Магия имени

Подросток в ответ на его вопросы наморщил лоб.

– Нет, – сказал после раздумья, – не видел. Нет у нас никакой Инги.

– Светлые волосы и голубые глаза, лет двадцати пяти, – добавил Шибаев, решив, что мальчик мог не обратить внимания на взрослую женщину.

Пацан покачал головой:

– Не знаю. Инесса – есть, а Инги – нет!

– А как она выглядит, эта ваша Инесса?

– Старая, лет сорок уже, и толстая. Тут полно новых, если они недавно переехали…

– Говорила, живет давно, – перебил его Шибаев.

– Не знаю, – повторил подросток.

Стена дома возвышалась над ним, как скала, и была похожа на шахматную доску – белые окна, темные окна. Он просидел на скамейке до трех утра, все надеялся, что Инга возникнет перед ним и скажет: «Сашенька, что ты тут делаешь?» Он чувствовал, что она придет, поворачивал голову на звук нечастых шагов, резко звучащих в ночной тишине. Стало свежеть. Дождь так и не собрался. После полуночи прояснилось, и на небе высыпали яркие серебряные звезды. А Инга все не появлялась. Погасли огни в последних двух-трех окнах полуночников, которые решили наконец улечься спать. А Шибаев все не уходил. Ему казалось, что если он уйдет, то порвется ниточка, которая их связывает. Пока он сидел у ее дома, они были вместе. Звезды уже заметно побледнели, когда Шибаев наконец встал со скамейки.

В почтовом ящике белел узкий и длинный конверт. Он достал его, подошел к сереющему окну на лестничной площадке. Ни марки, ни адреса, только его имя. Александру Шибаеву. Он понял, что письмо от Инги.

Шибаев взлетел на свой второй этаж, торопливо сунул ключ в замочную скважину, с силой захлопнул за собой дверь. Уселся на диван, включил торшер и помедлил, отодвигая от себя дурную весть. Достал из конверта сложенный в несколько раз листок. Тикали часы. Их сухой звук впивался в его мозг. Пульс в ответ стал равномерно отстукивать в висках в унисон с часами. Он откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Инга снова с ним рядом, они вместе. Чуть глуховатый от волнения ее голос… Ее лицо на подушке, ее улыбка – кончики губ, вздернутые кверху, пьяные глаза, невидящий потемневший взгляд в упор – все это он видел так явственно, что едва не застонал. Ее запах… Постель еще пахнет Ингой.

Шибаеву казалось, что он, как зверь, обонял этот легкий пряный запах ее духов, который был разлит в воздухе и проникал под кожу, в легкие, мозг, пронизывая его насквозь. Его руки пахли Ингой, диванные подушки из грубой ткани еще хранили ее запах, в ванной оставались какие-то ее тюбики и флаконы.

Он понял, что она ушла. Пришла, незваная, и ушла, не прощаясь. Неважно почему – об этом, наверное, сказано в письме. Ушла, исчезла бесследно – не оставив ни телефона, ни адреса, только память. Ушла, как и не было.

«Инга, Инга! Откуда ты взялась на мою голову, что ты сделала со мной?» Он с силой провел ладонями по лицу. От его ладоней пахло железом ключей. Ее запах, такой явственный минуту назад, растаял, как и она сама. Он тупо смотрел на свои пустые ладони… а где письмо? Письмо исчезло. Он вскочил с дивана, бросился в прихожую, полный страха. Письма не было и там. Он вернулся в комнату и заметил белую полоску конверта на полу у дивана. Поднял, достал сложенный листок, развернул и принялся читать стоя.

«Сашенька, ты, наверное, возненавидишь меня за трусость – я пишу письмо, вместо того чтобы встретиться и все объяснить. Просто сбегаю, оставив в прошлом нашу встречу. Не выдумывай ничего, ты – самое прекрасное, что случилось в моей жизни! Я к этому совсем не готова. Все это – Его Величество Случай, который столкнул нас лбами, не спросив разрешения, затормошил, завертел, а потом наблюдал, потешаясь, что из этого выйдет. Да еще зеленая ящерица, привет из детства, счастливого и беззаботного, где навсегда остались маленькая девочка с косичками, Инга, и большой мальчик Александр, который сделал ей такой необыкновенный подарок. Из тех, что помнят до конца жизни.

Сашенька, шесть последних лет я живу в Нью-Йорке, тружусь в крупной торговой фирме. Моя работа мне очень нравится, я не мыслю себя без нее. За это время из простого клерка я выросла до заведующей отделом маркетинговых исследований. Жизнь моя течет размеренно. В семь утра – подъем, в восемь тридцать – начало рабочего дня, в двенадцать тридцать – перерыв на обед… Я – то, что называется «self-made woman» – сделала себя сама. Я знаю, что будет впереди, знаю, чего хочу и когда это получу.

В нашей встрече была непредсказуемость, напомнившая мне, что жизнь, как ее ни планируй, все-таки удивительна и неожиданна. И случай подстерегает человека на каждом углу. Вот только выбор каждый делает сам. Кто-то идет ему навстречу, кто-то отступает. Свой выбор я сделала давно. Возможно, я избалована моей теперешней жизнью, ее относительной безопасностью, запрограммированностью, не предполагающей перемен, и в силу всего сказанного – ее пресностью. Я теперь отчетливо поняла это. Но это мой мир, и он мне нравится. Насмешник-случай напомнил мне зачем-то, что есть другой мир, где происходит все то, что произошло с нами, и я благодарна ему за это. Я благодарна ему за тебя – наша история красиво началась с зеленой ящерицы много лет назад и сейчас красиво завершилась. Даже наше опасное приключение на расстоянии воспринимается как эпизод из авантюрного романа.

«Спасибо, спасибо, – повторяю я. – Спасибо!» Закрываю глаза и вижу твое лицо, шрам на подбородке – хотела спросить и не спросила, откуда он, родинку на левом плече, чувствую твои руки, обнимающие меня…

Прощай, Сашенька, и постарайся понять меня. Кто знает, может быть, случай в это самое время, радостно хихикая, придумывает новую неожиданную каверзу, которая перевернет вверх дном размеренную и упорядоченную чью-то жизнь.

Я люблю тебя и никогда не забуду. Прости меня, если сможешь. Твоя Инга».

Ни номера телефона, ни адреса. Ничего. Вычеркнула его из своей размеренной, упорядоченной и пресной жизни. «Чтоб дать отставку, детка, не тратят столько слов», – говорил когда-то друг Славик Стеценко. Досада, обида, боль захлестнули Шибаева. Он смял листок и отшвырнул прочь. Изо всех сил саданул кулаком по хлипкому журнальному столику. Ножки его с жалобным треском подломились, и столик осел на пол. Шибаев, тупо посмотрев на содеянное, встал с дивана и отправился в ванную. Открутил кран с холодной водой, подставил голову под струю. Вода затекала за ворот, бежала по спине и груди.

«Любовь! – думал он с ожесточением. – Любовь на каникулах, ящерица, черт бы ее побрал! Сделала выбор между ним, Шибаевым, и… и маркетингом! Случай виноват! Дрянь! Отсекла его, как ненужное! Ненавижу! Ненавижу! Убью! Дрянь!»

С силой вцепившись руками в края раковины, чувствуя, как замерзает под струями ледяной воды, он называл Ингу всякими грязными несправедливыми словами, горлу и глазам стало больно – он даже не понял, что плачет…

* * *

…Инга сидела у иллюминатора. Ослепительно-белые сияющие сугробы облаков клубились под самолетом. Там, далеко внизу на земле, шел дождь, здесь, в заоблачных высях, светило солнце, было тихо, безветренно и благостно. Она закрыла глаза и попыталась уснуть, зная наперед, что ей это не удастся.

«Удивительно, – думала она, – я жива! У меня, как у кошки, семь жизней. Я даже не успела испугаться. Нам всегда кажется, что мы вечны, что кто-то нас ведет и бережет. Зимой я надену любимую шубу, Иван настаивает на свадьбе на Рождество, потом мы уедем в путешествие на Гавайи, куда по традиции отправляются на медовый месяц все члены его многочисленного семейного клана, у нас будут дети – девочка и мальчик или даже две девочки и два мальчика, чем больше, тем лучше, за столом должна сидеть большая семья, мне придется бросить работу… Черт с ней, с работой, дети – важнее, буду сидеть дома, готовить обеды в шикарной кухне, напичканной всякими бытовыми автоматами, – Ивану нравится моя стряпня… Рождество совсем скоро – каких-нибудь шесть месяцев…»