Люк и Фек. Мир и Война

XXXI

Приготовила поесть, Стол едой дымился. Сын помылся, зная честь, Сел, перекрестился. За едой он рассказал, Что, найдя случайно Золотой руды развал, Рад необычайно. Хочется забыть совсем Про нужду и бедность, Женится и житием Будет править леность.

XXXII

«А жениться — то на ком Ты, сынок, собрался?» У Натальи в горле ком Вдруг образовался. На вопрос ее второй — «Звать Любовь», — ответил. И добавил как герой: — «Лучшая на свете». «Сватов засылали к ней, Слышала я слухи, — Мать сказала, — от людей Из другой округи».

XXXIII

Загрустил сперва сынок, А потом стал весел, Будто скинуть тяжесть смог, Замурлыкал песни. День, другой прошел. Егор В Омск уехал к дяде, А Наталья все с тех пор Часто шла к ограде. Чтобы отвести беду, Обращалась к Богу, В доме убралась, в саду, Заглушив тревогу.

XXXIV

Как-то выдались деньки В октябре как летом. Листьев желтых огоньки Мир залили светом. Утром вышла мать на двор Псу наполнить миску, Кур кормить, убрать весь сор. Божий праздник близко. Бросив взгляд на горный лес, Вдруг залюбовалась. Горка в синеве небес Золотой казалась.

XXXV

Уловил случайно глаз Рядом с горкой точки, Словно отделились враз От горы кусочки. Точки направлялись к ней И менялись в цвете: Двое белых лошадей В золотой карете. Тихо ахнула она, На карете с горки Хорошо была видна Стать ее Егорки.

XXXVI

Сын остановил коней. «Как жива, родная,» — Так здоровался он с ней — «В Омске жизнь другая». Мать Наталья, как стена Побелев, смотрела, А внутри будто струна Толстая гудела. Ввел Егор во двор коней И поставил к дому, Упряжь снял, налил полней Ведра, дал солому.

XXXVII

После их отвел в сарай, Чтоб не застудились, Отодвинул кур на край. Те вдруг всполошились. У Натальи наконец Улеглось волненье. Может быть помог Творец, Снять оцепененье. Заглянула в уголок, Встав с каретой рядом, А с картины ангелок Смотрит светлым взглядом.

XXXVIII

На картине благодать: Небо, херувимы, В облаках святая мать С Боженькою-сыном. На другой в дождь и грозу Девочка в опорках Тащит братца-егозу Сзади на закорках. Было шесть картин внутри, Свертки и коробки, Граммофон, ковер и три Книг каких-то стопки. В клетке попугай, пострел, С ярко-желтой грудкой Чуть нахохлившись, смотрел На собачью будку.

XXXIX

Довелось когда-то ей В Омске быть у брата Тройку или пару дней. Он служил богатым. В это время господа За границей жили. Целый день они тогда По дому бродили. Вещи, что привез Егор, Видела в том доме. Жили краски и ковер В памяти-альбоме.

XL

Подарил ей для зимы Шубу, шаль, ботинки И с едою из корчмы Полные корзинки. Окорок в желе застыл. Сыр, икра, колбасы. Аппетитный запах плыл От съестных припасов. Мать топила в бане печь Хоть была в тревоге. Пусть сынок с усталых плеч Смоет грязь дороги.

XLI

Сын зашел с вещами в дом, Огляделся зорко, Знал у матери закон — Осенью уборка. И сейчас все прибрала, Стены, пол помыла. Выскребла их до бела, Печку побелила. На стене наметил он Всем картинам место, Клетку внес и граммофон. В доме стало тесно.

XLII

Вымывшись Егор надел Вдруг халат бухарский, Будто бы всегда без дел Жил себе по-барски. Пообедали, потом Он в коробках рылся И внезапно граммофон Звуками залился. Женский голос шелестя Пел про счастье, горе, Про красавицу-дитя, Брошенную в море. У Натальи на глазах Слезы заблестели, Ни словечка не сказав, Стала стлать постели.

XLIII

На другой день как всегда Праздник был престольный. Богачи и беднота Тешились застольем. К полудню Егор решил Лихо прокатиться, Блеском золота спешил Удивить девицу. Он уехал, кони вскачь Экипаж умчали. А Наталья, ну хоть плачь, Вся в тоске, печали.

XLIV

День прошел, настала ночь. Ожидая сына, Трудно было превозмочь Матери кручину. А под утро будто стон Услыхала тихий. Подсказало сердце: «Он» — В чувств неразберихе. Вышла. Только рассвело. К дому по дороге Что-то медленно ползло. Подкосились ноги.

XLV

И, схватившись за забор, Чтобы сил набраться, Крикнула: «Сейчас, Егор, Помогу подняться.» К сыну подошла, едва Плечи обхватила И откуда-то взяла Сдвинуть с места силы. В дом втащила молодца, Свет зажгла. О Боже! Не смогла узнать лица: Раны, кровь на коже. Сразу поняла, не пьян. Вышла драка видно, Знала, сын был не буян. Стало ей обидно.

XLVI

Смыла все и кровь, и грязь, Заварила травы, Заживляющую мазь Нанесла на раны. Начала их бинтовать, Напоила чаем, Уложила на кровать Как сама не чая. Сын во сне то вдруг стонал, Видимо от боли, То бессвязно бормотал О каком-то горе.

XLVII

Наступил осенний день. Лишь Егор проснулся, На лицо упала тень, Видно ужаснулся. Завтрак был давно готов. Сидя как на шиле, Не могла сдержать мать слов Тех, что ночь копились: «Что случилось, сын, с тобой? Где карета, кони? Значит не дано судьбой Жить как царь на троне».

XLVIII

Рассказал Егор тогда Со слезой во взоре, Как из счастья и добра Получилось горе. К дому Любушки своей Он подъехал с шиком, В окружении детей С визгом, смехом, криком. Стол был вынесен во двор. И родня вся в сборе. Прекратился разговор, Видно ведший к ссоре.

XLIX

Поздоровался. Сказал Мастеру с волненьем: «Я бы Любу покатал, Дайте разрешенье.» Девушка была не прочь С самого начала. Цыкнул тут отец и дочь Плача убежала. Мастер высказался зло: «Что за прынц приехал? Боже, как нам повезло!» — Продолжал со смехом.

L

«Где взял деньги шиковать? Иль кого ограбил? Может научила мать Жить без всяких правил. Есть жених уже у нас. Любе ты не пара. Прочь, исчезни с моих глаз, Не то будет свара». От обиды сын в сердцах Натянул поводья. Все мечты теперь лишь прах. Жизнь померкла вроде.

LI

Ехал грустный и кругом Света стало мало. Вдруг увидел за углом Милая стояла. Убыстрился крови ток. Засияло солнце. Вспыхнула любовь-цветок В жизненном оконце. Он остановил коней, Соскочив поспешно, Распахнул дверь перед ней, Подсадил любезно.