Магическая трубка Конан Дойла

Семья мистера Дойля жила на соседней улице, и мне очень нравились его дочери, серьезные маленькие мисс. Было видно, что им приходится несладко, стоило посмотреть на изможденное лицо их матери и старые платьишки, которые она для них перешивала. А папаша их все время топтался у паба на углу. Сначала он выглядел вполне прилично, но все чаще и чаще напивался до скотского состояния, передвигаясь на четвереньках и не помня, кто он и как его зовут. Он был эстет. — Молли зло усмехнулась. — В хорошие дни, когда ему удавалось раздобыть деньги на выпивку, Чарльз Дойль сидел у окна паба и тянул бургундское, в то время как остальные пьяницы довольствовались виски. А однажды он прямо на улице разделся догола и пытался продать свое платье, чтобы купить вина. С тех пор я его не видела. Родственники сделали доброе дело, отослав мистера Дойля подальше от семьи и детей. Ничему хорошему он бы их не научил.

Альфред усмехнулся. Если верить дневникам сэра Артура, Чарльз Дойль — добропорядочнейший джентльмен с небольшими странностями, присущими всем творческим натурам. Как обычно, писатель старательно игнорировал неудобные факты, замечая только то, что он желал видеть.

— Когда я везла его в Драмлити, я просмотрела личное дело. Оказывается, мистер Дойль много раз пытался бежать. В последний раз он впал в буйство, разбил окно, после чего был освидетельствован двумя независимыми психиатрами. Одному из врачей Дойль говорил, что «получает послания из мира духов» и что «Господь повелел ему бежать», а про себя он ничего не помнил. Отца вашего хозяина признали невменяемым. Так он попал в Королевскую клинику для душевнобольных. Это ему господнее наказание за искалеченное детство собственных детей.

Беседуя, они миновали коридор, и сестра, остановившись в самом его конце, достала из широких юбок связку ключей и отперла низкую крашеную дверь.

— Заходите, мистер Вуд. Это моя комната, и здесь я храню вещи покойного. Выбросить их я не решилась, все-таки мы жили по соседству. Думала, девочки его приедут, заберут.

Женщина прошла в крохотную каморку, где стояли только узкая кровать с железными шарами, небольшой стол и сундучок. Повозившись с ключами, выбрала самый маленький, отперла им сундук и откинула крышку. Вынув стопку аккуратно сложенного белья, перенесла вещи на кровать и достала со дна потрепанную коробку. Сняла ветхую крышку и извлекла лежащий сверху альбом.

— Вот, сэр, взгляните на его ранние работы. — Молли перевернула страницу и передала в руки секретарю. Альфред увидел выполненную акварелью крохотную девушку, замершую среди гигантских трав и цветов перед раскрывшей клюв исполинской птицей. — Он и раньше рисовал чудные картинки, видите? Но на ранних работах не было кошмарных лиц, окружавших его в последние годы.

— Чувства и мысли в картине нашедший Смекнет, что ее написал сумасшедший. Чем больше дурак — тем острее наитье. Блажен карандаш, если дурень в подпитье. Кто контур не видит — не может его рисовать, Ни рафаэлить, ни фэзелить, ни блейковать. За контурный метод вы рады художника съесть,

Но контуры видит безумец и пишет как есть [1] .

— Вы что-то изволили сказать, мистер Вуд? — женщина с недоумением склонила голову к плечу.

— Это не я сказал, а Уильям Блейк. Поэт как будто лично знал Чарльза Дойля, хотя и написал эти строки о себе. Ну, да это не важно. Так что вы рассказывали, сестра Роуз?

— Когда я утром заходила к мистеру Дойлю, первый вопрос, который задавал Чарльз, — жив он или уже умер. Дойль никак не мог понять, на каком он свете — том или этом. Он был почему-то уверен, что скоро умрет, и я все время отвечала, что если он будет столько курить, то умрет гораздо раньше, чем думает.

1

Перевод А. В. Потаповой.

— Чарльз Дойль много курил?

— О да, все время сидел с трубкой в зубах. Когда он курил, то становился сам не свой. Он будто отрешался от внешнего мира, а придя в себя, он плакал и кричал, что исчадия ада преследуют его, потом садился за стол и рисовал вот это.

Молли перевернула десяток страниц, и секретарь отложил тетрадь, в которой до этого рассматривал беспорядочные записи, заметки, каламбуры и шаржи. С альбомного листа на Альфреда Вуда глянули искаженные криком ужасные лики чудовищ, вьющиеся вокруг чернобородого господина в круглых очках, в котором нельзя было не узнать самого художника.

— Не сомневаюсь, что Чарльз частенько спускался в ад, где и свел знакомство с этими кошмарными существами. В аду он и оставил свой разум. Периодически терял память, получал смертные знамения, нередко ложился умирать прямо на пол, и все время его преследовали бесы. Я пыталась обратить мистера Дойля к богу, но из этого ничего не вышло. Как-то он полдня провел на коленях с молитвенником в руках посреди бильярдной, но потом сказал, что духам это не по нраву. Дальше становилось только хуже. Он перестал узнавать людей, обращался ко мне «Артур» и «мой мальчик» и частенько просил прощения за то, что выкрадывал деньги из моей копилки, чтобы потратить на выпивку. Целовал мне руки и уверял, что у меня благородное сердце, раз я ни словом не обмолвилась об этом ни матери, ни кому бы то ни было на свете. Мистер Дойль умер в страшных судорогах и, я не сомневаюсь, отправился прямиком в ад, где ему самое место. Если бы вы не приехали сегодня за вещами, я бы их завтра же выбросила.

— Почему, миссис Роуз? — В голосе секретаря звучало искреннее участие. — Столько лет вы ждали приезда кого-нибудь из семьи, а теперь вдруг решились на этот шаг?

— Честно говоря, мне очень страшно, мистер Вуд. — Женщина передернула плечами. — Чарльз приходит ко мне каждую ночь и грозится утащить с собой в ад, если не отдам вещи сыну. Полагаю, что больше всего он беспокоится за трубку.

— Трубку?

Молли запустила руку в темные недра коробки и вынула из глубины тетрадей и альбомов терракотовую трубку с чашей в форме морды льва и чубуком из красного дерева.

— Чарльз курил ее днем и ночью, плакал, ругался и снова курил. Именно трубка окончательно свела его с ума.

— Позвольте, мэм.

Альфред нагнулся к сундуку и, подхватив за бока, вынул ветхую коробку.

— Все в порядке, миссис Роуз. — Он ободряюще улыбнулся, глядя, как женщина торопливо укладывает в коробку извлеченные ранее вещи художника и накрывает их крышкой. — Все в порядке. Больше Чарльз Дойль вас не побеспокоит. Я избавлю вас от этих хлопот.

Москва, 199… год

Вернувшись в Москву, Полонский принялся активно воплощать идею с совместным предприятием в жизнь. Азартно сверкая глазами, Радий вихрем носился по кабинетам, собирая согласования и подписи. И дело пошло на лад. Директор института завизировал бумаги, в Россию приехал Клаус Штольц, и завертелась карусель совместной работы. Однако все происходящее как будто не радовало Радия. Попыхивая трубкой, он подолгу в задумчивости сидел в гостиной, глядя куда-то вдаль, и время от времени бормоча себе под нос нечленораздельные ругательства. Не улучшил его настроения даже приезд самого близкого и родного человека — сестры Селены, вырвавшейся на неделю из Луганска за покупками.

Селена приезжала к Полонскому каждый август приодеть малышей к садику и к школе. Жила она с мужем и детьми в частном доме на окраине Луганска, доставшемся им с братом после смерти родителей. Алла Николаевна к визитам Селены относилась философски. Если уж Радий который год живет у них, то отчего бы на время не останавливаться его сестре? Молодая женщина изо всех сил старалась оправдать свое пребывание в гостях. Когда не бегала по магазинам и вещевым рынкам, она стирала, убирала, готовила. Один раз даже составила компанию Алле Николаевне и сходила с ней в Большой зал консерватории на струнный концерт Вивальди, но больше не проявляла желания оказать хозяйке гостеприимного дома подобную услугу, предпочитая интеллектуальным повинностям физические.