ошалело смотрели на нас, будто только что очнулись от какого-то страшного сна. Оказалось, что за каждые полученные пятьдесят иен они должны были дать птице клюнуть их в задницу.

— Тьфу ты, очередной извращенец, — сплюнула Канаэ-тян и быстро забрала у мальчиков пятидесятииеновые монетки, которые те все еще продолжали держать в руках.

«Это не извращенец, это птица», — хотела сказать я. Но побоялась Канаэ-тян и не сказала.

После этого случая Акаи и Митчио какое-то время не ходили в школу. Учитель сказал, что у них ветрянка, но много лет спустя Акаи раскрыл мне секрет: у них с Митчио по всему телу вскочили нарывы в форме птичек, поэтому им пришлось ждать, пока все заживет.

Пытки

Митчио все время твердил о бронзовом памятнике, который он хочет, чтобы ему обязательно поставили.

— Что нужно для этого сделать? — спросил он у учителя.

Учитель отнесся к его вопросу серьезно.

— Есть два способа, — ответил он. — Можно стать очень известным, и тогда люди поставят тебе памятник. Или разбогатеть, и тогда за свои деньги можно поставить памятник самому себе, прямо у собственного дома.

Мы все посмеивались над Митчио у него за спиной. Единственной, кто не смеялся, была старшая сестра Канаэ-тян.

— В наши дни у детей совсем нет амбиций: мало кто из них хочет, чтобы ему поставили памятник, — сказала она.

— Ты так говоришь, будто ты сама и не ребенок вовсе, — заметила на это Канаэ-тян. В ее голосе слышалась скрытая угроза, но вместо того чтобы, как обычно, стушеваться, старшая сестра просто на это не отреагировала.

А ближе к концу года мы обнаружили, что Митчио и старшая сестра Канаэ-тян готовят государственный переворот, рассчитывая на то, что им поставят памятник.

Поползли слухи.

— Готовят переворот? Это как?

— Заключают пакты, подписывают секретные протоколы и тому подобное.

— Говорят, что они построили склад с бомбами и боеприпасами.

Старшая сестра Канаэ-тян и Митчио продолжали вести обычную жизнь, как ни в чем не бывало. Канаэ-тян сказала, что наш учитель сделал им предупреждение.

— А где находится их склад с бомбами? — спросила я.

Канаэ-тян не знала где. Она допытывалась у своей сестры, но та ни в какую не сознавалась. Это бесило Канаэ. Отсутствие веских улик не позволяло учителю принимать решительные меры.

Правительство было свергнуто вскоре после Нового года. Специальные выпуски всех газет пестрели громкими заголовками: «Гостелекорпорация пала под натиском повстанческих отрядов, президент взят в заложники».

Вступили в силу законы военного времени. С утра и до самой ночи по государственным телеканалам крутили скучнейшие видеосюжеты, снятые повстанцами. Канаэ возмущалась, что отменили передачи «Советы для ЗОЖ» и «Ланч сараримана». Неужели она их смотрела? Трудно в это поверить.

Весной восстание было окончательно подавлено. Президента освободили, и все стало как прежде. Мы так и не узнали, какую роль во всем этом сыграли (если вообще сыграли) старшая сестра Канаэ-тян и Митчио.

Они исчезли вскоре после того, как восстание было подавлено. Но через полгода вернулись в школу. Сестра Канаэ-тян выкрасила волосы в ярко-рыжий цвет. Митчио носил под мышкой трубу и постоянно выбивал носком ботинка какой-то ритм.

Канаэ-тян донимала сестру расспросами, но та не обращала на нее ровным счетом никакого внимания.

Мы слышали от жителей соседних домов, что оба они — Митчио и сестра Канаэ-тян — прошли через пытки.

— Вас жестоко пытали? — спросила я Митчио шепотом во время утренней линейки.

Он покачал головой и сказал, что ему было очень даже приятно. Впрочем, что именно было приятно, он не смог объяснить.

В конце концов ему так и не поставили памятник. Но зато через пятьдесят лет появилось целых три монумента в честь старшей сестры Канаэ-тян. И ни один из них не имел ни малейшего отношения к государственному перевороту.

Ловля окуней

Похоже, в нашем городке объявился дипломат. Об этом нам рассказал Хатиро.

— Какой еще дипломат? — сплюнув, спросила Канаэ-тян.

— Ну такой, типа, который посредничает между двумя странами, член дипмиссии, типа, — ответил Хатиро, но Канаэ-тян этот ответ не удовлетворил.

— Как-то неопределенно.

— Ну такие уж они, эти дипломаты.

— А его кто-то видел вообще, дипломата твоего?

— Вроде дедушка-таксист сказал, что несколько раз его возил.

— Так у дипломата же должна быть машина с водителем. Какой-то неправильный этот дипломат, точно поддельный! — рассудила Канаэ-тян.