Магнолия Паркс

— Хорошо, — киваю. — Это нормально. Это я могу понять. Проблема в твоем бесхребетном акте измены. В том, что вы совершили, — указываю на него. — То что ты изменяешь, всем известно. Но с ней? — указываю на Марс. — Она была нашей единственной взрослой, которая любила нас, заботилась о нас и воспитывала нас, и тебе надо было разрушить ее?

— Магнолия, — начинает Марс, качая головой. Ее голос звучит немного высоко и обнадеживающе, — я не разрушена, я просто...

— Лицемерка, — заканчиваю предложение вместо нее.

40. БИ ДЖЕЙ

Прошло несколько дней, прежде чем я пошёл к ней домой — и эти дни были ужасно длинными. Мне тяжело в такие долгие дни: ничего хорошего без Паркс не происходит. Имею склонность заполнять то свободное пространство, которое она оставляет, дерьмовыми поступками, так сказал мне Генри прошлой ночью, когда я привез домой девушку из Мадрида.

То есть не девушка была дерьмовой. Напротив, милая и довольно горячая. Правда, обрученная, что, видимо, было немножко дерьмово, но вовсе не моя проблема.

Я даже и не вспоминал об этом после нескольких дорожек.

Паркс не написала мне, а это странно. Странно для нас. Мы всегда делали так, что если между нами что-то не так, один из нас начинает — пытается восстановить баланс. Я бы отправил ей смайлик пчелы. Она отправила бы статью из Nat Geo. На этот раз ни один из нас не сделал первый шаг, и мне страшно задаться вопросом, что это может означать.

Стою у ее двери и слушаю. Паркс в комнате с Бридж.

— Дурацкое платье, — заявляет Бридж и я слышу звуки перелистывания страниц. — Дурацкое платье. Дурацкое платье, — страница переворачивается. — Дурацкое платье.

Магнолия возмущается.

— У тебя вообще есть голова на плечах?

Я улыбаюсь. Она говорит это, потому что мой отец так говорит. Это ирландское выражение.

— Это Valentino на высшем уровне.

— Все равно дурацкое. Как и это.

— У меня есть такое, — раздраженно замечает Паркс.

— Значит, вдвойне дурацкое, — говорит Бридж, и я уже представляю выражение лица Паркс.

Едва слышно хихикаю, слушая их. Я скучаю по ним обоим, правда, по-разному, но действительно скучаю, и знаю, что их разговор может длиться вечно, поэтому заворачиваю.

Стучу дважды и остаюсь на пороге. Паркс поднимает взгляд с кровати. Несколько раз моргает. Глотает слюну.

Выражение на ее идеальном лице балансирует между облегчением и волнением. Наши взгляды пересекаются на несколько секунд. Она кладет руку на эту маленькую цепочку с буквой «Б», которую я ей подарил. Добрый знак.

— Можно войти?

Ее лицо вздрагивает.

— Раньше ты не спрашивал...

Я пожимаю плечами, засовывая руки в карманы.

— Никогда не чувствовал, что должен...

Мы с Магнолией смотрим друг на друга, и в нашей жизни было всего два случая, когда наши отношения были такими дерьмовыми. Когда я изменил. И еще один раз, тогда я хорошенько напортачил, поэтому пролез в ее окно в одиннадцать вечера в школьный будний день, чтобы попросить прощения. Придумал план «Тобермори» и целовал ее, пока не взойдет солнце.

Но сейчас у меня нет воздушных шариков, и мне нельзя целовать ее.

Паркс делает какой-то странный жест рукой, позволяя мне войти. Снисходительный и пренебрежительный одновременно.

Бриджит издает долгий тихий свист и делает глоток кофе, пристально наблюдая за нами.

— Окей, — соглашается Магнолия, закатывая глаза, — теперь ты можешь свалить отсюда?

— Как грубо, — фыркает Бриджит, вставая с кровати.

Она проходит мимо меня, встает на цыпочки и целует меня в щеку.

— Соскучилась по тебе, придурок, — говорит она, тыкая меня в живот, когда уходит.

Паркс сидит на краю кровати, обняв колени.

Я становлюсь перед ней, сложив руки на груди.

— Привет.

Она фыркает, пожимая плечами.

— Привет.

— Ты не звонила.

Паркс немного гневно смотрит на меня.

— Как и ты.

— У тебя есть парень.

— А ты был очень занят...

Я чуть сужаю глаза. Она меня утомляет.

— Ты сбежала от меня, — говорю ей.

— Сбежала, — она отвечает, задрав нос.

— А потом занялась с ним сексом, — добавляю.

Она еще раз медленно кивает.

— Занялась.

Наши глаза пересекаются, и ее лицо становится грустным.

Или кроткими? Дерьмо. Надеюсь, грустными. Я хочу поссориться с ней, чтобы почувствовать ту близость, как всегда, когда мы ругаемся и говорим то, чего не стоит, заходим слишком далеко, как в тот вечер, когда она ударила меня, и это одновременно оскорбило меня и дало мне крылья, потому что Паркс может ненавидеть меня так только потому, что так же пылко любит.

— С тобой все в порядке? — спрашиваю.

Из нее вырывается тихий смешок, похожий на всхлипывание.

— Не знаю.

Не в порядке.

Ее голова забита мыслями, и я это замечаю, — похожа на книгу Ричарда Скарри.

— Ты расстроена? — спрашиваю.

Она заламывает руки.

— Я слишком много чувствую.

Хочу потянуться, хочу коснуться ее лица. Притянуть к себе, крепко обнять... мне можно было сделать это неделю назад, а сейчас не уверен. Кажется, Паркс слишком далеко, чтобы я мог протянуть руку и исправить это. Я знаю почему, и мне больно часто об этом думать.

— Он тебе нравится? — тихо спрашиваю. — По-настоящему?

Паркс фыркает, дергая свою серьгу, ту, что я приобрел для нее, когда последний раз был в Нью-Йорке. Маленькие бриллиантовые кольца. Бренда не знаю.

Она бы точно сказала.

— Не знаю, что ты имеешь в виду, — в конце концов отвечает.

Я бросаю на нее раздражающий взгляд.

— Знаешь, — но Паркс просто смотрит на меня моргая. — Вот черт, — говорю я и прижимаю кулаки к глазам.

Она встает, хватает меня за запястье, ищет мой взгляд — находит его, ничего не говорит. Просто смотрит на меня, слегка напуганная. Я заправляю ей волосы за ухо, потому что ее рука на моем запястье говорит, что я все еще могу это сделать.