М7

Кати не хотелось ехать по трассе М7 к Николаю. В этот момент она хотела, чтобы он умер. Это бы многое упростило.

Кати повесила трубку. Села завтракать. Да, она продолжила есть. И даже аппетит никуда не сбежал и не ушел. Ложку за ложкой ела свою любимую овсянку. Придумывая в голове самые мучительные формы этой аварии. Чтобы Николаю было нестерпимо больно. Чтобы ей вдруг стало нестерпимо жаль.

Оказывается, он ее предавал - ее надежный мужчина, ее гранитная плита с ножками, - ее обманывал. Он же заслуживает этой смерти. Это она, Кати, наивная дура, долго собиралась, решалась, пыталась не ранить его, закрывала себя от всех чувств и воспоминаний о В. А Николай себе ни в чем не отказывал...

Спустя несколько часов Кати охватила паника. Как он может умереть рядом с другой? Как он может закончить жизнь с кем-то другим, но не с ней, верной и преданной, даже несмотря на четкое желание уйти? Она была с ним рядом, она пережила с ним все финансовые и моральные трудности, она же столько всего вытерпела...

До этого дня каждое субботнее утро Кати уезжала в центр города, смога и денег - ходила на выставки, устраивала бранч с матерью и иногда ходила на дневной сеанс в кино с институтскими друзьями. Ее муж по субботам работал и освобождался ближе к вечеру. Сначала она переживала, ныла, скулила, потом свыклась. И перестала замечать, что проводит в одиночестве на одно утро больше положенного. И привыкла. И вот сейчас что-то выбивающееся из обыденности нарушило это утро. Николай. Другая женщина. И трасса ее судьбы. Все воедино.

* * *

Кати было странно оказаться в Балашихе из-за Николая. До этого дня Кати казалось, что это место - крепость ее прошлого. Что Балашиха окружена не только дивизиями и взводами, но и нерушимыми стенами ее души - и быть может, даже В. Как мог Николай причинить ей боль в пределах этой крепости?

Видит Бог, когда-то и Кати хотела любви. Просто не с теми и не так, как предлагали. С В. И не важно, какой именно любви, пусть даже не взаимной.

Когда Кати приехала в больницу, Николая уже готовили к выписке. Кроме сотрясения мозга и разрыва мелких сосудов пищевода ничего более диагностировано не было, но его оставили до утра - понаблюдать. Недавно город был признан самым благоустроенным в Московской области, и все учреждения, особенно медицинские, работали по строгим указаниям руководства. И, точно не удостоверившись, что состояние удовлетворительное, из больниц никого не выписывали.

Кати не могла зайти в палату, ком в горле и желание залепить пощечину не давали ей возможности пересечь порог. Лежачего не бьют - так гласили провинциальные законы улиц.

Кати поймала медсестру у дверей.

– Покажите мне ту девушку, с которой он был в машине. Она же здесь. Я чувствую, что она здесь.
– Кати протянула медсестре помятую стодолларовую купюру.

– Неужели вы правда хотите это знать? Не проще ли забыть?

– Нет, не проще. Бери деньги и показывай.

Да, Кати выучила гадкий жизненный урок, что, заплатив, ты можешь командовать. У всего есть своя цена. Порой ей даже казалось, что и у любви.

– Ну тогда пошли за мной.

Они направились вдоль по коридору к одиночной палате «для избранных» с кондиционером, телевизором и кушеткой для посетителей. Возле соседней палаты для «сильных мира сего» сидел молодой человек лет двадцати пяти. Такой опрятный, холеный, но явно не богатый. Он сжимал в руках нелепый букет цветов - видимо, самый недорогой из тех, что смог найти. Но явно переживал. Кати вдруг стало его по-человечески жалко. Чего он, интересно, здесь ловит? Еще одну избалованную девку на папином «Порше»?

В просторной ухоженной палате Сабины, нежно склонившись над дочерью, сидел отец, внешне даже излишне спокойный, мудрый, человечный и вечно виноватый перед дочерью, чем и был вызван вязкий и тягучий взор. Ильдар взглядом умел фотографировать человеческую боль и смятение. Седоватый, растрепанный, он теребил отросшую челку и смотрел серыми дымчатыми глазами в пустоту. Устало ждал, когда же перестанет ждать. Погоды у моря, весны за окном, благополучия дочери. Он давно уже считал любовь между мужчиной и женщиной верхом человеческой иллюзорности, а сквозь зашоренное человеческое сознание в нем пробивалась лишь отцовская любовь - немая и безграничная. О других чувствах, кроме голода, он старался не думать. Лучше выпить. Меньше вреда организму и психике.

Кати мельком увидела шатенку, в ней было что-то цыганское, татарское, восточное - но налетом, как будто сгусток случайной крови проник в ее генетику. Невысокого роста, плотная, мягкая, но как будто не живая - так в ней было все вылизано - волосок к волоску, идеально выглаженная рубашка, пиджак, даже джинсы и те как будто издавали аромат крахмала. Католический (хотя кто может знать точно) с доброй сотней бриллиантов крест. Она не была красивой. Это бы Кати заметила сразу. Она вспомнила ее семь лет назад - с короткой стрижкой, невзрачно одетую, такую незаметную, сливающуюся со стенами, однообразную девушку. Ту, которую ей показывал Николай на старых фотографиях. К моменту их односторонней встречи Сабина уже была одета и готова выезжать. Но отец настоял на дополнительной капельнице. На руке Сабины красовался гипс, и потому в другой она сжимала вечно взятые взаймы мамины часы Van Cleef & Arpels.

Отец гладил Сабину по волосам, та продолжала нелепо извиняться. Кати снова взгрустнулось, что у нее никогда не было отца, дорогих часов, и никто к ней жалости не испытывал.

В какой-то момент Кати с отцом Сабины встретились глазами. Вроде как ненароком. Он посмотрел на нее так, как будто они знали друг друга давно.

Николая решили оставить в больнице до вечера - сказали, что надо понаблюдать, не возникнет ли гематома головного мозга... Кати пообещала вернуться за ним. Ей требовалось время подумать и разобрать собранные в квартире вещи.

Потому что Кати вдруг снова стало страшно, а еще больше стыдно от него уходить. Так странно, казалось бы, Николай ее предал - и ей хотелось неправды и остаться, или правды и убежать. Еще вчера все казалось таким простым и доступным - еще вчера свобода была так близко.

Еще вчера Кати разрешила себе мечтать о В. И вот теперь снова мысли под запретом - из-за чувства вины и обстоятельств непреодолимой силы.

А еще спустя час, когда Кати ехала домой разбирать или хотя бы спрятать собранные вещи под диван, поступил входящий звонок с незнакомого номера:

– Доброго дня! Меня зовут Ильдар - я отец Сабины. Хотя вряд ли для вас он добрый. Я буду краток. Сколько вы хотите за то, чтобы уйти от мужа? Для меня счастье дочери, той, что была в машине с вашим мужем - самое важное в жизни, скупиться не стану. Я понимаю, что вы, возможно, сейчас не одна - просто сформулируйте цену, подумайте и вечером наберите мне по этому номеру, когда будете без посторонних ушей. А я знаю - вы позвоните.

– Хорошо, я подумаю. Я сейчас одна в машине, Николая, в отличие от вашей дочери, еще не выписали. И у меня есть несколько свободных часов, только заеду домой, сделаю дела - и можем с вами встретиться. По телефону я ничего обсуждать не намерена, - выпалила как будто заготовленный ответ Кати.
– Кстати, деньги мне не нужны.

М3. Манипуляции

Ощущение, что кто-то новый пишет новую историю. Медиа-дети в медиа-мире. А на наших губах химический привкус «Юппи», за спиной несбыточные и несбывшиеся мечты наших родителей, впереди туман, обман и одиночество. Но мы счастливы даже в этом. Нам бы просто плеер в уши и попутный ветер под балахон. Перемен. Мы к ним слишком привыкли. И пусть Nirvana играет в такт.

ДД

Манипуляции: сознательные