Магистр

Занятый подобными мыслями, магистр направлялся мимо цитадели Вердена к машине, собираясь в ставку Нивеля в поселение Сюлли, откуда тот (а вслед за ним и Петен) командовал армией. Во все стороны беспорядочно летел дождь со снегом или снег с дождем, неулыбчивые верденцы прятали носы в воротники, и тут Винсент увидел старика. Тот направлялся к парку, но остановился и стал радостно махать рукой кому-то в окне третьего этажа серого доходного дома. Ратленд почему-то замедлился и поднял голову, решив посмотреть, кто машет пожилому мсье в ответ. Старик опустил руку и, улыбаясь, подошел к высокому молодому человеку с ранней сединой в темных волосах. Тот приветственно наклонил голову.

– Добрый день, мсье, – сказал старик. – Вы единственный заинтересовались, кому я машу рукой.

Молодой человек счел необходимым извиниться.

– Простите мое неуместное любопытство, мсье, – сказал он. – Вы показались мне первым жизнерадостным человеком на этой хмурой улице.

Старик посмотрел прямо на собеседника яркими голубыми глазами и тут же отвел их, смущенно улыбнувшись.

– Вы, наверное, смеетесь, мсье.

– Ничуть, – удивился Ратленд и предложил: – Кстати, если хотите, могу подвезти вас куда-нибудь, у меня есть свободные полчаса.

– Хочу, – с воодушевлением согласился старик и, бодро подтрусив к автомобилю, уселся на пассажирское сиденье, с искренним удовольствием наблюдая, как садится за руль его собеседник. Они немедля взяли с места.

– Куда же мы направляемся? – спросил Винсент, на которого почему-то, словно дождь со снегом, налетела тревога.

– Куда хотите! – воскликнул старик. – Куда глаза глядят! Вот вы… вы похожи на хотя и молодого, но уже успешного и нужного человека. Повезите меня куда-нибудь, где нужны люди. Мое имя…

– Нет, – неожиданно для себя сказал Винсент. – Не говорите, как вас зовут.

– Почему? – неуверенно улыбнулся старик, как расшалившийся мальчишка, которому не дали нашкодить до конца. Он повернулся к любезному молодому человеку с непонятными волосами. – А вы? Как зовут вас?

– Я не хочу знать, как вас зовут, потому что у вас никого нет, – ответил Винсент на первый вопрос, игнорируя второй. – Вы махали рукой пустому окну в пустой квартире. Вы один. В вашей семье кто-то умер? Погиб?

Он сам не понимал, как выговаривает эти слова. Ему казалось сейчас, что голубоглазый старик – острие его собственного кинжала, и что он без предупреждения вошел… нет, не в сердце, оно никогда ничего не чувствовало, а прямо в мозг, с хрустом ломая черепную кость и кроша привычный лед в голове. Однако что бы ни сделал старый верденец с ним лично, он этих вопросов не заслужил; с людьми нельзя так разговаривать.

Ратленд ошибался. Именно так надо было говорить с этим стариком.

– Да, у меня погиб сын, – с готовым и каким-то водянистым добродушием подтвердил безымянный человек. Они уже подъехали к Священной дороге и пробирались среди бесконечных грузовиков с припасами и товарами для фронта. Священная дорога, ввиду своей невероятной востребованности обслуживаемая восемнадцатью батальонами и несколькими тысячами человек, почему-то пропускала машину, в которой сидели человек в штатском и голубоглазый старик. Как будто автомобиль был соткан из ветра. – Но что тут поделаешь? Ведь сейчас такое время: у всех умирают дети, да и в мое время войны были… А потом умерла жена. Ужасно. Не пережила, значит. Но тоже – дело житейское. Она ведь не очень молодая была. Так что вот уже месяц мне никто не машет из окна. Но я машу, потому что важно, чтоб махали хотя бы с одной стороны.

Старик улыбался, абсолютно уверенный в том, что изрекает истину, а Ратленд молчал, одновременно пытаясь осмыслить услышанное и подбирая в уме город и место. Он уже придумал, что пошлет его в Рим, а может, в Испанию? Он даже знал, кто поселит у себя старика без имени… нужно все-таки спросить имя.

– Примите мои соболезнования, мсье, прошу вас, – сказал Винсент, стараясь не смотреть на своего спутника. – Мы сейчас приедем в Сюлли, я отведу вас в одно прекрасное заведение, вы подождете меня… может быть, долго, но вас будут развлекать, поить горячим и кормить домашним и, если понадобится, даже определят на ночлег, а потом вы скажете, куда вам хотелось бы уехать из Вердена. В Рим, в Париж или, например, в маленький городок в Испании.

Старик развернулся на сиденье и буквально уставился на молодого человека за рулем, распахнув радостные голубые глаза.

– Правда? – спросил он звонким голосом. Ратленд вдруг подумал, что простота и безобидность его собеседника делают его пугающе похожим на модель некогда живого существа, из которого аккуратно достали позвоночник вместе со всеми костями. – Неплохо! Звучит совсем неплохо, мой дорогой друг! Вы и правда хотите подарить мне другую, новую жизнь? Просто жизнь?

– Правда, – пробормотал Ратленд. Он за последнее время совсем отвык от того, чтобы его видели, и поэтому столь пристальное внимание давалось ему тяжело; ему захотелось куда-нибудь деться.

– Но нет! – снова живчиком развернулся на месте старик. – Я же вас узнал.

Пришла пора развеселиться Ратленду.

– Наверное, я вам кого-то напоминаю, – предположил он. – Мы вряд ли встречались раньше.

– Вы тот дирижер с английской фамилией. Мы вас слушали, все трое, – еще тогда, до того как вы пропали.

Винсент подумал, что день явно перестает быть удачным, и промолчал. Но старик выжидательно смотрел на него и чего-то ждал.

– Угадали, – признал Винсент. – Хотя это и странно. Я-то надеялся, что все давно забыли о симфонической музыке, особенно когда заговорили пушки.

Старик радостно кивнул:

– Вы-то мне и поможете.

– Да, – согласился Ратленд, – о том и речь.

– Вы должны помочь мне умереть, – уточнил старик, продолжая смотреть на него, как на прекрасный вид или на удивительную картину: с радостью и некоторым восторгом.

– Вы сошли с ума? – вежливо поинтересовался Винсент, еле удержав руль, который, почуяв свободу, попытался увести машину на обочину.

– Нет, – сказал старик и без всякого перехода принялся плакать. Он плакал молча и мучительно, похоже, впервые после того как в его жизни произошло то, что произошло, и магистр наконец-то понял: начальная живость безымянного старика была не какой-то формой безумия, а полным и бесконечным героизмом.

– Я не убиваю невинных пожилых людей, – сказал Винсент, сознавая, что не дал старику назвать имя, именно потому что знал с самого начала – так все и повернется. Старику была нужна смерть. Если положить на одну чашу весов жажду забвения, овладевшую этим человеком, а на другую нежелание Винсента Ратленда убивать несчастного старого француза, то первая наклонилась до земли, вознеся вторую к небесам.

– Не убивай меня, сынок, помоги, – сказал старик, вытерев слезы; Винсент от греха вывел машину на обочину, затем подальше в поле, бросил руль и вышел в снежное месиво. Все было ледяным. Руки, голова, тело, ноги. Давненько с ним не бывало так, с самой Трубной площади.

Голубоглазый верденец проворно выбрался из машины вслед за водителем.

– Просто я не могу больше мучиться, – сказал он, подойдя к Ратленду. – Сделай что-нибудь, ты можешь. Я знаю, я слушал твою музыку. И я пойду к ним. К Франсуа и к Мари.

– Сентиментальная французская чушь, – пробормотал магистр, стягивая левую перчатку. – Будьте мужчиной… вам же сказали, Верден не везде. Есть другие города, другие люди. Я, например. Мы же говорили с вами. Вы будете говорить с другими людьми, кто-нибудь будет махать вам рукой из окошка, я даже знаю, где оно, это окно.