Люди в погонах

«Телегин писал Даше каждый день, она отвечала ему реже. Ее письма были странные, точно подернутые ледком...»

Прочитав, перевел взгляд на сидевшую рядом Ольгу Борисовну:

— Интересуетесь женскими образами?

— Да, — сказала она как можно спокойнее. — Все очень сложно, интересно. Вы, конечно, читали эту книгу. А вот эту? — Она взяла с этажерки повесть Куприна «Поединок».

— Перечитывал недавно, — сказал Мельников.

— Что скажете о Шурочке? Страшная женщина, правда? У нее не душа, а камень какой-то. Я не знаю, что бы делала с такими...

— Да разве только она виновата, заметил Мельников. — Человек, можно сказать, цепи рвал.

— Нет, я не согласна. Анна Каренина тоже рвала цепи, но ведь не так. По-моему, здесь много значат личные качества.

— Безусловно. Только все эти качества тоже...

Разговор перебила Танечка. Подбежав к матери, она восторженно закричала:

— Живая, живая, живая!

— Кто живая? — спросила Ольга Борисовна.

— Кукла живая. Слушайте!

Девочка положила куклу на спину, и вдруг тоненький голосок произнес:

— Ма-ма.

— Действительно, — сказал Мельников. — А я спешил и не заметил, что она говорящая.

Танечка снова увлеклась игрой. Ольга Борисовна долго не сводила с нее повеселевших глаз, а когда повернулась к собеседнику, предложила:

— Можете заглянуть еще вот сюда. Здесь у меня произведения о советских женщинах. — Она взяла с нижней полки несколько томиков тоже с белыми полосками закладок и стала читать названия: «Любовь Яровая», «Товарищ Анна», «Мать», «Зоя».

Откуда-то выпал листок, и Мельников невольно прочитал на нем:

«Уважаемый автор, я сейчас думаю о героях вашей повести, и вот что мне хочется сообщить...»

— Не понравились? — спросил Мельников.

— Наоборот, — сказала Ольга Борисовна. — Очень понравились. Интересные самобытные характеры. И главное, чувствуешь, как люди по нашей земле ходят. А то недавно такая книга попалась, где не люди, а тени какие-то. Даже не поймешь, чем они заняты. Тоже написала автору. Обиделся.

— Еще бы, — улыбнулся Мельников. — Такая придирчивость.

— Вот и он мне так ответил: «Вы слишком придираетесь, другим нравится». А я собрала отзывы и послала ему.

— И как?

— Ни слова больше.

— Убедили, значит?

— Не знаю. Новое произведение покажет.

Она говорила и продолжала перебирать книги. Он внимательно следил за ее движениями и, чтобы скрыть это, тоже брал в руки то одну, то другую книгу.

— Ну, а теперь мне пора домой. — Мельников поднялся со стула, но хозяйка запротестовала:

— Что вы, Сергей Иванович. Мы еще будем пить чай с пирогом.

— Нет, Ольга Борисовна, пойду.

Он стал одеваться. Лицо хозяйки вдруг опечалилось, в широко открытых глазах появилось что-то похожее на укор. Но тут же, поборов себя, она заговорила, как всегда, с веселой лукавинкой:

— Бежите, Сергей Иванович, от трудной дискуссии.

— Нет, что вы. Я с удовольствием. Но есть дела неотложные.

— Знаю, знаю. — Она чуть-чуть наклонила голову, и волосы ее под ярким светом вспыхнули золотом. Он с трудом отвел от них взгляд, попрощался с Танечкой и шагнул в коридор. Ольга Борисовна тоже вышла, накинув на плечи пуховый платок.

— Заходите в другой раз, — сказала она мягким, приветливым голосом. — Зайдете?

Мельников неопределенно пожал плечами. Она подошла ближе и повторила:

— Зайдете, ладно?

Это «ладно» было произнесено каким-то другим, не ее голосом, совсем тихо и даже робко. У Мельникова часто застучало сердце. Ему стало жарко и душно в маленьком коридоре. Он молча пожал Ольге Борисовне руку, сказал торопливо «до свидания» и вышел на улицу.

Пройдя шагов десять по скрипучему снегу, Мельников подумал: «Ну зачем я пошел к ней на квартиру? Ведь мог бы подарить куклу завтра в библиотеке. Мог бы, наконец, отослать с шофером. А впрочем, зачем волноваться, ведь ничего плохого, кажется, не произошло».

3

Низкий зеленый бронетранспортер медленно полз по заметенной снегом дороге, выдавливая две глубокие колеи. Нос машины неуверенно поворачивался то в одну, то в другую сторону. На подъеме мотор гудел натужно, потом вдруг затихал, и бронетранспортер рывком скатывался в низину.

— Спокойнее надо, товарищ подполковник, — говорил большой узколицый солдат-водитель, следя за движением рук обучаемого. — Тут расчетливость требуется. Ну, как бы это лучше объяснить. Вот, например, в воду прыгаете, непременно прицеливаетесь, чтобы животом или спиной не упасть. А вы вроде как на живот машину бросаете.

Мельников убрал ногу с педали газа, посмотрел на солдата и тяжело вздохнул:

— Трудный ученик я, видно.

— Как все, товарищ подполковник. Я пока оседлал ее, крови сколько попортил...

Мельников усмехнулся.

— Когда только себе портишь кровь, это ничего... Да, скажите, а как у майора Степшина дела идут?

— Хуже, чем у вас, товарищ подполковник. Приходит он редко. Вот старший лейтенант Буянов, тот хорошо, свободно водит. Лучше всех, пожалуй, капитан Нечаев. Большие успехи имеет.

— А старший лейтенант Крайнов?

— Он только раз был.

Мельников недовольно поджал губы, подумал: «С этим нужно поговорить сегодня же, и очень серьезно. Дальше терпеть такое отношение к делу нельзя. Степшин тоже позволяет себе... Обида, видите ли. Странный он человек, скрытный какой-то, ничего не узнаешь». Поправив сбитую на затылок шапку, сказал водителю:

— Что ж, поехали дальше.

Машина дернулась и поползла, грузно раскачиваясь. Проехали километра три в глубь степи, повернули обратно. На повороте солдат помог Мельникову совладать с рычагами, подсказал, на какой скорости лучше всего преодолевать заснеженные ложбины.

Подъехали к парку, где ожидал уже своей очереди Нечаев. Ветер усиливался. Начинался буран. Мельников вылез из кабины и, вытирая перчаткой потное лицо, сказал:

— Садитесь, капитан, погрейтесь.

Нечаев улыбнулся, быстро забрался в машину, но перед тем, как тронуть ее с места, вдруг вспомнил:

— Да, начальник штаба звонил. Говорит, полковник приказал привести на наши занятия всех офицеров.

— Ого! Когда же?

— Потом сообщит.

— Ну пусть приходят. Нужно только подтянуть кое-кого наших, чтобы не прятались.