Людовик XIV

Европа опять в смятении

Завещание в пользу Бурбонов не было блестящим решением проблемы. Уже в Мадриде видно, что Филипп V, хотя и проявляет себя «хорошим испанцем», нуждается не только во французских войсках и французских кораблях, но и в советниках, находящихся по ту сторону Пиренеев. Кардинал Портокарреро это, может быть, и приемлет, но это не значит, что Испанский двор придерживается такого же мнения. Испании не хватает крупных политических деятелей и хороших военачальников, но испанцы слишком горделивы, чтобы признать это. Молодой испанский король проявит себя мужественным и упорным, но не очень способным правителем. Не был ли он под слишком большим влиянием своей жены Марии-Луизы-Габриэли Савойской (умерла в 1714 году) и первой фрейлины, чрезвычайно энергичной принцессы Дезюрсен, урожденной Латремуй? «Это придает истории отношений Франции с Испанией в период с 1701 по 1703 год какой-то неопределенный характер и вносит в них некоторую сумятицу, которая из-за личного соперничества в верхах немного смахивает на Фронду»^{224}, но все-таки на Фронду без вооруженных столкновений.

Но более серьезными для Франции Людовика XIV являются те водовороты, в которые ее ввергает ситуация, созданная для нас Карлом II и принятая нами. Король Франции был вынужден выставить кое-где заслоны. Это, конечно, вызвало беспокойство у голландцев и разозлило англичан. Парижский парламент, например, регистрирует 1 февраля 1701 года королевские грамоты, сохраняющие за Филиппом V его право быть наследником короны Франции. В тот момент (5–6 февраля) Людовик XIV оккупирует в Нидерландах, предварительно договорившись со своим внуком, крепости называемые «Барьер», и выгоняет оттуда голландских наемников. Хайнсиус вне себя от ярости. А Вильгельм III ловко использует ситуацию, представляя ее как якобитские действия и папский заговор, хотя шпионы этих морских держав прекрасно знают, что король Франции, будучи реалистом, «принимает меры предосторожности», чтобы обеспечить себе надежное будущее. 25 января королевским указом укрепляются кавалерийские и драгунские полки. На следующий день король подписывает еще один указ по набору милиции. 5 февраля Шамийяр, который стал преемником скончавшегося Барбезье, тоже ставит свою подпись под королевскими грамотами, предписывающими создание 72 новых драгунских полков, а 10 февраля — 20 новых кавалерийских полков. 15 февраля, в то время как Франция возобновляет свой союз с Кельнским курфюрстом, Людовик XIV восстанавливает королевский полк карабинеров. 1 марта он приказывает создать 120 кавалерийских полков; 20-го — увеличить каждую роту на 10 человек во всех пехотных полках^{201}. В Европе опять та же атмосфера вооруженного мира. Эти военные меры предосторожности подкреплялись нашими союзами, заключенными с Кельном (в феврале; об этом союзе мы уже говорили выше), с Баварией (в марте), с Савойей (в апреле), с Португалией (в июне).

Вильгельм Оранский тоже хочет себя обезопасить. Он заставляет парламент проголосовать за знаменитый Act of Settlement (Акт установления), по которому в Великобритании было гарантировано протестантское наследование (июнь 1701 года). Эта предосторожность была вдвойне актуальна. Вильгельм III умрет 19 марта 1702 года. Но еще раньше скончается его тесть, король Англии в изгнании, Яков II (он умрет 16 сентября 1701 года). И Людовик XIV, открыто пренебрегая положениями Рисвикского мира по этому вопросу и осаждаемый английской королевой, Папой и маркизой де Ментенон, признает принца Уэльского, ставшего Яковом III, королем по праву. Казалось, он сделал это под влиянием своего католицизма и семейных чувств. Однако, по всей видимости, он допустил довольно большую политическую ошибку, руководствуясь добрыми побуждениями и чувством солидарности.

На деле все обстояло не так просто. Если Вильгельм III и признал Филиппа V (17 апреля 1701 года), английские торговцы оказывают давление на своего короля и парламент; и этот последний голосует за предоставление больших кредитов для подготовки войны. Генеральные штаты Гааги бурлят. Леопольд же обеспечил себе альянс с Бранденбургским курфюрстом и направил свои войска завоевывать, не объявляя войны, Миланскую провинцию. Старый Катинй, который не располагал достаточным количеством войск, отступил под напором имперцев, которыми командовал талантливый принц Евгений Савойский. И почти тотчас же император, Англия и Соединенные Провинции заключают Гаагский договор (7 сентября). В этом лицемерном тексте не объявляется война Людовику XIV, но государства, подписавшие текст этого договора, обязуются не заключать сепаратный мир. Они хотят разделить Францию и Испанию. Они требуют восстановления для морских держав потерянных привилегий в торговле с Вест-Индией. Они вновь осуществляют передел наследства Карла II: Милан, Неаполь и Сицилия должны отойти к императору; Испанские Нидерланды должны стать нейтральными и играть роль простого барьера между Голландией и Францией («Gallus inimicus et non vicinus» — «галл враг и не сосед» было заменено на «Gallus amicus sed non vicinus» — «галл друг, но не сосед» [110] ). При рассмотрении всех этих фактов легко понять, что признание Людовиком XIV сына Якова II является во всех отношениях всего лишь одним из поводов для этой «холодной» войны.

110

«Француз — друг, но не сосед». — «Француз враг и не сосед!»

Вильгельм III рвет отношения с Версалем, добивается новых выборов, которые проводят в парламент воинствующих вигов, очень враждебных по отношению к Филиппу V и к Франции, заставляет проголосовать за новые субсидии для войны и восстанавливает свою приемную нацию против претендента [111] , настраивает против нас общественное мнение так, что даже его собственная смерть ничего не изменит в решениях Англии и ее союзников. Королева Анна Стюарт, свояченица Вильгельма Оранского, никак не может изменить политику. В Голландии Хайнсиус, более свободный в своих действиях, очень быстро становится во главе коалиции. Император, ободренный своими успехами в Северной Италии, не намерен держаться в стороне от неизбежного конфликта, в котором он выступает как получающая сторона. 15 мая 1702 года Англия, император и Соединенные Провинции объявляют войну обеим бурбонским монархиям. Людовик XIV находится больше чем когда-либо в оборонительном положении.

111

Яков-Эдуард, или Яков Ш, сын и наследник короля Англии Якова II.

Соотношение сил

Положение Людовика XIV кажется лучше, чем оно было в 1688 году, накануне Десятилетней войны. Ему противостоят император, Бранденбургский курфюрст (ставший в 1701 году королем Пруссии), Пфальцский курфюрст, несколько других маленьких князьков и Дания, Англия и Соединенные Провинции. Но это перечисление не должно вводить в заблуждение. Если у Англии налоговые поступления равны налоговым поступлениям Франции, у Леопольда денег в три раза меньше^{124}. Англия может мобилизовать 100 000 солдат, император столько же, а король Франции, даже не прибегая к милиции и до мобилизации новых войск, может иметь 200 000 солдат, хорошо обученных и с хорошим командным составом. Британский флот имеет хорошую репутацию, но насчитывает всего лишь 150 военных кораблей, а у Людовика XIV было 206 кораблей. Конечно, Голландия присоединяет свой флот, который занимает третье место в мире, но мы не должны забывать об испанском флоте^{237}. В целом оба лагеря имеют равное количество боевых кораблей, по крайней мере временно. Вокруг короля Франции и Филиппа V объединились, как мы видели, Баварский курфюрст и Кельнский курфюрст, герцог Савойский и король Португалии — три пограничные области и форпост, прикрывающий Иберийский полуостров. Две больших державы и четыре маленьких государства должны суметь противостоять трем великим державам и трем средним государствам.

Против Людовика XIV были и административная слабость, и эндемический беспорядок в Испании, и скорое отступничество Савойи (8 октября 1702 года) и Португалии (17 мая 1703 года), и огромная протяженность фронта не только европейского, но и мирового, и политическая ожесточенность пенсионария Хайнсиуса, и военный талант и натиск обоих лучших генералов коалиции — милорда Мальборо и принца Евгения. Добавим сюда же протестантскую солидарность. Война за испанское наследство, об этом забывают, является почти религиозной войной, в то время как в предшествующих конфликтах Вильгельм Оранский не страшился, несмотря на свой антипапистский фанатизм, объединяться с Испанией, где совершались аутодафе; сегодня оба лагеря четко разделены, по крайней мере в самом начале. Единственным исключением здесь является император, ибо если империя — страна двух религий, сам император — католический монарх, к тому же друг иезуитов. Но именно этот парадокс и будет поражать, парадокс Габсбурга, окруженного таким большим количеством лютеран (датчане, пруссаки), англиканцев и шотландских пресвитерианцев, реформатов (голландцы), и такое положение никак не будет способствовать успеху его сына Карла, которого подвели его собственные войска.

А французское королевство располагает множеством козырей. Ясно, что ни Таллар, ни Вильруа, ни Лафейяд не могут сравниться с Мальборо и принцем Евгением; но Бервик окажется «удачливым» генералом, герцоги Ванд омский и Виллар — замечательными военачальниками, предприимчивыми, патриотично настроенными, кумирами солдат. Жан Бар слишком рано умер, но никакой флот тех времен не сможет противопоставить Франции триаду, сравнимую с триадой Дюкасса, Дюге-Труэна и Кассара [112] . «Железный пояс» короля и Вобана, который укрепляли в течение тридцати лет с постоянным упорством, докажет свою тактическую и даже стратегическую важность. Как только было принято завещание испанского короля, торговцы наших портов устремились на завоевание богатств Америки, занялись широкомасштабной работорговлей, стали развивать коммерцию со странами южных морей. В войну вступает богатая и динамичная страна, а не нация, павшая духом. Об этом будут постоянно свидетельствовать все сильнее и сильнее развивающаяся корсарская война и договоры, заключенные между королем и судовладельцами. Но кажется, если посмотреть немного вперед, опережая события, на эту неизбежную войну в целом, видно, что два фактора сыграют здесь решающую роль: способность Филиппа, этого непризнанного пасынка истории, привлечь к себе и порой зажечь своих новых подданных в Испании и неисчерпаемый талант Никола Демаре, этого министра, ненавидимого Сен-Симоном, всегда способного находить необходимые средства, чтобы вынести всю тяжесть этой изнурительной войны.

112

Из-за этого не забываются Шаторено, граф де Форбен и многие другие.

Филиппу V повсюду приходится преодолевать большие трудности. Его казна (bolsillo) ничтожна. Его войска не способны без помощи французов эффективно сражаться за сохранение итальянских владений и бельгийских фортов. Маркиз де Лувиль, «компаньон принца крови в юности», полументор-полушпион, открыто презирает испанцев и систематически пишет в Версаль рапорты. Франция отказывается послать Демаре в Испанию и заставляет Филиппа долго ждать военного советника, которого он просит, — де Пюисепора. Австрийская партия не складывает оружия.

В 80-е годы испанцы слишком часто демонстрировали Франции свою ненависть^{110}. Завещание Карла II не могло все изменить, как по мановению волшебной палочки. Уязвленной нации предлагаются иностранные монархи: то француз, то австриец. К счастью для внука Людовика XIV, промахи эрцгерцога и его союзников вскоре окажут положительное влияние на общественное мнение. Уже в сентябре 1702 года в Испании стали говорить, «что еретики совершают ужасные профанации повсюду, грабя церкви, превращая их в конюшни и топча ногами Святые Дары, разбивая статуи святых, надевая на них маски и таская их за веревку по улицам». Когда Людовик XIV сказал об этом послу своего внука, дипломат ответил: «Тем лучше! Сир, тем лучше!» Эти слухи действительно — и точно передаваемые, и несколько раздутые — сослужили службу Филиппу V. Если раньше испанская пехота, казалось, не могла понять, в чем, собственно, состоит ее долг, теперь «бесконечный поток людей вливался со всех сторон в армию, чтобы защищать религию и родину»^{97}.

У Филиппа V, являющегося потомком короля, который во Франции так сурово искоренил «ересь» с помощью своего духовника-иезуита, было все, чтобы понравиться своим подданным: чувство чести, большое мужество и даже некоторая склонность к лени. Хотя эрцгерцог тоже католический принц, войска, которые сражаются за его дело, не внушают испанцам никакого доверия. Положение «Карла III» напоминает положение, в котором оказались французы в 1808 году: даже когда его армия одерживает победы, местное население проклинает солдат-оккупантов. Разве в войсках этого претендента не объединились европейские протестанты всех мастей? Тут есть и лютеране империи, и англиканцы королевы Анны, и пресвитерианцы Шотландии, и голландские кальвинисты. Отсюда успех в конце 1703 года медали с колкой надписью, отчеканенной в Италии по просьбе испанцев. На лицевой стороне было изображение герцога Анжуйского: «Philippus, Dei gratia rex catholicus» («Филипп V, милостью Божией католический король»), на обороте был портрет его конкурента: «Carolus III, hereticorum gratia rex catholicus» («Карл HI, католический король по милости еретиков»)^{97}. Разве по божественному праву принц Бурбонский не должен был иметь приоритет для такой набожной страны, как Испания? Мы не можем знать, сколько понадобилось бы времени эрцгерцогу, чтобы стать испанцем. Зато все сходятся во мнении, что Филипп V приобщился к кастильскому духу, даже еще не освоив как следует испанский язык.