М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

шеле я нашел опять большую перемену. Он сформиро­

вался физически; был мал ростом, но стал шире в пле­

чах и плотнее, лицом по-прежнему смугл и нехорош

собой; но у него был умный взгляд, хорошо очерчен­

ные губы, черные и мягкие волосы, очень красивые

и нежные руки; ноги кривые (правую, ниже колена, он

переломил в школе, в манеже, и ее дурно срастили).

Я привез ему поклон от Вареньки. В его отсутствие

мы с ней часто о нем говорили; он нам обоим, хотя не

одинаково, но равно был дорог. При прощанье, протяги­

вая руку, с влажными глазами, но с улыбкой, она ска­

зала мне:

— Поклонись ему от меня; скажи, что я покойна,

довольна, даже счастлива.

Мне очень было досадно на него, что он выслушал

меня как будто хладнокровно и не стал о ней расспра­

шивать; я упрекнул его в этом, он улыбнулся и отвечал:

— Ты еще ребенок, ничего не понимаешь!

— А ты хоть и много понимаешь, да не ст оишь ее

мизинца! — возразил я, рассердившись не на шутку.

Это была первая и единственная наша ссора; но мы

скоро помирились.

Школа была тогда на том месте у Синего моста, где

теперь дворец ее высочества Марии Николаевны 29. Ба­

бушка наняла квартиру в нескольких шагах от школы,

на Мойке же, в доме Ланскова 30, и я почти каждый день

ходил к Мишелю с контрабандой, то есть с разными

p^at'es froids, p^at'es de Strasbourg *, конфетами и прочим,

и таким образом имел случай видеть и знать многих из

* холодными паштетами, страсбургскими паштетами ( фр.) .

40

его товарищей, между которыми был приятель его Вон-

ляр-Лярский, впоследствии известный беллетрист, и два

брата Мартыновы, из коих меньшой, красивый и стат­

ный молодой человек, получил такую печальную (по

крайней мере, для нас) известность. <...>

Нравственно Мишель в школе переменился не менее

как и физически, следы домашнего воспитания и жен­

ского общества исчезли; в то время в школе царствовал

дух какого-то разгула, кутежа, бамбошерства; по сча­

стию, Мишель поступил туда не ранее девятнадцати лет

и пробыл там не более двух; по выпуске в офицеры все

это пропало, как с гуся вода. Faut que jeunesse jette sa

gourme *, говорят французы.

Способности свои к рисованию и поэтический талант

он обратил на карикатуры, эпиграммы и другие не­

удобные к печати произведения, помещавшиеся в изда­

ваемом в школе рукописном иллюстрированном жур­

нале, некоторые из них ходили по рукам отдельными

выпусками. Для образчика могу привести несколько

стихов из знаменитой в свое время и в своем месте

поэмы «Уланша»: 31

Идет наш шумный эскадрон

Гремящей пестрою толпою,

Повес усталых клонит сон,

Уж поздно, темной синевою

Покрылось небо, день угас,

Повесы ропщут...

Но вот Ижорка, слава богу!

Пора раскланяться с конем.

Как должно вышел на дорогу

Улан с завернутым значком;

Он по квартирам важно, чинно

Повел начальников с собой,

Хотя, признаться, запах винный

Изобличал его порой.

Но без вина что жизнь улана?

Его душа на дне стакана,

И кто два раза в день не пьян,

Тот, извините, не улан!

Сказать вам имя квартирьера?

То был Лафа, буян лихой,

С чьей молодецкой головой

Ни доппель-кюмель, ни мадера,

Ни даже шумное аи

Ни разу сладить не могли.

Его коричневая кожа

Сияла в множестве угрях,

* Молодость должна перебеситься ( фр.) .

41

Ну, словом, все, походка, рожа

На сердце наводило страх.

Задвинув кивер на затылок,

Идет он, все гремит на нем,

Как дюжина пустых бутылок

Толкаясь в ящике большом.

Лафа угрюмо в избу входит,

Шинель, скользя, валится с плеч,

Кругом он дико взоры водит

И мнит, что видит сотни свеч...

Пред ним меж тем одна лучина,

Дымясь, треща, горит она,

Но что за дивная картина

Ее лучом озарена!

Сквозь дым волшебный, дым табачный,

Мелькают лица юнкеров.

Их рожи красны, взоры страшны,

Кто в сбруе весь, кто без ш<танов>

Пируют! — В их кругу туманном

Дубовый стол и ковш на нем,

И пунш в ушате деревянном

Пылает синим огоньком... и т. д.

Домой он приходил только по праздникам и воскре­

сеньям и ровно ничего не писал. В школе он носил про­

званье Маёшки, от M-r Mayeux, горбатого и остроум­

ного героя давно забытого шутовского французского

романа 32.

Два злополучные года пребывания в школе прошли

скоро, и в начале 1835 его произвели в офицеры 33,

в лейб-гусарский полк, я же поступил в Артиллерийское

училище и, в свою очередь, стал ходить домой только

по воскресеньям и праздникам.

С нами жил в то время дальний родственник и то­

варищ Мишеля по школе, Николай Дмитриевич Юрьев,

который после тщетных стараний уговорить Мишеля

печатать свои стихи передал, тихонько от него, поэму

«Хаджи Абрек» Сенковскому, и она, к нашему нема­

лому удивлению, в одно прекрасное утро появилась

напечатанною в «Библиотеке для чтения» 34. Лермонтов

был взбешен, по счастью, поэму никто не разбранил,

напротив, она имела некоторый успех, и он стал продол­