Магистериум морум
Шрифт:
Он встряхнул головой. Всё забылось у людей. Никто не рискнул даже записать, что было тогда. Разве что песни… Но ведь он-то… Он – помнит!
– Плачущие, – прошептал инкуб.
– Что? – удивился Сатана.
– Я понял: плёрезы – это плачущие, – прошептал Борн. – Ты лжёшь мне сейчас. Ты не способен создать мир!
– Не твоего ума дело!!!
Изомирье содрогнулось. Нет, будучи демоном, так же, как и Борн не способным лгать, обвинения во лжи Изменчивый принимал, как лесть, но Борн обвинил его не в игре словами, а в лживом деянии!
Тело инкуба испытывало адские муки, но он нашёл
– Мир людей мой! Убирайся! – закричал Изменчивый.
И он кричал так, словно у него не было власти изгнать Борна. Так ведь и верно: кто может изгнать изгоя?
Борн прислушался к себе. Выпрямился, хоть всё в нём ощущало страшное давление междумирья, даже кости его стонали и гнулись.
– Я не подотчётен даже тебе! – прошептал он. И крикнул. – Убирайся сам! Прочь! Это моя земля! Здесь мой сын!
Языки пламени, из которых складывался облик Сатаны, переплелись и опять отразили уже изменившегося Борна.
– О, таким ты мне нравишься больше! – усмехнулся Сатана. – Но мятежный ум в тебе развился слишком поздно. Прочь, неудачливое дитя! У меня теперь другие игрушки!
Изменчивый надменно полыхнул языками пламени и исчез. И тут же пространство междумирья сжалось, сдавливая инкуба в смертельные тиски.
***
Фабиусу снился сон: магический кристалл вибрировал на его груди, раскаляясь и разламывая пространство.
Он увидел совсем рядом Грабуса Извирского, главу Совета Магистериума, а где-то вдалеке – трёх других магов – придержателей Закона – Кебеструса Рабуйётта, желтолицего и хитрого, как лиса, Икарбаруса Асекского Белейшего, красивого седого старика, глуповатого, но знающего все законы на память, Тогуса Твёрдого, самого молодого и воинственного из высших магов. Лица всех четверых были напряжены и испуганы.
И тут же Фабиус услыхал настоящий глас Сатаны, от которого сотряслась земля и огромные волны поднялись на реке.
Магистр вздрогнул и проснулся.
Он сидел в некогда любимом, а теперь сосланным в подвал кресле, обтянутом облезлой бараньей шкурой. Он понял это наощупь.
В подвале было душно и очень темно. Борн ушёл, и только сейчас маг осознал, что ночью бродили они с ним без свечей, демон сам источал весь необходимый свет.
Магистр облизал губы и ощутил, что язык его скользит кинжалом по наждачному камню. Голова раскалывалась то ли от дурного сна, то ли от выпитого накануне.
Фабиус хотел прошептать заклинание, зажигающее свечи, но вспомнил вдруг сказанное Борном во всей удивительной боли и ясности и… зажмурился. И создал перед закрытыми глазами образы свечей, пылающих в подсвечнике на столе.
Открыл глаза, уже понимая, что свечи горят. Но радости от содеянного он не ощутил, лишь глаза его заслезились, а мозг прошил новый удар боли.
«Прочь, морок! Голова не болит! – сказал себе маг. – Нет, надо иначе... Надо заставить себя забыть про боль и ощутить ту, утреннюю, лёгкость…»
Он вспомнил бурунчики на стальной воде Неясыти, сырой пронизывающий
ветер с холмов, дающий ясность уму, и в голове у него тоже прояснилось.«Вот так, – сказал он сам себе. – Вот так ты, Фабиус, магистр Ренгский, прожил шесть человеческих жизней и понял, наконец, кто ты есть. А есть ты – низкая тварь. Мерзкое и безобразное порождение людских ошибок и суеверий. И церковь Сатаны плачет по ночам о твоей душе. Так встань же и иди».
И магистр Фабиус встал. И пошёл из подвала, запнувшись пару раз на ступенях, потому что прояснилась только голова, а тело всё ещё ныло и просило покоя. Магия – половинчата. Так уж она устроена, что решает лишь заданные задачи, а вернуть лёгкость членам Фабиус позабыл.
И тут подземелье встряхнуло.
Фабиус в раздражении всё-таки пробормотал заклятие, возвращающее ясность и уму, и телу, но тряска продолжалась.
Да что творится-то? Где Борн?
Во дворе выла собака. Земля ахала и вздрагивала под ногами, как шкура огромной лошади. Пахло серой. Небо было чёрно-синим, с тёмными полотнищами туч, лишь в зените пыльным светильником теплилось солнце.
Маг остановился на высоких ступенях башни, окинул глазами двор.
Слуги попрятались. Это они правильно сообразили. Эта история совсем не про них… Но где Борн, Сатана его раздери! Что он натворил здесь? Открыл дыру в Ад?
«А вдруг прав был всё-таки Хел? – подумал магистр. – Как же я мог довериться демону? Уснуть глупо и безмятежно? Бросить тут всё без присмотра?»
Он огляделся. Прислушался, морщась от вони и надсадного воя несчастной животины.
Откуда-то доносились тонкие едва слышные голоса. Наверное, с другой стороны реки, но что там – он никак не мог разглядеть. Словно марево поднималось от воды, застилая противоположный берег.
Фабиус сосредоточился на магическом зрении, но понял лишь, что сколько не гляди вокруг – везде тьма. Весь Серединный мир людей словно завис на её краю.
«Если договор о Магистериум Морум будет нарушен, пусть смерть шагнёт с высокой скалы в пропасть!» – так было записано в древних книгах. Но записано это было давно, и никто уже не помнил, почему «смерть»? Почему – «в пропасть»? 12 веков минуло, как вода в песок. Фабиус и сам не поверил бы...
Ветер, вполне зримый чёрный ветер, развернулся вдруг полотнищем, ринулся вниз, ударился о башню так, что она застонала, коснулся лица магистра, ожёг болью, извернулся, снова лизнул башню…
Башня, высоченная, заложенная на четырёх быках и восьми невинных жертвах, зашаталась.
«Надо торопиться», – подумал маг. – Нужно выяснить, что происходит! Голоса так или иначе – с того берега!»
И он побежал к мосту.
Остатки хмеля выветрились сами собою, ноги уже не заплетались, но мост приближался неестественно медленно, видно, мешало какое-то колдовство. Тогда Фабиус представил, как он, словно ныряльщик, рыбкой, прыгает через мост, и… полетел, раздвигая волей тягучее пространство!
И он увидел тогда, что за рекою, вместо холмов, припудренных сероватым засыхающим полынком, раскинулась обширная чёрная пустынная земля, разломанная на острова пропастями, из которых поднимались мутные горячие дымы.