Людовик IX Святой
Шрифт:
Среди проблем, в отношении которых молодой король занимает самостоятельную позицию, важное место принадлежало конфликту с епископами в вопросе о юрисдикции. Епископы, наряду с властью церковной и духовной, которую они нередко в той или иной степени разделяли с королем, обладали и властью светской, судебной, которую они осуществляли от лица сеньора или представляли как продолжение епископской функции. В 1230-е годы у монарха, например, существовали разногласия с архиепископами Руана и Реймса, но самый серьезный и затяжной конфликт возник с епископом Бове [174] .
174
Это тема интересной статьи: Pontal О. Le differend entre Louis IX et les eveques de Beauvais et ses incidences sur les concils (1232–1248) // Bibliotheque de l’Ecole de chartes. 1965. 123. P. 7–34.
Противником короля был человек, вероятно, пользовавшийся его доверием. Действительно, Милон де Нантейль, выбранный в 1217 году епископом Бове и рукоположенный в Риме в 1222 году Гонорием III, сопровождал в крестовом походе Филиппа Августа и попал в плен; он был приближенным Людовика VIII, выступил с ним в крестовый поход на альбигойцев и находился при нем в Монпансье, когда король смертельно заболел.
Участниками конфликта являлись городская коммуна, епископ (он же — граф) и король. Горожане разделились на две группы: populaires — представители 21 вида ремесел, и majores,
Во время встречи в Бреле с участием короля, королевы-матери и епископа Милона последний потребовал, чтобы Людовик не занимался делом, которое, по его мнению, относилось не к королевской юрисдикции, а к юрисдикции епископа. Король ответил, что лично займется делом Бове и сказал: «Увидите, что я сделаю». Меры, которые лично предпринял Людовик IX, впечатляли. Он арестовал многих жителей, которых сначала запер в крытых рынках, превращенных в тюрьмы, а потом повелел построить для них новые тюрьмы. Пятнадцать домов, которые принадлежали наиболее запятнавшим себя горожанам, были торжественно снесены, и согласно одному документу король определил на жительство в Париж более 1500 человек. Людовик IX со свитой провел в Бове четыре дня. Со времен былого соглашения с Филиппом Августом епископ Бове каждый год выплачивал королю 100 парижских ливров, тем самым окупая право постоя короля, то есть обязанность оплачивать расходы короля и его свиты во время их пребывания в городе. Под предлогом, что данное посещение было исключительным, король потребовал у епископа 800 ливров за право постоя. Епископ, опешив, попросил отсрочки платежа. Король немедля лишил его светской власти, иначе говоря — источников доходов, не имевших отношения к его религиозной функции. Например, из погребов епископа было изъято все вино и распродано на рыночной площади. Последнее, без сомнения, было продиктовано желанием короля на деле продемонстрировать решимость отстоять свои права.
Тогда, оказывая противодействие королю, епископ обратился за помощью к архиепископу Реймса, к другим епископам провинции и даже к Папе. Все они заняли его сторону. Епископ наложил интердикт, то есть приостановил отправление церковной службы в диоцезе. Соборы, или, вернее, провинциальные синоды епископов, осудили позицию короля; Григорий IX, пытаясь вразумить Людовика, направлял ему послание за посланием и даже написал королеве Бланке, чтобы та повлияла на сына. После смерти Милона де Нантейля (сентябрь 1234 года) конфликт распространился на Реймсскую провинцию. Жители Реймса, полагая, что выиграют от поддержки короля, выступили против архиепископа. В апреле 1235 года Папа назначил посредником Пьера Кольмье, прево Сент-Омера, ставшего через год архиепископом Руана. Король остался непоколебим. В сентябре 1235 года он в свою очередь собрал в Сен-Дени всю французскую знать и повелел подписать обращение к Папе с протестом по поводу претензий епископов вообще и архиепископа Реймса и епископа Бове в частности, заявляя, что власть епископов подчиняется только светской юрисдикции — юрисдикции короля и сеньоров. Папа разразился грозным посланием, обещая отлучить короля от Церкви и напоминая о прецедентах времен своего предшественника Гонория III. Король не сдавался и не раз говорил о бессмысленности отлучений и интердиктов, провозглашаемых по поводу и без повода.
Впрочем, дело в конце концов уладилось. В 1238 году был избран новый епископ. Папа Григорий IX (ум. в 1241), а вслед за ним и избранный в 1243 году Иннокентий IV, втянутые в серьезный конфликт с императором Фридрихом II, все больше поддерживали французского короля и особенно в отношении его прав в вопросах церковной власти.
В 1240-е годы превосходство королевских судов над судами епископов уже не оспаривалось [175] .
Эти события проливают свет на институционное развитие королевства и позволяют понять поведение Людовика Святого. Уважение короля к Папству и Церкви было не настолько велико, чтобы отказаться от прав монархии на духовную власть. Впрочем, больше, чем о возврате к традиции, это свидетельствует о развитии королевской власти. Дело Бове и Реймса, судя по документам, было провозвестником (началом?) конфликта, в который через 70 лет вступят внук Людовика Святого Филипп Красивый и Бонифаций VIII. В послании от 22 марта 1236 года Папа писал: «Урон, нанесенный Церкви Бове, — это урон, нанесенный всей “галликанской” (французской) Церкви и даже Церкви Вселенской». Если Людовик Святой проявляет непреклонность и жестокость, когда на карту поставлены права короля и королевства, это значит, что в свои восемнадцать лет этот христианнейший король тверд и последователен в отношении будущих незаконных покушений Папства и епископов на королевскую юрисдикцию и не потворствует злоупотреблениям духовенства в вопросах отлучения и интердикта [176] . Самое главное, это свидетельствует о том, что, независимо от его характера и политики, какое-то внутреннее развитие упорно ведет его к усилению королевской юрисдикции, ко все большему укреплению государства.
175
Впрочем, соглашение между королем Франции и епископом Бове относительно права королевского постоя было достигнуто лишь в июне 1248 года, незадолго до выступления короля в крестовый поход.
176
Согласно Жуанвилю, король уже проявил твердость во время одного собрания епископов королевства. Вопреки домыслам ученых XX века, в данном случае свойственное Людовику благоговение перед Церковью как носительницей духовности нисколько не противоречит его твердости в отношении прерогатив светской власти.
Будущий Людовик Святой обнаруживает еще одну черту своего характера и поведения, которая проявляется в 1229–1234 годах, когда королю было пятнадцать — двадцать лет: он — благочестивый король.
Его отец, Людовик VIII, завещал крупную сумму на основание близ Парижа монастыря, который был бы особенно связан с монаршей семьей и монахи которого усерднее других молились бы за представителей королевской фамилии. В этом желании вновь проявляется давняя связь между монашеством и королевской властью; начиная с Гуго Капета, такую связь, продолжая традицию своих предков Робертинов (что лежало в основе его успеха), династия Капетингов хотела поддерживать с несколькими крупными монастырями: Турским, Флёри-сюр-Луар (где покоился Филипп I), Барбо (который выбрал для своего погребения Людовик VII) и конечно же Сен-Дени. Людовик VIII предназначал этот монастырь черным монахам Сен-Виктор а, монастыря в предместье Парижа, на склонах холма Сент-Женевьев; в XII веке этот монастырь играл важную роль в развитии схоластики и богословия. Он сохранял немалое влияние, даже если современному историку может показаться, что по сравнению с университетом и нищенствующими орденами этот монастырь переживал упадок. Однако, основанный в 1229 году по завещанию покойного короля монастырь Людовик IX и Бланка Кастильская передали цистерцианскому ордену. Такое решение тем удивительнее, что аббат Сен-Виктора Иоанн, названный в завещании Людовика VIII как гарант основания монастыря, похоже, был одним из приближенных молодого короля и его матери. По-видимому, в этот момент Людовика больше привлекало реформированное цистерцианское монашество. Как и для большинства христиан того времени, Сито было для Людовика Святого своего рода переходом к нищенствующим орденам, пока еще не преобладавшим в его окружении.
Начиная с основания Ройомона, проявляется не только интерес
Людовика IX к церковной архитектуре, но и его набожность вкупе со смирением и его авторитаризм в делах благочестия.О том, что он с юных лет проявлял интерес к церковной архитектуре, свидетельствует Жуанвиль: «С тех пор, как он стал править королевством и осознавать себя, он начал строить церкви и множество монастырей, среди которых красотой и величием выделяется аббатство Ройомон» [177] . Сооружение Ройомона — это для молодого короля и повод проявить смирение и покаяние. Символически Людовик действовал в духе монашеской традиции ранних бенедиктинцев, подхваченной монахами Сито в XII веке. Гийом де Сен-Патю в биографии короля, написанной с использованием документов процесса канонизации в конце XIII века, рисует его за работой:
177
Перевод на современный французский Н. де Вайи (N. de Wailly) в издании 1874 года. В тексте рукописи вместо слова осознавать (connaitre) употреблено слово apercevoir, что приблизительно означает: «С тех пор, как он знал, чего хочет» (apercu означает «мудрый, благоразумный, сведущий»), с тех пор, как «он узнал себя». Интересное замечание для историка, в центре внимания которого Людовик Святой как человек. В рукописи говорится к тому же не просто о церквах и монастырях, но о «moustiers et maisons de religion», то есть о мужских и женских монастырях. Среди людей Церкви Людовика Святого больше привлекали монахи, живущие по уставу, чем белое духовенство, привязанное к мирскому, даже если это были церковники. Наконец, Жуанвиль говорит о «чести и высоте» («Phonneur et la hautesse») аббатства Ройомон. Эстетический лексикон еще не оскудел иными ценностями и не перестал быть лексиконом, где художественные понятия сосуществуют с понятиями этическими.
И когда монахи вышли, по обычаю цистерцианского ордена, после третьего канонического часа на работу (labour) и стали носить камни и раствор туда, где воздвигалась стена, то блаженный король взял носилки, груженные камнями, и понес их; он шел впереди, а один монах нес их сзади; так святой король поступал в то время еще не раз [178] .
И, повествуя об этом благочестивом поведении в главе, посвященной любви Людовика Святого к своим ближним, он добавляет:
178
Guillaume de Saint-Pathus. Vie de Saint Louis… P. 71. Камни носят на носилках. Тачка, изобретенная в ХIII веке, появилась на строительстве соборов значительно позднее.
И в это время святой король повелел взять в руки носилки и своим братьям, монсеньеру Альфонсу, монсеньеру Роберту и монсеньеру Карлу. И каждому из них помогали нести носилки монахи. Святой король заставил делать это и других рыцарей из своей свиты (compagnie). А когда его братьям хотелось поболтать, покричать или поиграть [179] , святой король говорил им: «Монахи здесь не шумят, и нам нельзя шуметь». А когда братья святого короля слишком нагрузили носилки [180] и хотели на полпути передохнуть, он сказал им: «Монахи не отдыхают, и вам не следует отдыхать». Так святой король воспитывал своих (mesnie: своих родственников и приближенных) в духе благочестия.
179
О Жане и Филиппе Дагоберте не говорится; вероятно, их уже нет в живых. Событие, вне сомнения, относится к 1232–1234 годам В 1233 году Людовику — девятнадцать, Роберту — семнадцать, Альфонсу — тринадцать, а Карлу — шесть лет.
180
Наверняка, чтобы побыстрее закончить нудную работу.
Близкие Людовика начинали понимать, чего стоило жить бок о бок с ним и пользоваться его любовью.
Для строительства завещанного Людовиком VIII аббатства, которое было отдано цистерцианцам, король и королева-мать выбрали место неподалеку от Аньер-сюр-Уаз в диоцезе Бове, где молодой король время от времени жил и которое было приобретено с этой целью. Местечко называлось Кимон, но ему дали новое название — Ройомон («королевская гора»), что свидетельствовало о тесных связях между монастырем и монархией. В 1232 году генеральный капитул Сито по просьбе монахов Сен-Дени постановил, чтобы праздник святого Дионисия отмечался во всех монастырях ордена двумя мессами и прочими торжествами праздничных дней, но конверсы не должны были прекращать работы. Из сведений такого рода можно лучше понять милости, которые оказывал цистерцианцам Людовик Святой, благодаря чему они оказались связанными как бы узами молитвы, создававшей духовное родство не только между монахами аббатства и династией, но и между монахами и монархами. Благодаря Ройомону и этим узам Сито вошло в круг королевских монастырей, центром которого стал Сен-Дени.
Еще одним событием, свидетельствующим о первых шагах короля на пути благочестия, была пропажа и обретение священной реликвии Сен-Дени — святого гвоздя. Предоставим слово Гийому из Нанжи, который, будучи монахом Сен-Дени, придал этому событию (происшествию) значение вселенского масштаба:
На другой год (1232) случилось в той же церкви (Сен-Дени), что святой гвоздь, один из тех, которыми был распят Господь наш и который был обретен во времена французского короля и римского императора Карла Лысого, подарившего его упомянутой церкви, выпал из сосуда, в котором хранился, когда тот сосуд подносили для целования паломникам, и потерялся среди множества людей, целовавших его в третий день мартовских календ (28 февраля); но потом случилось великое чудо, и его нашли и с великой радостью и ликованием вернули в упомянутую церковь первого апреля [181] . И надо сказать о той печали и скорби, которую святой король Людовик и его благородная матушка королева Бланка испытали в связи со столь великой потерей. Когда король Людовик и королева-мать узнали о пропаже такого сокровища и что случилось это со святым гвоздем в их царствование, они сильно опечалились и сказали, что более горького известия не могло и быть, и ничто иное не могло заставить их так сильно страдать. По причине такого горя добрый и благородный король Людовик, не в силах совладать с собой, стал громко восклицать, что пусть бы уж лучший город его королевства был до основания разрушен. Когда он узнал о горе аббата и монахов Сен-Дени и о слезах, которые те денно и нощно безутешно проливали, он послал к ним мудрых и красноречивых (bien parlants) людей, чтобы утешить их, и даже хотел поехать сам, но придворные его не пустили. Он повелел огласить по всему Парижу, на улицах и площадях, что если кому-то ведомо что-либо о пропаже святого гвоздя и если кто-то нашел его и утаил, то пусть немедля вернет и получит за него сто ливров от самого короля. Что еще сказать? Тревога и печаль, вызванные пропажей гвоздя, были повсюду таковы, что не описать. Услышав известие о пропаже святого гвоздя и призыв короля, парижане сильно взволновались, и множество мужчин, женщин, детей, клириков, школяров (студентов) возопили громким голосом, обливаясь слезами, бросились в церкви, чтобы обратиться за Божией помощью в столь великом горе. И рыдал не только Париж, но и все жители Французского королевства, узнав о пропаже святого и драгоценного гвоздя. Многие мудрые люди опасались, как бы по причине этой горестной утраты, случившейся в самом начале царствования, не последовали великие беды или эпидемии и как бы это не стало предзнаменованием гибели (не дай Бог) всего тела Французского королевства [182] .
181
Это произошло в том же году в Страстную пятницу.
182
Guillaume de Nangis. Vie de Saint Louis… P. 320–326. О святом гвозде Сен-Дени см. замечательное исследование А. Ломбар-Журдан (A. Lombard-Jourdan).