Льются слова, утекая в песок...

Она убила её, убила Духа Зеркала, разбив её.

– Не до конца.

Напевный женский голосок вновь заставил его всматриваться в осколки зеркал. Глеб оглянулся, словно надеясь на то, что сможет что-то рассмотреть в этих мелких кусочках собственной судьбы.

– Ты можешь спасти меня.

– Как?! – Бейбарсов, казалось, окончательно подписался на массовое недоверие к собственным силам и любым проявлениям волшебства.

– Ты можешь помочь мне восстать с помощью своей магии.

Бейбарсов рассмеялся.

– Магии? Я – далеко не могущественный маг, не такой, каким меня считают. Всю мою жизнь моя мать приводила меня сюда, и каждый раз я забывал об этом, как забывал обо всём, что делал ей наперекор. У меня нет магии, которая помогла бы мне сопротивляться её бесконечному влиянию.

Рыжая прядь, зелёные глаза и тихий голос – это всё, что осталось от прекрасной девушки, которую он видел в зеркале.

– А ты попытайся, - её губы едва-едва заметно шевелились в одном из мелких осколков, и Бейбарсов вновь усмехнулся, в собственной ненависти потеряв всякое желание что-либо менять в этом отвратительном и до боли смешном мире. Ему порой казалось, что всё вокруг слишком давно стало безумием, и не было ничего, что позволило бы ему хоть немного отдохнуть от бесконечного страха собственных мыслей.

Ему надо было вырваться из клетки, в которой он застрял на тот период, пока не признает правоту собственной матушки.

– Остаётся ответить на вопрос, зачем ей всё время стирать мне память, - внезапно промолвил Бейбарсов.

– А ты подумай.

Каждый раз. Каждый раз его магия выходит из-под его контроля, и он оказывается здесь, и мать оставляет его тут для того, чтобы волшебство угомонилось и вновь спряталось где-то в глубине души.

А потом она стирает ему все воспоминания о том, на что он действительно способен, и это кажется бесконечным кошмаром.

Бейбарсов лишь молча покачал головой, словно отказываясь от тех мыслей, что без конца крутились в его голове, и вновь склонился над прекрасным зеркалом, всматриваясь в его бесконечность.

Он должен был что-то изменить, и магия искрила на кончиках его пальцев, не оставляя ни единого шанса.

Сколько раз он изнутри разрушал эту чёртову комнату перед тем, как всё забывалось и он в очередной раз успокаивался слишком быстро, чтобы магия успела утихнуть на самом деле? Трудно было вспоминать всё это, то, что было на самом деле, но он устал сопротивляться магии, что разрывала его изнутри на мелкие-мелкие кусочки.

Глеб вновь всмотрелся в поверхность разбитого зеркала, словно пытаясь понять, когда всё это началось, а после притронулся кончиками пальцев к его сколотой поверхности, словно позволяя своей собственной магии перетечь в поверхность этого предмета.

Мелкие трещинки собирались воедино, и зеркало не восставало в своей красе только потому, что рядом с ним формировался какой-то непонятный силуэт.

Она состояла из множества мыслей, нематериальных искорок и чего-то прозрачного, и к ней нельзя было прикоснуться ни на одно мгновение, нельзя было обнять её или поцеловать, и она светилась изнутри.

Она наконец-то загорелась изнутри тёплым, мягким свечением, и Бейбарсов оторвал собственную руку от зеркала, а её образ так и не растаял.

Он выпрямился, стоя напротив самой прекрасной девушки, которую когда-либо в собственной жизни видел, но она всё ещё оставалась слишком прозрачной и ирреальной, чтобы можно было поверить до конца в существование этого истинного чуда.

Бейбарсов протянул руку ещё раз, пытаясь притронуться к ней, а после наконец-то взял за полупрозрачную ладонь.

Волшебство, которое до этого пряталось в его крови, рванулось на свободу, волной накрывая весь мир, пронизывая насквозь девушку, что стояла напротив него, и не оставляя за нею ни единого шанса продолжать просто так стоять на месте.

Она едва слышно дышала, а на губах девушки застыла едва-едва заметная улыбка, которая, пожалуй, что-то да означала, только трудно было понять, что именно. Глебу хотелось спросить, но он не мог.

У него не осталось ни капельки сил, но она подошла ближе и приобняла его, обвивая руками его шею и притрагиваясь своими губами к его.

– Видишь, я вполне могу существовать, - прошептала она, целуя его настолько страстно, насколько это могло быть реальностью. – Все против тебя, кроме меня одной! Ведь зачем твоя мать стирала тебе столько раз память?

Он не мог вспоминать об этом, потому что воспоминания давно уже были уничтожены, и смотрел на девушку широко раскрытыми глазами.

Она уже стала совсем материальной и просто была самым прекрасным существом, которое он только видел в собственной жизни, и не было больше никого, кто мог бы оказаться настолько идеальным.

Глеб давно уже попрощался со всеми правилами, которые только существовали в его голове, и он не мог вспоминать толком о том, что было реальностью всего несколько мгновений назад.

Мир наконец-то сложился в сплошную картину, а после внезапно развалился на мелкие кусочки.

– Ты опять забудешь меня, - прошептала наконец-то она, - и всю свою силу. Давай сбежим, Глеб?

Он кивнул.

Конечно же, нельзя было отказываться от возможности покинуть это место, и Бейбарсов устал сдерживать себя и оставаться на какой-то одной бесконечной точке, что так надоела ему.

Это было чрезмерно трудным заданием, да и вообще, он так сильно устал от всего, что постоянно преследовало его.

– Тебя зовут Татьяна, - словно мантру, повторил он. – И я совсем даже не хочу тебя забывать.

– Тогда мы должны сбежать отсюда? – переспросила она, словно надеясь на то, что у неё есть шанс что-то уточнить.

Он кивнул.

Трудно было разобраться в том, что он на самом деле имел в виду, но всё вокруг давно уже вспыхнуло слишком ярким пламенем, а у него осталось всего лишь несколько капелек магической силы.

– Я не могу.

– Ты слишком не веришь в свои силы, - покачала головой она. – Ты просто перестал верить!

Он кивнул и попытался отыскать что-то, что было в резерве его сил, чтобы вырваться из маленькой клетки, что уже так сильно надоела ему.

Уже не осталось ни единого шанса замереть в этой смешной клетке, что давила на него со всех сторон и не оставляла ничего в таком виде, в каком оно должно было существовать. Он вспомнил почти всё, да не до конца.

Мать ни разу не сказала ему правду – она постоянно лгала, и это было в её стиле, увы, слишком сильно в её стиле.