Магически и не только… одаренная семерка и их декан

[1] Руна Эваз символизирует собой скорость, изменение и движение.

[2] Руна Райдо (Райда) ассоциируется с движением и прогрессом, при котором две стороны одного целого наконец-то могут объединиться, а начатое завершается.

Глава 23

В себя Кэссиди пришла под громкие проклятия своего опекуна, обвинявшего Королеву фейри во всех смертных грехах, клявшего её на чём свет стоит, не взирая на чины и приличия, и искренне сожалеющего о том, что он согласился на предложенную ею опасную авантюру.

Справедливости ради, надо отметить, что выяснение отношений происходило не в кабинете, а в приёмной, то есть, в соседней комнате. Вот только, что такое какая-то несчастная каменная кладка и столь же несчастная дубовая дверь на пути громогласного рева разгневанного мужчины, второй ипостасью которого является огненный лев!

Пугающе-черная пустота, пробирающий до костей холод и заставляющая выворачиваться наизнанку тошнота отступили, оставив после себя ощущение не позволяющей даже пальцем пошевелить слабости и препятствующей мыслительному процессу заторможенности.

Однако причиной поселившихся в душе девушки смятения и оторопи были не эта немощность или то, что она в буквальном смысле побывала в «когтях смерти», а то, что она увидела в той страшной комнате…

Ибо то, что она увидела — не могло быть правдой.

Разумеется, не могло!

Так вот, почему, оказывается, родители заблокировали её дар! Потому что он — бракованный!

А потому ничему, ровным счётом ничему из того, что она видела в той комнате, ничему из того, что она видела глазами министра — нельзя верить!

Да и как она может верить, если и сам Агейр Вегард тоже не верил своим глазам, он был уверен, что видит перед собой не истинное лицо убийцы, а иллюзию.

Точнее, верил.

А если ещё точнее, хотел верить.

Ибо маленький червячок сомнения, но всё же подтачивал эту его уверенность.

Беспокоило Кэссиди и ещё одно обстоятельство — она видела то, как умер министр, но не видела того, как умер его сын.

Кроме того, тяжелые, насыщенные страхом и болью эмоции исходили только из одной комнаты, комнаты, в которой убили министра.

Само собой, она вполне могла кое-что упустить. Особенно с бракованным даром. Которым пользовалась впервые. Её могли слишком сильно захватить эмоции и боль министра. А потому в том, что она всецело сосредоточилась на нём, нет ничего удивительного.

И всё равно странно, что она совсем ничего не почувствовала.

За предыдущие сутки она пропустила через себя сотни страниц информации, ознакомилась со статистикой тысяч случаев… И не помнила ни одного случая, чтобы хотя бы один эмпат, находясь на расстоянии менее десяти метров от тела, не почувствовал его.

— Вы знали! Вы прекрасно знали, Ваше Величество, что Кэссиди не переживёт визит в эту квартиру, — жёстко констатировал Александр, по окончании своей длинной и очень громкой обвинительной тирады. — И, тем не менее, вас это не остановило!

— Нет, не остановило, — спокойно подтвердила Королева фейри. — Потому что я знала способ и информацию получить, и оставить в живых свою крестницу. И, насколько я могу судить, я оказалась права. Все остались живы и здоровы…

— Здоро-ооовы?!! Вот это вы, называете, здоровы?! — возмущенно взревел Александр и, резко развернувшись, стремительно сорвался с места, дабы направиться в свой кабинет с целью продемонстрировать, что именно он имеет в виду.

Однако сделав всего два шага, и то второй лишь по инерции, остановился… Увидев приоткрытую дверь в свой кабинет.

Потому что точно помнил, как сам лично её закрывал.

Впрочем, озадачился он ненадолго. Ибо догадаться, чьими стараниями это дверь «случайно» приоткрылось было не сложно.

И он не ошибался: Кэссиди не только очнулась, но и доползла на четвереньках до выхода из кабинета, где с облегчением рухнула на пятую точку и, подперев собой стену, слегка приоткрыла дверь для того, чтобы лучше слышать, о чём же именно спорят крёстная и опекун. Точнее, опекуна-то она и до этого хорошо слышала, а вот что отвечала ему Королева фейри — нет. А любопытство — оно такое любопытство, что и мёртвого поднимет.

— О-оооаа оочщу-уаась, — отказывающимся подчиняться языком известила об очевидном застигнутая на «месте преступления» подопечная, — и ааа ка-ак ааз ша-а об эо-оммым соопщи-ииить…

— Но устала по дороге и решила передохнуть, — саркастически предположил Александр. — Что ж, Ваше Величество, должен признать, что все, и в самом деле, живы и здоровы! А некоторые даже настолько, чтобы сразу же вернуться к своим любимым занятиям! — и ироничного неодобрения в этом комментарии (по мнению Кэссиди) было гораздо больше, чем облегчения.

— Прошу прощения, что выжила и тем самым вас разочаровала! — парировала девушка, вложив в эту реплику столько сарказма, сколько вообще была способна.

— Кэссиди, я слишком устал, чтобы реагировать на твои колкости, — в свою очередь раздраженно парировал мужчина и, хотя всё, что ему хотелось в данный момент, это быть отсюда и, в первую очередь, от своей подопечной подальше (благодаря дару и связывающим их узам крови, Кэссиди чувствовала настроение опекуна, словно оно было её собственным) он, тем не менее, слегка наклонился и галантно протянул руку.

Которую Кэссиди, уязвлённая гордость которой не позволяла ей принять ТАКУЮ помощь, проигнорировала. И дабы доказать, что она прекрасно справится и сама, без неискренней помощи некоторых, попыталась подняться.

И ей даже почти это удалось. По крайней мере, вновь встать на четвереньки ей удалось почти без труда, а вот дальше…

Вроде и резких движений не делала, однако голова её всё равно пошла кругом. Так и не разогнувшиеся до конца ноги подкосились и… если бы не опекун, который поймал её под руки, на сей раз удар приняла бы не только гордость девушки, но и пятая точка. И то в лучшем случае. В худшем же случае, она могла свалиться личиком в пол и поцеловать при этом модные туфли опекуна.

— Тебе помочь дойти до кресла или отпустить и не удерживать, дабы не препятствовать тебе, назло мне, свалиться мне под ноги? — словно прочитав её мысли, ехидно поинтересовался мужчина, одновременно и, удерживая, не позволяя ей упасть, и при этом (в понимании Кэссиди) топчась ногами по её гордости.

Скрипнув зубами, Кэссиди и её гордость выбрали меньшее из зол:

— Кресло, — буркнула девушка. Вслед за чем, опираясь на мужчину, пошла очень и очень медленно, делая вид, что быстрее идти просто-напросто неспособна, мстительно наслаждаясь тем, насколько сильно это раздражало опекуна. Тем не менее, на руки, на что она тайно надеялась, он так её и не взял. Сволочь совсем, совсем бессердечная!