Мадонна Фьора, или Медальон кардинала делла Ровере

— Если деньги — соглашайтесь, не глядя, заплатим, — буркнул Лодовико.

Отец Варфоломей, Марни и Элоиза переглянулись.

— Сын мой, что-то мне подсказывает, что это не обязательно будут деньги, — сказал монах и глотнул коньяку.

— Элоиза, было трудно? — Марни взял ее за руку.

— Да просто пришлось напрячься, разговор оказался не самым легким, — ответила она с непроизвольно возникшей улыбкой. — Ничего особенного.

Мозг уже даже и не напоминал про осмотрительность и осторожность, видимо, отключился от усталости.

— Может быть, не поедете завтра?

— Как — не поеду? Я же вроде уже собралась? — удивилась она.

— Если предстоит неприятная и тяжелая встреча, так может быть ну ее? Варфоломей попробует поискать по другим источникам…

— У меня — как вы тогда сказали? Зуд. Детективный и исследовательский, — слабо улыбнулась она.

— Хорошо, пусть будет зуд, вы, наверное, знаете, что делаете. Элоиза, если вдруг что — сразу же звоните, хорошо? — Марни тревожно заглянул ей в лицо. — Мы будем беспокоиться за вас.

— Я постараюсь справиться, — улыбнулась она.

— Я верю, — улыбнулся он в ответ.

— Знаете, я, наверное, откланиваюсь. Что там уже — третий час? Нет, не нужно ни с кем договариваться, я встану утром и пойду работать, как положено. Доброй ночи.

Добрела до своих комнат с туфлями в руках, из последних сил разделась, буквально минуту постояла под душем, упала в постель и уснула.

3.18 Рукопись из францисканского монастыря

* 55 *

Утром будильник поднял Элоизу на ноги в препротивнейшем расположении духа. Ей очень хотелось спать, не хотелось в кабинет, не хотелось ничего и никуда. Душ не помог. Кофе в обеденной зале не помог тоже. Единственным приятным сюрпризом оказалось возвращение с чердака брата Франциска — когда она пришла в офисное крыло, он уже сидел на своем месте в приемной.

— Я вам передать не могу, как я рада вашему возвращению! — искренне сказала она.

— В чем же были сложности во время моего отсутствия?

— Я так и не научилась одновременно управляться с посетителями и работать, — пожала она плечами. — Но скажите, отец Варфоломей отпустил вас — это значит, нашли что-то нужное?

— Нашли документы к нашей мраморной даме. Да, она была привезена к нам вместе с медальоном, а до того хранилась в папской сокровищнице. Её определил туда кардинал Эрколе Гонзага где-то в середине шестнадцатого века, определил со словами — никогда нигде не выставлять, никому не дарить и по возможности — вообще не показывать. Непонятно, честно говоря.

Тут уже ничего не оставалось, кроме как пригласить брата Франциска в кабинет, попросить кофе и рассказать историю мадонны Фьоры.

— Вот поэтому и не показывать, — завершила Элоиза свою историю.

— Чудны дела твои, Господи… Всё в одном — и возвышенная любовь, и порочная страсть, и прекраснейшие произведения искусства, и человеческие слабости…

— Скажите, а медальон хранился на шее у статуи?

— Да, в записке, которую составил для хранителей сокровищ кардинал Гонзага, было особо сказано — ни в коем случае не снимать медальон с шеи статуи.

— То есть, господин Моллини шел себе по чердаку, присматривал подходящее сокровище, увидел нашу мадонну Фьору и решил, что она не обидится, если он лишит её драгоценного украшения?

— Вообще-то, статуя была накрыта тканевым чехлом, то есть он, как минимум, заглянул под него.

— А далеко ли она стояла от входа?

— От того, что с восточной стороны — не очень далеко. Да, можно было из любопытства заглянуть под чехол, увидеть медальон и снять его.

— Но он же еще где-то нашел тексты об этом медальоне!

— Мы коллегиально пришли к выводу, что уже не у нас. Впрочем, мы — не единственный в городе источник ренессансных редкостей.

Это точно, не единственный. И к еще одному такому собирателю редкостей ей придется вечером ехать…

Элоиза поговорила с сотрудниками, убедилась, что всё в порядке, и отправилась поговорить с Бруно. Тот встретил ее с непередаваемой улыбкой.

— Госпожа де Шатийон, вокруг вас снова происходят логически необъяснимые вещи, — вкрадчиво сказал он. — Я не верю, что вы вчера потерялись просто так.

— А я верю, — кивнула она. — Это про необъяснимые вещи. А в остальном — я никуда не терялась. Кстати, у меня для вас есть добрый привет.

— От кого, позвольте спросить?

— От Доменики Фаэнцы, — с готовностью ответила она. — Оказывается, кузина о вас очень высокого мнения.

— Это, безусловно, приятно, спасибо ей на добром слове и передайте ответный привет по возможности. Вам надоело ждать, пока ваши ноги восстановятся сами, и вы отправились к ней?

— И это тоже, но не только. У меня вчера была запланирована непростая встреча, и мне хотелось приехать на неё в нормальном состоянии.

— Ладно, предположим. Но покажите же ваши ноги, я страстно желаю их посмотреть.

Элоиза сняла туфли и брюки и показала ноги. Кожа на месте содранной еще не приобрела абсолютно обычного цвета и, честно сказать, изрядно чесалась. Впрочем, это было нормально.

— Вот так это сейчас выглядит, — улыбнулась она.

— Отлично, это же просто отлично! — Бруно сначала аккуратно осмотрел оба колена глазами и руками, потом извлек из ящика стола большую лупу и рассмотрел через нее. — Доменика просто кудесница. Очень жаль, что она не может этому научить.

— Так вы об этом знаете?

— Да, она говорила, Это было первое, о чем я ее попросил, когда увидел вот такое диво. Я единственный раз в жизни пожалел, что родился у своих родителей.

— И даже рождение в нашей семье не всегда дает стопроцентный результат, — пожала плечами Элоиза. — Способности к тому или иному наследуются очень вариативно. Кто-то лечит, кто-то поет, кто-то загадки разгадывает, кто-то всего понемногу, а кто-то только улыбается.

— А вы? — Бруно пристально на нее взглянул.