М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
крыли, что оба — уроженцы города Чембара (Пензен
ской губ.) 8.
* Ничтожный человек, ничтожный талант! ( фр.) .
250
Но Белинский не мог долго удовлетворяться пусто
словием. На столе у меня лежал том записок Дидерота;
взяв его и перелистав, он с увлечением начал говорить
о французских энциклопедистах и остановился на
Вольтере, которого именно он в то время читал. Такой
переход от пустого разговора к серьезному
юмор Лермонтова. На серьезные мнения Белинского он
начал отвечать разными шуточками; это явно сердило
Белинского, который начинал горячиться; горячность
же Белинского более и более возбуждала юмор Лер
монтова, который хохотал от души и сыпал разными
шутками.
— Да я вот что скажу вам об вашем В о л ь т е р е , —
сказал он в з а к л ю ч е н и е , — если бы он явился теперь
к нам в Чембар, то его ни в одном порядочном доме не
взяли бы в гувернеры.
Такая неожиданная выходка, впрочем, не лишенная
смысла и правды, совершенно озадачила Белинского.
Он в течение нескольких секунд посмотрел молча на
Лермонтова, потом, взяв фуражку и едва кивнув голо
вой, вышел из комнаты 9.
Лермонтов разразился хохотом. Тщетно я уверял
его, что Белинский замечательно умный человек; он
передразнивал Белинского и утверждал, что это недо
учившийся фанфарон, который, прочитав несколько
страниц Вольтера, воображает, что проглотил всю пре
мудрость.
Белинский с своей стороны иначе не называл Лер
монтова как пошляком,и когда я ему напоминал стихо
творение Лермонтова «На смерть Пушкина», он отве
чал: «Вот важность — написать несколько удачных сти
хов! От этого еще не сделаешься поэтом и не переста
нешь быть пошляком».
На впечатлительную натуру Белинского встреча
с Лермонтовым произвела такое сильное влияние,
что в первом же письме из Москвы он писал ко мне:
«Поверь, что пошлость заразительна, и потому, пожа
луйста, не пускай к себе таких пошляков, как Лер
монтов» 10.
Так встретились и разошлись в первый раз эти две
замечательных личности. Через два или три года они
глубоко уважали и ценили друг друга. <...> 11
По окончании курса вод я переехал в Ставрополь
зимовать, чтобы воспользоваться ранним курсом
1838 года. Я поместился с доктором Майером. Это был
251
замечательный человек как в физическом, так и в ум
ственном отношении. В физическом отношении Майер
был почти урод: одна нога была короче другой более
чем на два вершка; лоб от лицевой линии выдавался
вперед на неимоверно замечательное пространство, так
что голова имела вид какого-то треугольника; сверх
этого он был маленького роста и чрезвычайно худощав.
Тем не менее своим умом и страстностью он возбудил
любовь в
одной из самых красивейших женщин, г-жеM<ансуровой>. Я был свидетелем и поверенным этой
любви. Майер, непривычный внушать любовь, был
в апогее счастья! Когда она должна была ехать, он
последовал за нею в Петербург, но, увы, скоро возвра
тился оттуда, совершенно убитый ее равнодушием.
Над г-жой Мансуровой эта любовь или, правильнее,
шутка прошла, вероятно, бесследно; но на Майера это
подействовало разрушительно; из веселого, остроум
ного, деятельного человека он сделался ленивым и раз
дражительным.
По вечерам собиралось у нас по нескольку человек,
большею частию из офицеров генерального штаба. <...>
Из посещавших нас мне в особенности памятны Филип-
сон и Глинка. Первый (бывший впоследствии попечите
лем С.-Петербургского университета, а ныне сенатор)
был умный и благородный человек... 12
Глинка был ниже Филипсона своими умственными
способностями, но интересовал нас более своим добро
душием и пылкостью своего воображения. Он тогда был
серьезно занят проектом завоевания И н д и и , — но эта
фантазия не была в нем глупостью, а скорее оригиналь
ностью; он много учился и много читал и [воображал]
вытеснить англичан из Индии, доказывая фактами,
которые не всегда можно было опровергнуть.
Постоянно посещали нас еще два солдата, два де
кабриста: Сергей Кривцов 13 и Валериан Голицын 14.
Первый — добрый, хороший человек, далеко ниже по
уму и выше по сердцу своего брата Николая, бывшего
воронежским губернатором. Второй — замечательно
умный человек, воспитанник иезуитов; он усвоил себе
их сосредоточенность и изворотливость ума. Споры
с ним были самые интересные: мы горячились, а он,
хладнокровно улыбаясь, смело и умно защищал свои
софизмы и большею частию, не убеждая других, оста
вался победителем.
252
Несмотря на свой ум, он, видимо, тяготился своею
солдатскою шинелью, и ему приятно было, когда назы
вали его князем. В этот же год произвели его в офи
церы, и он не мог скрыть своего удовольствия — надеть
снова тонкий сюртук вместо толстой шинели.
Позднее, зимой, к нашему обществу присоединился
Лермонтов 15, но — признаюсь — только помешал ему.
Этот человек постоянно шутил и подтрунивал, что нако
нец надоело всем. Белинский, как рассказывает Панаев,
имел хотя раз случай слышать в ордонанс-гаузе серьез
ный разговор Лермонтова о Вальтер Скотте и Купере.
Мне — признаюсь, несмотря на мое продолжительное